Для того чтобы наблюдение оставалось односторонним, стекло при необходимости закрывали жалюзи, от потолка до пола. Сейчас они были опущены, а свет приглушен, имитируя сумерки за окнами, а перед Дианой Тавернер стоял — потому что она не пригласила его сесть — Джеймс Уэбб, который обитал не в Центре оперативного управления, а в кабинете, затерянном в коридорах здания; слово «кабинет» звучало важно, но означало, что Уэбб не входил в круг приближенных. И следовательно, не попадал под ее непосредственное наблюдение. Пора было узнать, чем он там занимался. — Тут поговаривают, что ты прикомандировал к себе парочку слабаков, — сказала она. — Слабаков? — А вот этого не надо. — Ну там ничего особенного, — сказал Уэбб. — Я подумал, что ради этого не стоит вас беспокоить. — Когда меня не стоит ради чего-то беспокоить, я сначала хочу знать, ради чего именно. Чтобы удостовериться, что это действительно не то, ради чего меня стоит беспокоить. Оба умолкли, осмысливая сказанное. — Аркадий Пашкин, — наконец произнес Уэбб. — Пашкин… — Владелец «Аркоса». — «Аркоса». — Четвертой крупнейшей в России нефтяной компании. — А, тот самый Аркадий Пашкин. — Я… я веду с ним переговоры. Леди Ди откинулась назад, и кресло с легким вздохом подстроилось под нее. Она уставилась на Уэбба. Однажды он сделал полезное дело, за эту услугу получил свой кабинет и, казалось бы, должен этим удовольствоваться. Но проблема с такими Пауками Уэббами заключается в том, что, как только их отправляют с глаз долой, они тут же начинают жарко дышать в окна. — Ты… ведешь переговоры с российским промышленником? — По-моему, он предпочитает, чтобы его называли олигархом. — Да хоть царем! Меня это не волнует. С чего ты взял, что уполномочен устанавливать дипломатические отношения с иностранными гражданами? — Я думал, что хорошие новости нам сейчас не помешают, — объяснил Уэбб. Помолчав, Тавернер сказала: — Что ж, с твоими представлениями о дипломатии я не удивлюсь, если Россия вот-вот объявит нам войну. И какие же хорошие новости имеются в виду? Только поубедительнее, пожалуйста. — Он потенциальный осведомитель, — сказал Уэбб. Подавшись вперед, Леди Ди медленно повторила: — Он потенциальный осведомитель. — Он недоволен положением дел у себя дома. По его мнению, возврат к былому противостоянию тормозит прогресс. Ему не нравится, что его родину считают мафиозным государством. Он хочет реализовать свои политические амбиции, и если бы мы могли ему как-то посодействовать… Ну, в таком случае мы бы заручились его расположением… — Это шутка? — Да, сейчас все это звучит, как снять луну с неба, но сама посуди: он человек влиятельный, крупный игрок. Вполне вероятно, что придет к власти. — Уэбб так явно возбудился, что Тавернер старалась не смотреть на его брюки. — А если мы поможем ему на этом пути… нет, правда… Это же святой Грааль! Самым разумным было спалить его на месте. Немедленно. Тридцать секунд словесного креозота, и Уэбб вылетит к себе в кабинет, оставляя позади дорожку сажи и копоти, и больше никогда и ничего придумывать не станет. Поскольку это было самым разумным, Тавернер вывернула пламя мысленного огнемета на полную мощность, но, к своему изумлению, произнесла: — Кто еще об этом знает? — Никто. — А парочка из Слау-башни? — Они думают, что обеспечивают безопасность переговоров о поставках нефти. — С чего все началось? — Он пошел на контакт. Лично. — С тобой? С чего вдруг? — Ну, после прошлогоднего… Ясненько. Прошлогоднее было результатом блестящей идеи Ингрид Тирни: пустить в ход дипломатию обаяния, дабы нивелировать негативное общественное мнение, вызванное недавней волной катастроф типа незаконных военных действий, случайных убийств, пыток подозреваемых и прочего. Тирни провела ряд пресс-конференций, объясняя, что меры по борьбе с терроризмом необходимы для обеспечения безопасности страны, хотя неосведомленной публике они представляются всего лишь помехами, которые приводят к всевозможным неудобствам, включая задержки в аэропортах. Уэбб, любитель щегольских костюмов, сопровождал ее повсюду, выступал в роли носильщика и послушно подставлял ушко всякий раз, как Тирни хотелось сделать вид, что ей требуется посовещаться с коллегой. В прессе упомянули его имя, и он наверняка бы задрал нос до небес и прожужжал бы всем уши, если бы при этом его не назвали «конфеткой». Его все еще можно было спалить. Пресечь эту затею задолго до того, как проявятся все ее очевидные недостатки. Вместо этого Диана Тавернер сказала: — И ты решил, что это не важно? Что ради этого меня не стоит беспокоить? — Для правдоподобности отрицания, — сказал Уэбб. — Если вдруг все пойдет наперекосяк… ну, тогда ретивый сотрудник слишком рьяно взялся за дело и все такое. — Он коротко хохотнул. — В таком случае я окажусь среди слабаков. А если хорошенько встряхнуть это заявление, то картина радикально переменится. Если вдруг все пойдет по плану, Уэбб принесет к ногам Тирни нажористый мосол. А Тавернер узнает об этом, стоя перед закрытой дверью и гадая, о чем они там совещаются. Что ж, Диану Тавернер недооценивали и люди куда умнее и хитрее Паука Уэбба. — И как ты собираешься утаить это от Лоточника? Имелся в виду Роджер Лотчинг, с некоторых пор придирчиво, под лупой, изучавший все решения, принимаемые Риджентс-Парком, даже те, которые включали в себя вопрос «с гарниром или без?». Паук Уэбб дважды моргнул: — Используя людей из Слау-башни. Диана Тавернер кивнула и подумала: «Ох, да что же со мной такое!» Уэбб прикомандировал к себе слабаков именно потому, что они не подпадали под власть Роджера Лотчинга. Затрат на содержание Слау-башни практически не существовало, если не считать служебных расходов Джексона Лэма. — Ладно, — сказала она, и Уэбб расслабился. — Погоди, я с тобой еще не закончила. — Она мельком глянула на ящик стола, в котором лежали сигареты; однажды кому-то вздумалось покурить в здании, и в Риджентс-Парке объявили химическую тревогу. — А теперь выкладывай. Все, до последней запятой. Немедленно. Когда Кирилл услышал английское слово «hookah», то есть кальян, то подумал, что слышит «hooker», то есть шлюха, и в последующие полминуты не разубедился в своей ошибке: какой-то поляк в пабе объяснял ему, что недавно законодательство изменилось и все «шлюхи» на Эджвер-роуд теперь на тротуаре, а не в турецких ресторанах. «Буль-буль», — заключил поляк, и Кирилл согласно кивнул. По легенде, он не говорил по-английски, хотя на самом деле сносно знал язык и прекрасно понимал «буль-буль». Самое смешное, что на Эджвер-роуд и в окрестных переулках действительно было полным-полно шлюх, но поляк имел в виду не их, а шиша, курительные устройства из «Тысячи и одной ночи», пропускающие табачный дым по длинным трубкам. Кириллу, который раньше не пробовал кальян, понравилось это занятие, поэтому следующим вечером он снова пришел к ресторанчику и сел за столик на тротуаре, под полиэтиленовым навесом; по темным улицам с шорохом проносились машины. Он обзавелся новыми знакомыми — это не возбранялось, да и боссу об этом знать не обязательно — и о чем-то с ними беседовал, как вдруг заметил, что мимо на велосипеде проехал тот самый тип, с которым они встречались утром, Харпер, или как его там. Кирилл, не подавая виду, продолжал курить кальян и смеяться над шутками собеседников, а сам краем глаза следил за Харпером, который вывел велосипед на тротуар и скрылся за углом. Ничего страшного. Не имеет значения, что он скрылся, главное — знать, где он будет ошиваться, а в данном случае было ясно, что он постарается подобраться как можно ближе к Кириллу. Кирилл посидел еще минут десять, потом встал, попрощался и пошел в магазинчик по соседству за сигаретами и выпивкой. Когда Уэбб закончил свой рассказ, Тавернер невольно закусила губу и только потом сообразила, что делает. — А почему в «Игле»? — спросила она. — Ты, случайно, не забыл, что работаешь в секретной организации? Парад на Молле и то привлек бы меньше внимания. — Ну я же хочу переманить на нашу сторону не какое-то отребье. Если Пашкина заметят в каком-нибудь стриптиз-клубе, то возникнут вопросы, а если увидят, как он входит в самое престижное здание лондонского Сити, то никто и бровью не поведет. Там ему самое место. С такой логикой не поспоришь. — И больше об этом не знает никто. — Только мы с вами. — И ты мне об этом рассказал потому, что я тебя заставила. Он кивнул вслед за ней: — Для правдоподобности… — Да-да, для правдоподобности отрицания, это ты уже говорил. — Тавернер снова устремила проницательный взгляд на подчиненного. — Иногда мне кажется, что ты собираешься переметнуться в стан врага, — сказала она. — В МИ-шесть? — потрясенно спросил он. — Нет, к Тирни. — Диана, этого никогда не будет, — солгал он. — И ты мне все рассказал. — Да, — солгал он.