— Я жду от тебя регулярных отчетов. С мельчайшими подробностями. Все-все-все, и хорошее и плохое. — Конечно, — солгал он. Когда он ушел, Тавернер написала мейл в департамент Информации, с запросом прислать ей досье Аркадия Пашкина, но удалила письмо, так и не отправив. Она не хотела привлекать к себе внимания, потому что пока Роджер Лотчинг проводит свой проклятый аудит, придется объяснять в трех экземплярах, почему ее интересует Пашкин. Поэтому она прибегла к простейшему методу, которым пользуются те, кто идет на первое свидание: погуглила. Всего около тысячи упоминаний — этот игрок явно старался держаться в тени. Первая же ссылка была на статью в газете «Телеграф», где перечислялись его достижения; там же имелась и фотография. Внешне Пашкин напоминал Тома Конти[20], правда менее добродушного, и это сходство затронуло в Тавернер сразу несколько чувствительных точек. Жалюзи оставались опущены, поэтому она позволила себе расслабиться на минуту-другую. Переспать? Выйти замуж? Или столкнуть в пропасть? Ха, он же миллиардер! Все перечисленное, и именно в такой последовательности. Что ж, время позднее. Диана Тавернер выключила компьютер и погрузилась в размышления. Вполне возможно, что усилия Уэбба принесут плоды, но, хотя вероятность того, что Пашкин пойдет на сотрудничество с Пятеркой и займет главную должность в Кремле, была ничтожно малой, в этом и состояла игра. Приходилось ставить на аутсайдеров, потому что на фаворитов давно уже поставили другие. Правда, неясно, кто именно. А, черт с ним, подумала она. Пусть продолжает. Если затея Уэбба развалится, Диана Тавернер пригвоздит его к обломкам и пустит по волнам, чтобы чайки разодрали в клочья. А она скажет, мол, звездная болезнь. Не прошел испытание в лучах медийной славы. И разумеется, Ингрид Тирни поймет, что тут имеется в виду. Прежде чем уйти, Диана Тавернер подняла жалюзи, чтобы сотрудники Центра оперативного управления могли любоваться ее пустым кабинетом. Ей нечего скрывать, думала она. Нечего скрывать. Абсолютно нечего скрывать. Бывают дни, когда все складывается. В велогонке на запад Мин Харпер не бил рекордов; в конце концов, ехал он туда на рекогносцировку, чтобы получше ознакомиться с местностью. У Мраморной арки машин было много; он сбросил скорость, высматривая, где бы оставить велосипед, и тут заметил его, Кирилла, который якобы не знал английского. Кирилл сидел у ресторана, под полиэтиленовым навесом, покуривал кальян и перешучивался с завсегдатаями, как будто занимался этим всю жизнь. Вот так все и сложилось. Мин соскочил с велосипеда, завел его за угол, прикрепил цепью к фонарному столбу и запихнул в велосипедную корзину светоотражающий жилет. Вернулся к дороге и, скрытый от глаз Кирилла стеной машин, вошел в газетную лавочку. Там он встал у стеллажа с журналами, который загораживал витрину, и, делая вид, что их рассматривает, дождался, когда Кирилл, распрощавшись с приятелями, направится в магазинчик на ближайшем углу. Как только Кирилл скрылся внутри, Мин перешел через дорогу и завис у двери какого-то закрытого заведения, обклеенной рекламой и карточками: «Уборка квартир», «Перевозка мебели», «Уроки английского». Притворился, что записывает телефонные номера. Кирилл, с пакетами в обеих руках, вышел из магазина. Мин выждал, пока русский не отойдет на сотню метров, и последовал за ним, лавируя в толпе на тротуаре и не теряя из виду массивной фигуры. От Мина попахивало пивом, а мочевой пузырь распирало, но он не обращал на это внимания, с восторгом отдавшись слежке. Вот бы сказать кому-нибудь из прохожих, например вот этой блондиночке: «Я работаю в спецслужбах. Видишь вон того типа? Я за ним слежу». Но блондиночка прошла мимо, не удостоив его взглядом. А Кирилл исчез. Мин сморгнул и усилием воли заставил себя не бежать. Спокойная размеренная походка, самая обычная, как и раньше. Наверное, Кирилл зашел еще в какой-то магазин или в бар; а может, свернул куда-то в переулок. Не хватало еще, чтобы Мин его обогнал. Нет, не хватало еще, чтобы Мин его потерял… Это и будет самое опасное. Впрочем, никакой опасности не было. Вот о чем следовало помнить. Никакой опасности не было, потому что никто не знает, где он и чем занимается. Только Мин знает об этом, а теперь он снова сядет на велосипед и поедет через весь город, к Луизе; только Мин знает, что провалил слежку, самую элементарную, такую, с которой без труда справился бы даже новичок. Бывают дни, когда все рушится. Но не сегодня, нет, не сегодня, потому что вот он, красавец, этот русский громила, отходит от ресторанчика, изучив меню в витрине. Сердце Мина застучало ровнее, и лишь тогда он сообразил, что до этого оно лихорадочно колотилось. Выдерживая дистанцию в сотню метров, он последовал за русским по Эджвер-роуд. Джексон Лэм сидел у себя в кабинете, где единственным источником света — на уровне колен — служила настольная лампа, водруженная на стопку телефонных справочников. Свет уползал вверх, а тени превращали лицо Лэма в физиономию тролля и огромными