— А як вин узнае, чи свий, чи нэ свий на ту гору полиз? — усомнился Яковенко. — Очень просто. Амангельды эти пограничные тропы изучил, как свое подворье, следы каждого человека во всей округе помнит… Машина продолжала катиться под уклон, огибая подножие горы. Над одним из карнизов показалась высеченная в скале и залитая белилами надпись: «Кто не был, тот побудет, кто побыл, не забудет…» — Видал, какой-то поэт расписался… — сказал Ковешников. — Всего два года тут отслужил, а уже героем себя почувствовал. А вот Амангельды всю жизнь на этих кручах в боевом дозоре. Сколько схваток и перестрелок с бандитами выдержал, однако ни о каком геройстве не помышляет, орденов, медалей не просит… В это время впереди показалась вторая двугорбая горная вершина. — А дэ ж тут граныця? — удивился водитель. — Тут гора, там гора, а посередке — ровно… — Где двурогая гора, там и граница. Аул так же называется — Душак. «Ду» — два, «шак» — рог. Значит, Двурогая. А вон и аул Чули показался… С невысокого перевала, куда, преодолевая подъем, с натужным ревом взобрался газик, показались глинобитные домики с плоскими крышами. К домикам от склона горы потянулись полосой густые зеленые деревья. — О! Дывысь! — удивленно воскликнул Яковенко. — Цилый парк культуры. Навколо така сушь, скалы та пэски, а у Чулях лисополоса! — Гордость аула, и прежде всего — моего друга Амангельды, — ответил Ковешников. — Этот арык еще его отец Амандурды строил. Со всем своим семейством два года работал, насыпал дамбу… Ковешников с удовольствием окидывал взглядом заросли туранги, осокорей, пышных кустов ежевики, горного клена. — Вон как славно распушились! — добавил он. — В наших краях где вода — там и жизнь, а тепла тут с избытком. Не только воду подвели, еще и мельницу тут поставили. Давай-ка, сынок, подрули в тенечек: не будем нарушать порядок, выйдем и мы из машины, свежей водички попьем. Тут и хозяин дома — Амангельды-ага — нас встретит. Вон уже его разведчики толпой бегут. Ковешников кивнул на ораву загорелых пацанов разного возраста, бросившихся к дороге при виде машины, достал рюкзак с подарками и стал раздавать их ребятам: кому кулек с конфетами, кому складной ножичек, кому альбом для рисования, цветные карандаши, акварельные краски. Пошли в ход шариковые ручки, фломастеры… Самому старшему достался круглый никелированный фонарик с батарейками. Парень нажал кнопку и, удостоверившись, что фонарик действует, принялся всем подряд светить в глаза. Наградив подарками внуков и правнуков Амангельды, Ковешников послал старшего за хозяином дома, сам вошел в тень разросшихся у воды деревьев, спустился к арыку. Яковенко, как и майор, отряхнулся от пыли, последовал за ним. После жаркой пыльной дороги особенно приятно было испить студеной горной воды. Упираясь руками в дно арыка, Ковешников окунул разгоряченное лицо в прохладные тугие струи, стал медленно тянуть холодную влагу, согревая ее во рту, прежде чем проглотить. Рядом, во всем копируя майора, утолял жажду водитель. — О! Дывысь! — подняв голову и всматриваясь в прозрачную воду, с удивлением воскликнул он. — И тут, як у мори, крабы! В самом деле, на дне арыка, усеянном голышами, обточенными водой, небольшой краб проворно убегал боком под зеленые водоросли. — Верное доказательство, — заметил майор, — что здесь когда-то было море. Дно поднялось, стало пустыней и даже горами, а крабы приспособились к пресной воде. Дальше объяснять не пришлось: от кибиток спешили к машине два высоких и худощавых, чем-то похожих друг на друга пожилых туркмена. Может быть, выправкой настоящих джигитов, а скорее всего, белыми бородами, высокими папахами — тельпеками — из коричневого, самого ценного барашка. Ковешников поднялся по откосу, вышел из зарослей, протянул обе руки подошедшим аксакалам. Жест этот означал: «В руках мое сердце, и я вручаю его вам…» Обе руки протянул ему и хозяин дома Амангельды, а затем и радушно улыбающийся Лаллыкхан. — Салям, дорогие друзья! Коп-коп салям! Давно мы с вами не виделись! — искренне радуясь встрече с Амангельды и Лаллыкханом, сказал Ковешников. — Здравствуй, Яков Григорьевич! — ответил по-русски Лаллыкхан. — Салям, Ёшка-джан! — приветствовал его и Амангельды. Дальше следовало выдержать весь необходимый ритуал приветствия, что Ковешников выполнил с удовольствием. Расспросил друзей, как их здоровье, хорошо ли чувствуют себя члены семей, коровы, лошади, овцы, в порядке ли хозяйство? Достаточно ли воды в арыке у Амангельды, работает ли мельница, какие виды на урожай? Старики расспросили Ковешникова о его делах, после чего майор подозвал водителя Яковенко, чем немало польстил его самолюбию: — Иди, Гриша, познакомься с нашими почетными пограничниками. Тот так же, как и майор, протянул каждому старику обе руки, а отвечая на приветствие, склонил голову, выражая этим свое почтение к их немалым годам. — Подъезжай прямо к дому, там и выгрузишь ящик, — сказал водителю майор. — Понимаешь, — обращаясь к хозяину дома, пояснил Ковешников, — были в горах на охоте, совсем случайно подстрелили архара. Куда, думаю, летом одному мне столько мяса? Дай половину отвезу Амангельды! Переложили в ящики со льдом, погрузили в машину и повезли… — Ай, Ёшка, Ёшка, — покачал головой аксакал. — Зачем мясо вез мне? У нас тоже есть горы, тоже архары бегают! Вчера старший сын на охоту ходил, горного козла принес. Шашлык готов, плов готов, пойдем, чай будем пить, разговаривать… — Ну вот и отлично! — ответил Ковешников. — У тебя горный козел, у меня — архар. Вдвоем им в одном казане будет веселее! — А что, Ёшка, — спросил Амангельды, — правда, Ашир и Махмуд-Кули сами из-за кордона пришли? — Как они могли из-за кордона прийти, когда я в прошлое воскресенье Махмуда-Кули в Ашхабаде на Текинском базаре видел? — возразил Лаллыкхан. — Ни за какой кордон он никогда и не уходил… — А кто же тогда пришел из-за кордона? — озабоченно спросил Амангельды, жестом приказывая внукам и правнукам отойти в сторону, чтобы не слушали разговор взрослых. — Привезет лейтенант Сергеев сейчас этих «кладоискателей», увидим, кто пришел, — сказал Ковешников. — А пока давайте посмотрим фотографии, узнаете или не узнаете, кто в Ашхабад с иностранными туристами пожалует? Ковешников достал из внутреннего кармана пиджака фотографию старика-«художника», передал ее Лаллыкхану и Амангельды. — Слушай, зачем так говоришь? — удивился Амангельды. — Как не узнать, когда глаза есть? Алибек Тангры-Берды — собака приехал! Какой такой враг-фашист опять его сюда послал?.. — Не иначе бай Фаратхан, а то и сам Мелек-Манур заставили! — в тон ему добавил Лаллыкхан. — Сам бы на такое дело не пошел! — Вот и я не пойму, зачем приехал, когда ему у нас и появляться нельзя, — сказал Ковешников. — Он что, дурак? — подхватил и Амангельды. — Думает, в европейском костюме, с волосами, как у женщины, так его и не узнают? Думает, у нас глаз нету?.. Ай, наверное, скажет: «Не осталось у них стариков, чтоб меня помнили!» А тут сразу, кто хоть раз его видел, узнали… — Сам-то он ни в чем не признается, — заметил Ковешников. — Как ты заставишь его сказать: «Вот я, Алибек Тангры-Берды, закоренелый враг Советского государства, снова приехал вам вредить»? Не скажет он так. Начнешь обвинение строить, он тут, же отопрется: «Что это вы мне какое-то дело пришиваете? Знать вас не знаю! Никакой я вам не Алибек! Я — художник Сэмюэль Браун!..» — Чего-чего? — переспросил Амангельды. — Сэмюэль Браун?.. Ну ты, Ёшка, скажешь — все ишаки аула Чули смеяться будут! Какой такой Браун? Кто тебе такую глупость сказал? Алибек это! — Не глупость кто-то говорил, а в его загранпаспорте так написано. Как ты заставишь его признаться, что и фотокарточка и паспорт — липа? Надо точно узнать, зачем он у нас под чужим именем появился? Как это сделать, я и советуюсь с вами… — Надо подумать, Яков Григорьевич, — рассудительно заметил Лаллыкхан, который не позволял себе называть Ковешникова фамильярно Ёшкой, как это делал Амангельды. Со старым следопытом у Ковешникова отношения сложились еще тогда, когда Амангельды был уже известным дружинником, а молодой Ковешников работал в дорожной ремонтной бригаде, приходил учиться к нему. — Мы, дорогой, — сказал Амангельды, — еще не знаем, что скажут торговец углем Ашир и второй, что назвался Махмудом-Кули. Почему они пришли в одно время с Алибеком? Что им у нас надо? — Обещают найти клад в Змухшир-кала, — ответил Ковешников. — Клад найти?.. Амангельды и Лаллыкхан недоуменно переглянулись. — В Змухшир-кала клад может быть, — рассудительно сказал Лаллыкхан. — Там у бандитов был главный стан, могли они и клад спрятать. Это — правильно. — Как — правильно? — возразил Амангельды. — Разве правильно, какой такой амбал сказал, что он Махмуд-Кули? А кто это такой, ты знаешь? Нет? Я тоже не знаю! — Для того я к вам и приехал, — сказал Ковешников, — чтобы все это установить. Пока подъедет лейтенант Сергеев с этими «кладоискателями», давайте я вам объясню, какую задачу перед нами поставил генерал — начальник войск. — Ай, Ёшка, сам генерал, говоришь? — переспросил Амангельды. — А ты думал, если Алибек к нам приехал под видом художника да еще эти неизвестные нарушители появились, кто должен операцию проводить? Вот и выходит, что сам генерал… Тут еще одна заноза, — сказал Ковешников и вытащил из пачки фотографию Катрин Берг. — Может, вы подскажете; где я встречал эту заграничную баджи? Так и вертится в голове, а вспомнить не могу… — Покажи своей жене эту карточку, она тебе и поможет вспомнить, — посоветовал Амангельды. — Слушай, Амангельды, я серьезно спрашиваю. — Тебе сколько лет? — воскликнул Амангельды. — Она тебе внучкой может быть! Живет за океаном, миллионеры ее на машинах катают, красивых, как вишневый сок. А ты кто такой? Миллионер? Еще и нам голову морочишь! — И все-таки я вспомню… Со стороны дороги донесся шум машины, газик, проехав вдоль арыка, остановился. Из машины выскочил лейтенант Сергеев. Осторожно спустились с подножки два пожилых человека. Один худой, небольшого роста. В нем Ковешников без труда признал бедного торговца углем и дровами из прикордонья — Ашира, старого своего друга и союзника, помогавшего во время войны советским пограничникам разоблачать провокации по обе стороны рубежа. Вслед за ним вышел из газика плотный курд, с едва наметившейся, несмотря на солидный возраст, сединой в бороде и на голове. Быстрый в движениях, сохранивший природную силу и ловкость, он остановился возле машины, настороженно озираясь по сторонам, словно определяя, куда его привезли. Так же, но гораздо боязливее озирался и угольщик Ашир. По черным рукам и темному лицу можно было судить о его профессии. Ковешников тут же узнал обоих, но решил ничего пока не говорить Лаллыкхану и Амангельды. Гости из прикордонья, прибывшие с лейтенантом Сергеевым, спустились к воде освежиться. К ним присоединился молодой солдат в панаме и рубахе защитного цвета — водитель машины. — Слушай, Ёшка, скажи, дорогой, сплю я или не сплю? — вполголоса проговорил Амангельды. — Знаешь, кто приехал к нам с твоим другом Аширом? — Догадываюсь, — ответил Ковешников. — Мне ли его не знать, когда до сих пор, как вспомню, что было в ауле Карагач, затылок болит… А ты, Лаллыкхан, что нам скажешь? — Сам не видишь? — ответил Лаллыкхан. — Верный пес Алибека Баба-Бегенч! Если бы не с лейтенантом приехал, я бы сейчас его к стенке поставил! — Это ты верно говоришь, — подтвердил Ковешников. — Ну и что мы теперь будем делать? Что докладывать генералу? Алибек Тангры-Берды завтра приезжает в Ашхабад. Сегодня у нас в ауле Чули Баба-Бегенч. Две ветки от одного корня. Какой вывод мы должны делать? — Баба-Бегенч тоже откажется, — заметил Амангельды. — Скажет: «Никакой я не Баба-Бегенч, а мистер Смит…»