— И для окружающей среды, — добавил Мин. Петр рассмеялся, но руку Луизы не выпустил. — Ишь ты какой! Ты мне нравишься, — сказал он. — Юморной. Луиза высвободила руку: — Дайте знать, в какой гостинице остановились. — Обязательно. А где здесь можно поймать такси? — Вон там. Кирилл очень серьезно кивнул Мину и ушел вслед за Петром. Мин заметил, что прохожие их сторонятся. Луиза что-то сказала, но он не разобрал. — Держи. — Он снял пиджак и швырнул его Луизе. — Мин, ты куда? — Потом объясню! — крикнул он, но вряд ли она его услышала, потому что он был уже в двадцати метрах от нее. Пришлось расстаться со второй десяткой, но к четверти восьмого Ширли Дандер раздобыла все номера телефонов привокзальных таксистов, к половине восьмого разозлила троих, а без двадцати восемь уже беседовала с четвертым, который и работал во вторник, в тот самый день, когда задерживались поезда на западном направлении. Да, лысый тип был его клиентом. Нет, не постоянным. И вообще, это что, допрос? Нет, это счастливый случай, объяснила ему Ширли. И предложила угостить его завтраком. Она все еще была на взводе после ночного набега на «ДатаЛок», где хранились оцифрованные записи с камер наблюдения в вагонах поездов. Сосунка-охранника удалось усмирить без особого труда, и утренняя смена его уже наверняка освободила: мальчишка решил, что она его убьет. Нужные файлы пришлось поискать, но в системе Ширли разобралась быстро — не зря же она четыре года работала в департаменте Связи Риджентс-Парка — и закачала все необходимое и даже больше на специально созданный веб-сайт, который уже убила. Потом она отправилась домой, разбудила своего партнера и совершила акт сексуального насилия, после чего партнер, как и следовало ожидать, вырубился, а Ширли нюхнула кокса и начала сортировать стибренную информацию, за несколько минут разложив ее по полочкам: дата, время, номер состава, пункт назначения, вагон. Судя по всему, запись велась с семисекундным перерывом, хотя, возможно, это кокс создавал такой эффект. Мысль о коксе потребовала второй понюшки: если просмотр записей займет всю ночь, то без помощи не обойтись. Просмотр занял чуть больше двух часов. Это если по часам. К тому времени Ширли отправилась в свободный полет с помощью кокса и адреналинового кайфа после набега на «ДатаЛок». Каждый семисекундный стоп-кадр казался стуком сердца. Лысых было немало — в наши дни лысая голова не только трагедия, но и веяние моды, но Ширли точно знала, что обнаружила того самого мистера Эл: не обращая внимания на камеру в конце вагона, он расположился точно в центре кадра, будто ждал, когда вылетит птичка. Сидел один, без спутников, сурово глядя перед собой. Даже не моргал. Нет, наверное, моргал, подумала накокошенная Ширли Дандер, в те шесть секунд из семи, когда камера его не снимала. Но все равно странно, потому что прерывистая суета вокруг него напоминала цирковое представление или конференцию иллюзионистов — пассажиры как по волшебству складывали или разворачивали газеты и вытаскивали носовые платки из ниоткуда, — а мистер Эл был неподвижен, будто картонный силуэт, и даже не раскачивался в такт ходу поезда. Так он и продолжал до самого Моретон-ин-Марша, в Котсуолдс. Где, кроме прочих достопримечательностей, имелось и очаровательное кафе, которое открывалось с раннего утра. Выяснилось, что Кенни Малдун обжирается завтраками: сосиски, бекон, яичница, фасоль, жареные помидоры; чай ведрами. А уж гренками можно было облицевать амбар. У Ширли никакого аппетита не было, в ее жилах все еще бурлила энергия. Но последняя понюшка кокса состоялась несколько часов назад, а у Ширли было незыблемое правило — с коксом из дома не выходить, поэтому она надкусила гренок, враз выхлебала