черными пятнами расплывались по потолку. На столешнице, рядом с ногами Лэма, стояла бутылка «Талискера», а в руке он сжимал стакан. Подбородок упирался в грудь, но Лэм не спал. Казалось, он изучает пробковую доску на стене, обклеенную просроченными дисконтными купонами, но, скорее всего, он глядел куда-то сквозь нее, в темный туннель давно позабытых тайн, хотя, если бы его спросили, заявил бы, что пытался вспомнить, чья очередь сбегать за куревом для него. Подтверждением такому заявлению служил бы окурок последней сигареты из опустевшей пачки. Он словно бы не замечал ничего вокруг, но даже не вздрогнул, когда в кабинете раздался голос Кэтрин, которая стояла в дверях уже целую минуту. — Ты слишком много пьешь. В ответ он поднял стакан и посмотрел на его содержимое. Потом одним глотком опустошил его и сказал: — Ну, кому, как не тебе, знать. — Да. Поэтому и говорю. — Она вошла в кабинет. — Провалы в памяти случаются? — Не помню. — Если ты способен шутить на эту тему, то, наверное, под себя еще не ходишь. Ничего, у тебя все впереди. — А ты знаешь, чем хороши алкоголики в завязке? — спросил Лэм. — Ну расскажи мне, пожалуйста. — Нет, это я тебя спрашиваю. Что хорошего можно ждать от алкоголиков в завязке? Потому что, по-моему, от них один геморрой. — Надо же, это заявление имеет смысл даже без дополнения «в завязке», — сказала Кэтрин. Лэм пристально посмотрел на нее и задумчиво, сокрушенно кивнул, будто признавая ее правоту. Потом громко пернул. — Лучше снаружи, чем внутри, — сказал он. — Надо же, это заявление имеет смысл даже применительно к тебе. Кэтрин не двинулась с места, доказав тем самым, что не понимает тонких намеков. — Я тут кое-что проверила, — сказала она. — Вот черт! — Так вот… — Она переложила две папки на пол и уселась на стул, который они до этого занимали. — В ту ночь, когда умер Дикки Боу, знаешь, чем были вызваны задержки и отмены поездов? — Ну-ка удиви. — Кто-то своротил распределительный щиток близ Суиндона. Явный саботаж. По-твоему, это не подозрительно? — По-моему, это демонстрирует чрезмерное недоверие к способностям железнодорожной компании «Ферст грейт вестерн», — сказал Лэм. — Глупо воображать, что для создания хаоса им необходим саботаж. — Очень смешно. Что ты задумал, Лэм? — Тебе по чину этого знать не положено. Скажем так, я нашел ниточку и потянул за нее. — Он посмотрел на часы. — Ты все еще здесь? — Да, — сказала она. — И знаешь что? Я никуда не уйду. Потому что я много над этим размышляла и пришла к кое-каким выводам. Не знаю, почему ты захотел взять меня в Слау-башню, но ты это сделал. И избавляться от меня не собираешься. Не знаю почему, но знаю, что это так. Ты чувствуешь себя виноватым. Я не питаю к тебе ни малейшей приязни, и вряд ли это изменится в будущем, но своими дурацкими пьяными выходками ты пытаешься скрыть свою вину, и это дает мне преимущество. Потому что заткнуть меня ты не можешь. — Как это мило, — вздохнул Лэм. — Будь это кино, ты бы задорно тряхнула копной распущенных волос, а я воскликнул бы: «Ах, мисс Стэндиш, вы такая красавица!» — Нет, будь это кино, я бы забила осиновый кол тебе в сердце, и ты бы рассеялся облачком праха. Дикки Боу, Лэм. Он ведь из бывших. — Ага. Вписался бы в Слау-башню на ура. — А еще он был пьяницей. — С моей стороны было бы нетактично прокомментировать это утверждение. Она проигнорировала его слова. — Я ознакомилась с его досье. Он… — Что-что ты сделала? — Я попросила Хо дать мне доступ к его досье. — Не порть мне мальчишку. У нас и без него стукач завелся. — Кто именно? — Леди Ди меня уведомила, что один из наших новичков — ее засланец. Вот ты и разберись, кто именно. — Непременно разберусь. Так вот, о Боу. Как ты знаешь, последние три года он работал в книжном магазине на Брюэр-стрит, в ночную смену. — Вряд ли он там книжками торговал. — Он работал в подвале, там, где порножурналы и секс-игрушки. Лэм благосклонно развел руки: — Ну, кто из нас не листал порножурнальчик, зажав дилдо в кулаке… — Какая занимательная сценка из твоей личной жизни. Но давай не будем менять тему. Когда Дикки Боу сотрудничал с Конторой, Джеймса Бонда играл еще Роджер Мур. Неужели ты думаешь, что Дикки Боу действительно столкнулся с московским шпионом и выслеживал его по всей стране? — Он умер, — сказал Лэм. — Мне это известно. — Поэтому я и думаю, что он действительно столкнулся с московским шпионом и выслеживал его по всей стране. — Нет. То, что он умер, вовсе не доказывает, что он столкнулся с московским шпионом. Это доказывает лишь то, что он умер. А если московский шпион его убил, то это не означает, что ты нашел ниточку и потянул ее. Это доказывает, что тебе подсунули ниточку, а ты за нее и ухватился. Лэм промолчал. — Что от тебя и требовалось. Лэм промолчал. — А что это ты вдруг затих? Ехидные замечания кончились? Лэм выпятил губы, как будто собирался издать неприличный звук, что, в общем-то, было бы неудивительно. Но потом он поджал губы, цыкнул зубом, откинулся назад, запустил пятерню в волосы и сказал в потолок: