— За отца! — Прошипел он и нанес последний удар. Анзиано пошатнулся, и, цепляясь за полки, обрушил на себя поток фолиантов, оставив на них следы от скользких пальцев и множества ран. Упав на ковер, и судорожно дергаясь от агонии, он уже не видел кого-то перед собой и медленно погружался в холодную тьму безлуния. Бенито выронил кинжал и, всхлипнув, обернулся к остальным, в молчании наблюдавшим за последними минутами жизни Анзиано. — Месть свершилась, — произнес глухой и хриплый голос. Подведя черту, Джозеф покинул библиотеку, и следом за ним стали уходить другие Доны. Спустившись к карете, глава Сагро заметил стройный силуэт Эмиры. — Почему вернулась? — Лишь сделала вид, что уехала, — прозвучал ответ. — Передо мной истинная Трейн. Здесь все закончено. Едем. — Куда теперь? — Забравшись в экипаж, уточнила леди. — В Капеллу. Мои прислужники завершат начатое. Проследив за Трейнами из тени портика, Элизабет направилась в библиотеку, где все еще оставался сгорбившийся в курульном кресле Бенито, чьи окровавленные руки заметно дрожали. Переведя воспаленный взгляд с бездыханного Норозини на нее, он испугался. Ее неестественное спокойствие внушало ему уважение и страх. — Мне нужно забрать тело, — спокойно произнесла леди. — Да…. конечно… — запинаясь, пробормотал Дон Темпоре. Передвигаясь на негнущихся ногах, он пошел за прислужниками. Не дожидаясь его возвращения, Элизабет присела у распростертого на полу Анзиано, и аккуратно опустила веки остекленевших глаз. — Память о тебе сохранится в веках, ибо ты достоин ее, — прошептала Элизабет Гранд. Глава восьмая Ласкающее слух соловьиное пение отвлекало от проблем сегодняшнего дня и вливалось в тело восстанавливающим силы потоком, столь необходимым любому живому существу для продолжения борьбы. То была музыка самой природы: живительный и исцеляющий дар для благодарного слушателя. Пернатого певца не было видно среди переплетающихся ветвей и колыхающейся под ласковым дуновением солоноватого ветра ярко-зеленой листвы, но захватывающие дух переливы и звонкие трели разносились по всему саду, гармонично сочетаясь с криками играющих детей. Совершенная идиллия беззаботно проводимого времени, в которое, тайком ото всех, мечтают вернуться те, кто уже не может позволить себе бегать по садовым дорожкам. Мечтала и Аэрин, отстраненно наблюдавшая за детьми. В ее ближайшем будущем не предвиделось ничего подобного, ибо ее путь отличался от широкого торного тракта, по которому проходило большинство девушек. Именно здесь и сейчас, она видела то, к чему стремилась раньше, и к чему бы пришла, поступай она иначе. Среди детей как будто мелькнуло лицо смеющейся Мелиссы, которую оставила в Вилоне. Бросила единственную родную сестру, оправдывая себя лучшими намерениями. Мелисса могла бегать, как и все дети, и все-таки ее здесь не было. Еще не полностью сменивший оперение птенец, чьи крылья еще не окрепли, и потому он не рисковал улетать от родного гнезда, спорхнул с дерева на спинку скамейки, на которой отдыхала дава, осмотрел неподвижную девушку блестящим черным глазом, отразившим скатившуюся по щеке слезу, и, подпрыгнув, неуклюже перелетел на другую ветку. Аэрин отвлеклась от пространных рассуждений и перевела взгляд на богато украшенный фасад дома, возвышавшийся над садом резной стеной. Она никогда не была в нем и не знала, в каких окнах может увидеть Ханну. Поставив свой чемодан на видное место, дава терпеливо ждала, когда ее заметят. У нее были веские основания для того, чтобы оставаться в саду и не искать нужную дверь, выискивая свою Сестру. Одинокая девушка не хотела входить в этот дом, опасаясь поставить жильцов в неудобное положение или навлечь на них карающую длань Каристоля. Со стороны могло показаться, что она была нерешительна, хотя на самом деле, все обстояло иначе. Осознание собственной беспомощности вызывало стойкую грусть до тех пор, пока она не обрела уверенность в себе. Ее тревоги, сомнения и некоторая озлобленность сами собой сложились в план действий, определивший ее дальнейшую судьбу. Однако, и это самое главное, — это был ее собственный выбор. В нем содержалось то, ради чего стоило жить и даже умереть. Свобода поступка и слова стали для нее наивысшей ценностью, и она никому не позволит навязывать себе чужую волю. Ни существующая иерархия, ни чьи-то превосходящие возможности или прямые угрозы более не способны повлиять на нее. Нельзя научиться летать, если тебе запрещают смотреть в небеса. Нельзя научиться петь, если тебе закрывают рот. Нельзя обрести свободу, пока осуждая смелость непокорных, с гордостью носишь рабский ошейник. Оказавшись случайной жертвой, попавшей в круговорот шестерней мироустройства, она нашла много общего между Каристольским Кругом и Столпами Купола. Их создатели стремятся к абсолютной власти, достигаемой подавлением воли подчиненных, и действуют лишь для своей выгоды, не выбирая средства достижения цели. Они готовы на все ради власти и богатства и она не выстоит против них в прямом противостоянии. Не так просто сломать чудовищные махины, непрестанно калечащие невинные жизни, когда ты одинокая гадалка с неряшливым Каф, слабая девушка без Семьи и Рода. Одна из дверей распахнулась и на пороге дома возникла женщина в длинном платье. Не смотря на то, что на ней не было дорогих украшений, а ее волосы не застыли в вычурной прическе, она представляла собой собирательный образ зажиточной давы, сумевшей построить семью и получить у Каристоля разрешение на торговлю. Разумеется, ее мужем был аптекарь, нашедший в ее лице надежную опору фамильному делу. Ханна держала в руке запечатанный конверт и степенно приближалась к Аэрин, почувствовавшей себя изгоем. Растрепанной вороной у золоченой голубятни. — Здравствуй Сестра. Уже в приветствии проскользнула нота жалости и превосходства. — Здравствуй. Пусть Луны освещают твой путь, — вспомнила Аэрин фразу на сансе. Они не обнялись и тем более не поцеловали друг друга — радости от встречи не было. Сестра протянула ей конверт и Аэрин вскрыла его из вежливости. Печать Рода Маболо не оставляла сомнений о содержимом письма. — Как ты? В вопросе прозвучала настороженность. — Скучаю по Эспаону, — сосредоточенно читая письмо, поведала Аэрин и продолжила: — Помнишь, как нам с тобою понравился один и тот же парень? Кажется, его звали Алехандро? Ханна посмотрела в сторону дома. — Нет, — мягко ответила она. — Точно, Алехандро. Он клялся мне в любви, и в тот же вечер я увидела вас вместе и влепила ему пощечину. Собеседница кивнула. — Синяк был ужасен, и я дала ему снадобье. — А он сбежал от тебя к Анне, — с грустной улыбкой закончила Аэрин. Сложив письмо, девушка вернулась к созерцанию детских игр. — В то время мы были ближе друг к другу, чем сейчас. Я не обвиняю кого-либо. Просто констатирую факт. — Сложно сохранить связь на расстоянии. — Ты никогда не приезжала к нам. Впрочем, не будем об этом. Махаши написала мне о твоей роли в предстоящем переселении. — Я окажу тебе помощь. Воссоздание Ковена нас сблизит. У Аэрин не было сомнений в истинном смысле этих слов. На Ханну возложили контролирующие полномочия, и Махаши будет в курсе любого шага новоявленной наставницы. Не желая навредить сестре, ей пришлось бы смириться