чашку чая и налила себе еще. Потом сказала: — Значит, в прошлый вторник ты увез лысого джентльмена со станции. — Не знаю, какой он там джентльмен. Больше на вышибалу похож. — Давай не зацикливаться на деталях. Куда ты его повез? — Что, поссорились, голубки? — Кенни Малдун с таким смаком произнес «голубки», будто это был последний кусок сосиски. — Сладкий папик решил слинять в ночи? Ширли Дандер выхватила вилку из пальцев неосмотрительного Кенни, проткнула ею его ладонь и с силой надавила. Почувствовала, как зубцы вилки вонзаются в хрящи и сухожилия, увидела, как кровь, будто кетчуп, заливает остатки его чисто английского завтрака. — Хе… хе… — сказал Кенни. Ширли моргнула. Кенни по-прежнему держал вилку в руке. — Типа того, — сказала Ширли. — А ты помнишь, куда его повез? Вместо ответа Кенни Малдун трагически прикрыл глаза. Таксисты, подумала Ширли. Никто на свете не станет возражать, если запихнуть всех таксистов в сундук вместе со всеми лондонскими банкирами и сбросить с высокой скалы в ущелье. С заначкой под браслетом наручных часов Ширли уже рассталась, поэтому вытащила еще одну десятку из кармана. — Вот уж не думала, что за городом так накладно жить. — Вы, городские, своего счастья не знаете. — Таксист отложил нож, взял деньги, сунул их в карман. Снова взялся за нож. — Помню, конечно, — непринужденно продолжил он, будто все, что произошло между ее вопросом и его ответом, было невидимым. — Как же не запомнить. Он мне такое устроил! — Что именно? — Не знал, куда едет. Начал с того, что попросил отвезти его в Буртон-он-зе-Уотер. Мы полпути проехали, а он вдруг заорал как резаный. Я чуть в кювет не угодил. А оно мне надо было, когда дождь стеной? По его тону было понятно, что этот случай его сильно задел. — А в чем же было дело? — Оказалось, что он имел в виду не Буртон-он-зе-Уотер, а вовсе даже Апшот. И заявил, что с самого начала так и сказал, а я, мол, идиот глухой. Как по-твоему, сколько лет я баранку кручу? Меня это не интересует, подумала Ширли и вслух предположила: — Лет пятнадцать? — Ха! Двадцать четыре. И со слухом у меня все в порядке, это я тебе забесплатно скажу. Тогда гони сдачу, подумала Ширли. — И что ты сделал? — А что я мог сделать? Повернул и отвез его в Апшот. А он меня заставил счетчик сбросить и начать по новой, мол, не собирается платить за поездку куда ему не надо. — Кенни Малдун сокрушенно покачал головой, осуждая несправедливый мир, в котором случаются такие возмутительные происшествия. — Ну и понятно, сколько он мне на чай оставил. Большим и указательным пальцем Ширли изобразила «0», и таксист угрюмо кивнул. — Ну и как Апшот? — Да никак. Дыра дырой. Сотня домов и паб. — Значит, железнодорожной станции там нет. Малдун посмотрел на нее как на инопланетянку. Хотя, по правде сказать, Ширли уже такой себя и ощущала. — Так вот, дыра дырой. Ну, там я его и оставил. За двенадцать фунтов по счетчику и за хрен чаевых. Сам удивляюсь, какого черта я в таксисты подался. Он наколол на вилку последний кусочек сосиски, подобрал им остатки желтка и сунул в рот, всем своим видом показывая, что нашел некоторое утешение в роли, отведенной ему жизнью. — И больше ты его не видел? — Я уехал, — сказал Кенни Малдун, — и оглядываться не стал. В Лондоне правила дорожного движения распространяются по кривой: для автомобилистов они — требование; для таксистов — рекомендация; а для велосипедистов — мелкое неудобство. Мин, не притормаживая, свернул на Сити-роуд, и грузовик, мчащийся на юг, просвистел в целом метре от него, но все равно загудел. Не обращая на него внимания, Мин рванул сквозь стайку туристов на переходе, которые тут же порскнули на безопасный тротуар, только красные рюкзачки замелькали… На велосипеде, взятом