— А что мне было делать? — возразил Гребенюк. — Подошел этот Аббас-Кули к четвертой нише, достал из-под полушубка автомат и гранаты и начал огневую точку ладить. Из этой ниши с обвалившимся входом хороший стрелок может целую роту положить, пока его оттуда снарядом не выковырнешь. — Откуда у него взялось оружие?! — воскликнул подполковник. — Вот и я ума не приложу. «Механик Семен» довел его до нашего участка вроде бы без багажа. Оно, товарищ подполковник, как-то надежнее, когда нарушитель уже связан и под охраной сидит. — Ты-то как догадался, что его в четвертой нише будешь брать? Да и взяли без выстрела? — Это точно, — не без удовлетворения подтвердил Гребенюк. — Выстрелить не дали. А догадался по науке Якова Григорьевича. Подумал за Аббаса-Кули, где ему удобнее всего встречать своего «хозяина», и решил: не иначе как в четвертой нише: там и кампей у входа наворочено, укрытие в случае обстрела — лучше не придумаешь, и расщелина до самого верха обрыва подходит почти к самой дороге… Прикинул я так и замаскировал на карнизе, что над нишей, двух хлопцев покрепче да со стороны моря наряд и Веденеева с Рексом поставил, ну и сам возле ниши в засидку сховался. Только подошел к нише Аббас-Кули, начал свой арсенал выкладывать, мы на него со всех сторон и посыпались: кто сверху, а кто с боков — пикнуть не успел. За отличные действия нарядов при задержании вооруженного нарушителя государственной границы ходатайствую о поощрении, товарищ подполковник, — закончил объяснения Гребенюк. — Поощрение будет. На разборе операции, — неоднозначно ответил Аверьянов. — А сейчас быстро к задержанному. Проверим только, что там видит на экране локатора Фомичев. Подполковник вызвал по радио майора, тот немедленно ответил: — Докладывает Шестнадцатый. Восьмой импульс вошел в мертвую зону, больше его не вижу. Группа лейтенанта Друзя в полутора кабельтовых от берега блокирует район четвертой ниши со стороны моря. — Понял вас, — ответил подполковник. — Нарядами правого фланга перекройте дорогу. — Есть! — послышалось в телефонной трубке. И тут Воронцова осенило: нарушитель идет против ветра, значит, боится розыскных собак… В группе Друзя собаки нет, но об этом нарушитель не знает. А Веденеев с Рексом где-то здесь. В такую метель собака едва ли возьмет след. И все же… Пока Воронцов размышлял, Гребенюк жестом предложил пройти вдоль отвесной скалы. Офицеры гуськом двинулись за ним. Буран, как нарочно, по закону подлости, дошел до неистовства. Снег, казалось, живыми влажными струями несся вдоль обрыва, свист ветра заглушал все звуки. Разгулявшаяся метель позволяла подходить к берегу незамеченным тому, кого здесь ждали. Шагая след в след за своим начальником заставы, Алексей раздумывал, правильно или неправильно сделал Гребенюк, задержав Аббаса-Кули?.. Скорей всего — правильно. Уж Воронцов-то знал, что может сделать хороший стрелок, укрывшись в четвертой нише. Да и провел-то задержание Петр Карпович мастерски. Если такой волк, как Аббас-Кули, и выстрелить не успел, значит, «фактор внезапности» капитана Гребенюка сработал безотказно… Все это — с одной стороны… А вот с другой… То, что пособник нарушителя уже задержан, намного осложняло ход операции. Подошли к нише. Аббас-Кули, в белом полушубке, такой же белой барашковой шапке и в белых бурках (Воронцов и на этот раз не сразу его узнал), сидел на коряге, выброшенной морем, у входа в нишу. Подойдя ближе, Алексей увидел, что ноги у него связаны, а на запястьях наручники. С безучастным видом он смотрел прямо перед собой, не отряхивая снежинки, таявшие на его худом, смуглом лице. Когда офицеры подошли, встал, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство. — Наручники снимать не надо, а ноги развяжите, — сказал Аверьянов. — Теперь не убежит. При виде Ковешникова Аббас-Кули на мгновение изменился в лице, но тут же справился с собой: горбоносая физиономия нарушителя не выражала ничего, кроме наигранной обиды и негодования. — Салям, Аббас-Кули, — иронически приветствовал его Ковешников. — Видишь, где нам пришлось встретиться? Далеко ты залетел, чтобы увидеть своих друзей. — Я не понимаю, о чем вы говорите, — на чистом русском языке, почти без акцента, ответил тот. — Скоро поймешь, — заверил его Ковешников. — Повторяю, в метель заблудился. Чтобы не потерять ориентир, хотел берегом пройти к поселку. Мои документы у капитана, они в порядке. — А оружие? Автомат и гранаты? Тоже в порядке? — Понятия не имею. Оружие ваших солдат. Вы мне его к делу не пришьете. Это провокация! — Оружие ваше, и нечего тут комедию ломать, — не выдержал Гребенюк. — Ничем не докажете. А за оскорбление ответите. — И докажем и ответим, — заверил Аверьянов. — А как насчет этих документов? — Ковешников развернул веером перед задержанным фотографии его отравленных проводников, еще в Туркмении топтавших армейскими сапогами следы Аббаса-Кули. — Ваши свидетели? — не в силах сдержать злобное торжество, с издевкой спросил Аббас-Кули. — Верно, — согласился Ковешников. — Мертвые свидетелями не бывают. Только перед смертью они успели сказать, кто их отправил к аллаху. Так же, как и маленького терьякеша. — Вы и сами могли их убить, — наглея от приближения развязки, надеясь на что-то, сказал Аббас-Кули. — Кто их убил, вы отлично знаете, — также вполголоса сказал Аверьянов. Ветер дул со стороны пробирающегося вдоль обрыва к этому месту нарушителя, относил слабые звуки, тем не менее появиться он мог каждую секунду, необходимо было соблюдать предельную осторожность. — Ничего я не знаю. Никого не знаю. Вас с этими фотографиями первый раз вижу. Что это вы мне какое-то мокрое дело клеите? Сказал, заблудился в метель… — Амангельды и Лаллыкхана тоже никогда в жизни не видел? — спросил Ковешников. — Они тебя в ашхабадском аэропорту опознали, надо будет, и сюда вызовем. — Вызывайте кого хотите и куда хотите, — с деланным безразличием ответил Аббас-Кули. — Никаких ваших Амангельды я не видел. — Скоро увидишь, — пообещал Ковешников. — А теперь ближе к делу. Тому, кого встречаешь, скажешь пароль и еще скажешь, что дураки геок-папак все как один побежали к острову. Если прибавишь хоть слово, оно будет последним в твоей жизни. Щелкнул тумблер радиостанции, в телефонах взволнованный молодой голос: — