— Да, сэр! — Выполняйте, — строгим тоном добавил он. Изменницу увели, а Джонатан задул свечу и прислонился поясницей на планширь, радуясь, что в темноте не были видны его слезы. В ту же минуту, Торе пересекал поле, то и дело оступаясь в невидимые в ночи ямы. Ему не могло почудиться — считанные мгновения назад перед ним мелькнули знакомые с детства цвета Эспаона. Сбежав с дороги, он ринулся напролом. Его почти исчезнувшая надежда расправила крылья. Что если он найдет Аэрин, ускакавшую от него без всяких объяснений? Торе споткнулся о камень, упав на вытянутые руки, но тут же вскочил и продолжил путь, не обращая внимания на ушиб. Чувствуя, что он близок к цели, клирик всматривался в очертания чего-то вытянутого, мало похожего на дом, хоть и сравнительно больших размеров. Замедлив шаг, Торе обратил внимание на столбы, удерживаемые сетью канатов, смутно выделяющихся на фоне неба. Раздавшийся позади него шорох выдал приблизившихся к нему караульных. — Амиго, я безоружный педро. Ответа не последовало, но на него накинулись, и, заломив руки, потащили вперед. — Заткнись, — посоветовал ему один из бриатов. — Кого вы там поймали? — Негромко поинтересовались откуда-то сверху. — Эспаонца. — Поднимите его ко мне. Заскрипели блоки талей и Торе втолкнули в лодку, являвшуюся наиболее удобным способом подъема связанного пленника на борт корабля, особенно в темное время суток. И так случилось, что матросы поставили клирика на палубу, удерживая перед коммондером, еще не отошедшего от предательства Кэтрин. — Кто вы? — без какой-либо любезности обратился к нему Джонатан на идеальном бриатском, сносном футровском, и плохом эспаонском. — Мое имя Торе. Я странствующий священник, — ответил архиагент на языке футра. — Потрудитесь объяснить мне, святой отец, зачем вы подошли к моему кораблю? — Я увидел флаг Святой Астаньи и принял вас за гарнизон. Понимая, к кому он попал на самом деле, Торе быстро сориентировался. Не преследуя какой-либо выгоды, что в данном случае было истиной, лучше придерживаться нейтральной стороны любого конфликта. — Команда к взлету! — Отреагировал коммондер. — По местам! — Перенял эстафету старший помощник, быстро отдав ряд указаний. Яхта ожила, словно превратившись в один большой живой организм, расправляющий паруса, поднимающий цепи и разворачивающийся носом к северо-западу. — Как далеко от нас войска эспаона? Это мог быть проверочный вопрос, и, играя роль священника, Торе не мог позволить себе врать. — Наверное, в полутора лигах к востоку, я последний раз видел солдат. И в то же время, являясь патриотом своей Родины, пусть вторгшейся в чужую страну, он не раскрыл то обстоятельство, возможно имеющее значение для бриатов: Протекторат стягивал оккупационную армию к югу. — Хорошо, святой отец. Развяжите ему руки и отведите в кубрик. Мы еще продолжим наш разговор — последнее предложение Джонатан произнес на футровском. Торе увели, и Вильям доложил о взятом курсе. — Позволите вопрос, сэр? — Спрашивайте, мистер Хонортаун. — Вы полагаете, они как-то подали знак друг другу? — Сомневаюсь. К тому же, их сложно представить рядом, не так ли? Сказав так, Джонатан, тем не менее, отметил про себя, что этот священник слишком хорошо знает язык. Впрочем, сейчас у него были иные заботы, и коммондер посвятил управлению Политимии все свое внимание. * * * Стараясь не издавать сильного шума, девушка медленно водила цепью по шершавой стене. Сталь плохо поддавалась и всего, чего она смогла добиться — покрыть поверхность звена сетью мелких царапин. Отсчитав нужное количество повторяющихся движений, девушка останавливалась и прислушивалась к монотонному скрипу, доносящемуся из темноты. Это был единственный звук, нарушающий тишину, и вместе с тем, он маскировал ее