с таким положением дел и отчитываться за каждый проступок. Разве позволили бы продажу микстур и зелий в Ланжи той, что целиком и полностью не поддерживает Каристоль? Назначение Ханны не было случайностью. Она не захочет потерять свое положение и финансовую стабильность ради нее. — У тебя не будет из-за меня проблем. Махаши получит мой отказ в ближайшее время. — Что ты задумала? — Испугалась сестра. — Мои пути с Каристолем разошлись. Больше я никому не подчиняюсь. — Маболо не потерпит своенравия. Ты понимаешь, чем это грозит? Глупый вызов. Ты будешь спорить с Кругом как маленькая девочка? — Меня вынуждают так поступить. Гибель вилонского Ковена будет на их руках. — Не понимаю тебя. — Знаешь, что я поняла, добравшись да Вэда? — Спросила Аэрин, и сама ответила. — Мой дом остался в Эспаоне. Я воссоздам Ковен, если успею, но только там, где мой дом, и не Каристолю или Махаши решать, где мне жить. Вилонский Ковен станет именоваться Ковеном Урбан. — Что ты собираешься делать? — Ханна встревожилась больше прежнего. — С вечерним отливом я отправляюсь в Эспаон, — просто сказала она. — И попытаюсь узнать о судьбе Сестер. Каристоль согласится со мной или им придется искать другую наставницу. — Тебя не оставят в покое! — Сообщила перепуганная Ханна. — Они никогда не согласятся с тобой! Это самоубийство! — Конечно, — спокойно согласилась девушка. — По крайней мере, меня похоронят рядом с родителями. Растроганная Ханна прикрыла рукой рот, а Аэрин закрыла глаза и прислушалась к птичьему пению. Во имя свободы выбора у нее появился шанс искупить свою слабость и вину за гибель Мелиссы. Странно осознавать, что от ее смерть принесет больше пользы, чем жизнь, и, тем не менее, это было именно так. * * * Мало кто одобрял званый ужин, устроенный Джозефом Трейном в парадном зале, в глубине души считая его неуместным. Впрочем, по понятным причинам никто из прислужников не стал говорить об этом вслух. Они знали, какие отношения были между Сагро и Миллениум, следовательно, перечить Трейнам наихудшая из идей, которая может появиться в стенах Капеллы. Улыбаясь и склоняясь в поклонах, приближенные к Дону Сагро скрывали свои истинные эмоции, и выражали фальшивое почтение, основанное на животном страхе смерти. Старший Трейн восседал во главе стола почти весь вечер, пока не предложил перейти к танцам. Быть может, он использовал гибель врага в качестве повода декларации своих человеческих качеств, не снимая стальную маску, прикрывавшую страшные шрамы, обезобразившие его лицо. Грянула музыка, и закружившиеся пары усилили впечатление карикатурных марионеток, послушно выполняющих волю кукловода. Им могло показаться, что если старательно соблюдать манеры и строго придерживаться этикета, то удастся избежать незавидной участи, оказавшись в клетке с голодным львом. То была тошнотворная наивность, граничащая с безумием. Смотрящая на изящные па и лживую радость Эмира, не расставалась с бокалом вина. Ее не интересовали жалкие попытки прислужниц приблизиться к Дону Сагро. Как и всегда, паразиты находятся в любом обществе, и им нет дела до внешности, когда речь заходит о материальном благополучии. Стремясь захватить внимание Дона Сагро, маленькая свора боролась за блестящий ошейник, гарантирующий самый жирный кусок со стола хозяина. Если бы не особенная необходимость, леди последовала бы за своими сестрами, отказавшимися участвовать в этом омерзительном параде тщеславия. Получив донесение от прислужника, и небрежно отмахнувшись от приставучих девиц, Джозеф наклонился к внучке. — Не будь такой мрачной. Аарон и Бенито нас больше не побеспокоят.