со стоянки у Бродгейт-Сквер, Мин, в шлеме и без пиджака, был надежно замаскирован. Даже если русские выглянут в заднее окно такси, проверить, нет ли за ними слежки, то не отличат его от остальных безумцев на двух колесах. «Зачем тебе это?» Я им не доверяю. «Ты и не должен им доверять. Таковы правила игры». Как ни странно, голос благоразумия звучал как голос Луизы. Такси направлялось к круговой развязке на Олд-стрит. Оттуда оно могло скрыться в любом направлении, но сейчас тормозило у светофора метрах в ста впереди. Где вот-вот вспыхнет зеленый. Мин, который изо всех сил крутил педали, отчаянно прибавил ход; обогнул автобус, сбросивший скорость, задел его бок левым локтем и попал в воздушный поток, на миг зависнув в невесомости… Автобус загудел, и вот уже и светофор, потом светофор остался позади, какое-то такси свернуло к обочине в двадцати метрах от него, а проклятый автобус напирал сзади, и Мину пришлось нажать на тормоза, иначе его размазало бы по капоту одного или по бамперу другого. На асфальте остался черный след жженой резины. Мин так крепко сжал зубы, что не узнал их формы. «Ты это потому, что он на меня так посмотрел?» Глупости какие. Это потому, что он не хотел, чтобы мы узнали, где они остановились. «И ты собираешься гнаться за ними на велосипеде?» Автобус проехал. Мин с усилием, будто норовистую лошадь, заставил велосипед обогнуть припарковавшееся такси и что-то выкрикнул в раскрытое окно таксисту, а потом снова нажал на педали. Ноги превратились в вареные макаронины, велосипед — в пыточный снаряд, а потом вдруг с неслышным щелчком они слились воедино — человек и велосипед, Мин и велосипед, — и плавно вписались в колесо круговой развязки у Олд-стрит со светофором на первой ступице. А дальше, в четырех машинах впереди, виднелось то самое черное такси, и Мин был почти уверен, что две головы на заднем сиденье — это Петр и Кирилл, и ноги его задвигались быстрее, земля уходила из-под колес, а впереди простиралось целых четыреста метров Олд-стрит до первого пешеходного перехода… Странно, но прежде Мин не замечал, сколько препятствий для свободного движения рассыпано по городским улицам. Не успел он обрадоваться своему везению, как такси проскочило на желтый и помчалось к Клеркенуэллу. «Плохо, когда ведешь себя как мудак, но еще хуже, когда ведешь себя как мудак и все равно возвращаешься с пустыми руками…» Мин и не подумал сбавлять скорость. Он пронесся среди пешеходов, задел чей-то пакет, из которого на тротуар высыпались яблоки, какие-то банки и упаковки макарон. Кто-то завопил. Такси было далеко впереди, может, это вообще было не то такси, а Луиза-в-голове готовилась к очередному словесному залпу — «Если убьешься, то что это докажет?» — и тут у Мина замерло сердце, потому что слева прямо перед ним возник огромный белый фургон. Русский открыл ящик письменного стола, достал упаковку папиросной бумаги и пачку табака с темно-коричневой замысловатой надписью. Потом свернул тоненькую самокрутку и спросил Лэма: — Ты пришел меня убить? — Я пока об этом не думал, — сказал Лэм. — А тебя есть за что убивать? — В последнее время не за что, — поразмыслив, ответил Катинский, а потом добавил: — На Брюэр-стрит есть лавочка. Там можно достать русский табак. Польский чуингам. Литовский жевательный табак. — Он чиркнул спичкой, поднес огонек к тугой сигаретке, которая на миг полыхнула ярким пламенем, и глубоко затянулся. — Половина покупателей там — бывшие шпионы. Тебя мне не раз описывали. — Он погасил спичку и сунул ее в коробок. — Так что же тебе от меня нужно, Джексон Лэм? — Поговорить о прошлом, Ники. — Прошлого больше нет. Или ты не в курсе? Аллею воспоминаний снесли и на ее месте построили молл. Торговый центр.