намерения. Неудержимая буря эмоций, охватившая ее в первые минуты пробуждения, давно прошла, не оставив после себя видимых изменений. Отчаянные порывы освободиться, лязг цепи и крики о помощи были поглощены равнодушными кирпичными стенами и серым плиточным полом. Собственноручно убедившись в бесплодности необдуманных действий, она впала в уныние, грозящее перерасти в апатию. За то время, которое было потрачено на тщетные попытки разорвать оковы, гнетущее чувство приближающегося отчаяния могло бы заставить преклонить колени перед судьбой многих из тех, с кем она была знакома, неотвратимо изломав их волю, и раздавив надежды на освобождение. Быть может, противостоять неблагоприятным обстоятельствам помогала неожиданно стойкая личность и особенный жизнерадостный характер. Ее похитителя крайне мало интересовали удобства пленницы, заточенной в комнату без окон и даже отдушин, где дневной свет заменяли просветы в дощатой кровле над головой, поддерживаемой грубо обтесанными стропилами. Поэтому девушка вела отсчет времени по скудным обедам. Человек, скрывающий свое лицо под капюшоном и шарфом, не отвечал на ее вопросы, и не реагировал на колкости. Он словно не замечал ее, в молчании выполняя свою работу. По счастью, ему не приходило в голову проверять сохранность цепи, прикованной к ее ноге. Она пыталась докричаться до него и стучала по полу, позвякивая цепью, чтобы любым образом привлечь к себе внимание. Похититель не связал ей руки и не затолкал кляп, а значит, предусмотрел такое поведение, или не видел сиюминутной необходимости в таких действиях. Иным словом, от него не удавалось выяснить, почему она здесь оказалась и что ему от нее нужно, и когда он уходил, появлялось опустошающее чувство никчемности: бесполезности и невостребованности в огромном мире. Будто изготовленная и всеми позабытая деталь, убранная в дальний ящик, она могла часами грезить о светлом часе освобождения из забвения. Оставаясь в одиночестве, наедине с гнетущей тишиной, сырым полумраком и запахом собственного тела, у нее появлялось огромное количество свободного времени, которое она тратила на размышления о последствиях неявки на сборный пункт и разработку новых методов перетирании цепи. По крайней мере, это помогало вызвать гнев, придававший ей силы, и сохранить рассудок. Девушка неоднократно пыталась вспомнить, как здесь оказалась. На ум приходили однообразные лабазы и бесконечные типовые ограждения. Наверное, ее путь пролегал рядом с доками, пересекая кварталы корабелов, построенных в спешке, из-за чего их планировка была ужасной, а узкие улицы славились своей кривизной и почти не освещались. Возможно, где-то там ее оглушили и затащили в пустующее строение. Кто и зачем? Ее семья не была богатой, а она не занималась сколько-нибудь важным делом. Похититель не требовал написать им письмо и не обозначал своих намерений. Вздохнув, она взяла цепь в другую руку. Кем бы ни оказался ее недоброжелатель, она постарается выяснить правду, чтобы понимать источник угрозы. Эта неизвестность, скрытая в облаке вопросов, раздражала не меньше, чем чертова цепь. Надо было избавиться хотя бы от чего-то одного. Девушка улыбнулась, как только ее озарила возникнувшая буквально из ничего новая идея, и она начала напевать себе под нос одну из множества песенок, так часто звучащих в ее окружении. По началу и эта цепь и забытый всеми подвал оставался тем же скучным негостеприимным местом, каким он и был на самом деле. Однако, спустя всего несколько строк ее настроение улучшилось, а окружающий мир перестал казаться гигантским заброшенным домом. Как в ответ на искреннюю молитву, сквозь щель между досок, к ней проскользнул невозможный по своей яркости лунный луч, отразившийся бликом от звена и осветивший подставленное лицо. Стало видно хвост спутавшихся волос и нашивку «Кэтрин Хардман» на клапане нагрудного кармана куртки. Девушка рассмеялась. Ее не смутило и не насторожило отсутствие тени от руки, сжимавшей цепь. Все окружающие предметы имели ее четкое очертание, но девушка стала как будто прозрачной и это пугало гораздо сильнее опостылевшего подвала, наполнившегося скользящими полосами света и призрачным сиянием. Теперь она не воспринимала это как работу. Нет. Распевая веселую песенку, не вязавшуюся со всем происходящим, девушка попадала в ритм, вкладывая всю свою злость в каждое движение. И когда лунный свет угасал, сокрытый невидимой дланью небес, Кэтрин не останавливалась, упрямо терзая бездушный металл. * * * В пасторальной тиши, низко стелящейся над пустынной дорогой, звенело пение цикад, а скучающий ветер посвистывал в сухих ветвях или приглаживал луговую траву. Была обычная ночь. Одна из многих, так похожих друг на друга, что любой неожиданный шорох или мелькнувший зверь, перебежавший дорогу, казались важным событием в этой вяло текущей жизни. Дерзким вызовом спящей природе, раздалась поступь подкованных копыт и звон упряжи. Из плотной тени показался всадник, скрывающийся под длиннополым одеянием, а за ним первый ряд пехотинцев, вооруженных мушкетами. Затем еще и еще, пока шаги бойцов не слились в неровный шум пришедшей в движение военной машины. Несколько всадников, перемещающихся главным образом по обочине, следили за строем и возглавлявшим колонну военачальником. Размеренно и мощно, они достигли недавно заброшенную заставу, служившую пограничным постом между владениями эспаонского Протектората и прочими землями Илинии. — Кто идет? — Спросил неизвестный, выйдя на середину дороги и преградивший им путь. За ним последовала группа вооруженных людей, недобро поглядывающих в сторону колонны. Первый всадник отдал команду, передавшуюся от одного отряда к другому, и на какой-то момент все стихло. Тронув вперед, он бесстрашно подъехал к спросившему, и наклонился над ним. — Дон Норозини из Миллениум. Кто вы, преградившие мне путь? Разумеется, такими скромными силами остановить столько солдат, не допустив их на территорию, подконтрольную другому Дону не представлялось возможным, и, тем не менее, Анзиано по достоинству оценил храбрость противника. — Мое имя Паоло Анвалли. Я служу семье Темпоре. По какому праву вы желаете пересечь границу? — С вызовом спросил он. Два всадника сократили отрыв, заняв места по правую и левую руку от Норозини. — По праву оскорбленного, желающего восстановить свою честь. — Кто и чем вас оскорбил? — Теряя прежний напор, уточнил Паоло. — Несколько Донов, среди которых ваш синьор, вменяют мне в вину желание объединить Илинию в одно целое, и изгнать оккупантов Родины. За это стремление мне приказали сложить оружие, лишив возможности отстаивать свою честь, и покорно явиться к ним, будто побитый пес. Это задевает меня как илинийца, любящего свою страну и семью, и как мужчину, берегущего свою честь. Я ответил на ваш вопрос, синьор Анвалли? — Вне всякого сомнения. Впрочем, он не торопился уходить, чувствуя, что это было бы нарушением долга. Чувствуя переломный момент, Анзиано обратился к нему вновь. — Заслышав о моем походе, трусливые захватчики все бросили и ушли на юг, а мои недруги заперлись в Рома. У меня нет желания проливать кровь своих соотечественников. Только виновные, оправдывающие присутствие эспаонских донов должны понести заслуженное наказание. Всякий, кто защищает их, является моим врагом, но я скажу вам так. Присоединитесь ко мне, и вы получите награду за службу, и землю в дар. Там, откуда я пришел, ее достаточно. Сказав так, он повернул в сторону, и пара всадников сопроводили его, держа оружие наготове.