— Ты столько лет провел под прикрытием, притворялся кем-то другим и в конце концов утратил всякое притворство. — Она покачала головой, будто что-то вспомнив. — Не прошло и пятнадцати лет, а ты тут как тут. Что тебе понадобилось? — Николай Катинский. — А, мелкая рыбешка, — сказала Молли. — Да. — Шифровальщик. В девяностые они приплывали к нам целыми косяками. — А этот приплыл с частью пазла, — сказал Лэм. — Но пазл никак не складывался. — Да-да, ни с края, ни с уголка. Просто кусочек неба. — Сейчас, когда они добрались до сути дела, лицо Молли изменилось, на густо напудренных щеках проступил естественный румянец. — Он утверждал, что слышал о цикадах, о призрачной агентурной сети, которую организовал другой призрак. — Александр Попов. — Точно, Александр Попов. Очередная игра, затеянная московским Центром до того, как вся система рухнула. Лэм кивнул. Здесь было душно и жарко, и он вспотел. — На него есть какие-то документы? — А что, в Твари этого нет? Тварью Молли Доран собирательно именовала весь ассортимент всевозможных баз данных Конторы, поскольку отказывалась признавать их по отдельности, справедливо полагая, что, когда в них произойдет сбой — а это рано или поздно случится, — разница между ними не будет иметь никакого значения, ведь все темные экраны похожи друг на друга. А вот у Молли всегда найдется свечка. — Там есть кое-какие факты, — сказал Лэм. — И записи его допросов. Ты же знаешь, Молли, нынешние сосунки считают, что двадцатиминутная видеозапись дороже тысячи слов. Но мы-то с тобой понимаем, что к чему. — Ты решил ко мне подольститься, Джексон Лэм? — Если ты настаиваешь, то да. Она снова рассмеялась, и смех бабочкой запорхал между стеллажей. — Знаешь, одно время я боялась, что ты собираешься переметнуться в стан врага. — В ЦРУ, что ли? — оскорбленно уточнил Лэм. — Нет, в частный сектор. — Ха. — Он покосился на свою замызганную незаправленную рубашку, сбитые носы туфель и расстегнутую ширинку, словно бы давая себе оценку. — Вряд ли меня там примут с распростертыми объятьями. — Застегивать ширинку он явно не собирался. — Да уж. Теперь я точно знаю, что зря боялась. — Молли отъехала от стола. — Сейчас проверю, что там у нас есть. А ты пока займись делом: поставь чайник. Она направилась к стеллажам, и оттуда до Лэма донеслось: — А если закуришь, я тебя птахам небесным скормлю. Все оставалось прежним. Неужели Ривер заснул? Быть такого не может. Наверное, он самым натуральным образом впал в забытье, потому что тело не выдержало напряжения. В мыслях мелькали всевозможные кошмарные образы, и среди них — воспоминание: страница из альбома Келли Троппер, стилизованный городской ландшафт с высоченным небоскребом, в который зигзагом бьет молния. А сейчас все оставалось прежним, и все кости ломило до хруста. Или это потрескивали ветви дерева под ветром, царапая обвалившиеся стены заброшенного здания. — Вот мы и приехали, — сказал Томми Молт. Посасывая кончик шариковой ручки, Лэм перелистывал досье Катинского. Времени на это ушло немного. — М-да, негусто, — сказал он. — Он представлял интерес лишь потому, что упомянул о цикадах, — сказала Молли. — Разумеется, приняли его не по первому разряду. Проверили биографию, убедились, что он тот, за кого себя выдает, и отправились ловить рыбку покрупнее. — Родился в Минске, работал диспетчером на транспорте, привлек внимание особистов, впоследствии двадцать два года проработал в московском Центре. — Впервые о нем узнали в декабре семьдесят четвертого, когда Контора раздобыла списки сотрудников Центра. — Но завербовать его ни разу не пытались, — сказал Лэм. — Если бы пытались, досье было бы обширнее. — Странно, что его вообще оставили без внимания. Он положил папку на стол и уставился на сумрачные стеллажи. Шариковая ручка во рту медленно приподнялась, опустилась и снова поднялась. Лэм рассеянно сунул руку в расстегнутую ширинку и начал почесываться. Молли Доран отпила чай. — Значит, так, — наконец сказал Лэм; в тишине архива стало еще тише, потому что Молли задержала дыхание. — А если он не мелкая рыбешка? Если на самом деле он — большая рыба, просто притворяется мелочью? Думаешь, такое возможно, Молли? — Вообще-то, это странно. Зачем ему прибедняться? Его же запросто могли бортануть. — Да, странно, — согласился Лэм. — Но все-таки мог он на такое пойти? — Притвориться шифровальщиком? Да, конечно. Если он был большой рыбой, то вполне мог такое подстроить. Они переглянулись. — По-твоему, он из пропавших? — спросила Молли. — Из тех, кто исчез из виду, когда распался Союз? Таких было немало. Некоторые, скорее всего, распрощались с жизнью, но многие уцелели и, сменив личину, теперь процветали. — Вполне возможно. Наверное, он один из тех кремлевских умов, которые доставили нам столько неприятностей. Из тех, кто, проиграв войну, ушел с арены, но не желал провести всю оставшуюся жизнь под пятой победителей. — Но это означает, что внести фамилию в список сотрудников надо было загодя, много лет назад. Без всякой надежды на то, что этот список попадет к нам… — Молли осеклась. — Ох, вот оно что… — Вот именно что ох, — кивнул Лэм. — Ты не знаешь, как этот список к нам попал? — Попробую узнать, — нерешительно сказала Молли. — Может быть. Он помотал головой: — Ладно, тут особой срочности нет. Не сейчас. — Но все равно, — сказала Молли. — В таком случае он сделал это задолго до того, как заподозрил, что ему оно понадобится. Декабрь семьдесят четвертого? Тогда никто и не представлял себе конца. Ни в мечтах, ни в страшных снах. — А этого и не требовалось, — сказал Лэм. — Достаточно было осознавать, что однажды все может кончиться. — Он уставился на шариковую ручку в руке, будто не понимая, откуда она взялась. — Когда подготовлены абсолютно все пути к отступлению, у любого агента теплеет на душе. — А у тебя такой вид, будто и это еще не все. — Ага, — сказал Лэм. — Это еще не все. Томми Молт задышал медленнее, спокойнее. Колеса тележки подскакивали на обломках того, что когда-то было полом, и Риверу казалось, что у него растрескались все кости и расшатались все зубы. Он продолжал дрожать, даже когда тележка остановилась. Натертое веревкой тело саднило, в ушах гулко пульсировала кровь. Ривера переполняла злость — злость на самого себя — и потому, что сглупил дважды за ночь, и потому, что догадывался о планах Молта, но не мог в них поверить. И не поверить в них тоже не мог. Изоленту рывком содрали с губ. Кляп вытащили изо рта. Ривер глотнул ночной воздух и, восполняя недостаток кислорода, задышал полной грудью, прерывисто и так глубоко, что чуть не подавился. — Правильно делаешь, — сказал Молт. Ривер почти мог говорить. — Зачем все это? — По-моему, ты уже знаешь, Уокер. Кстати, Джонатан Уокер — дурацкий псевдоним. — Меня так зовут. — Нет. Этим именем тебя наградил Джексон Лэм. Ну оно тебе больше не пригодится. Значит, Молт знал о Лэме. Знал, что Ривер — агент под прикрытием. Отпираться было бесполезно. — Я должен был выйти на связь, — сказал Ривер. — Час назад. Меня будут искать. — Да неужели? Один раз не позвонил, и за тобой вышлют спасателей? — Он стянул с головы красный колпак, вместе с торчавшими из-под него седыми космами. На самом деле Томми Молт был лысый — почти лысый, если не считать венчика седых волос, серебрившихся над ушами. — Вот если и завтра не позвонишь, тогда, может, и забеспокоятся. Но к тому времени они забеспокоятся совсем по другим поводам. — Я видел груз на тележке.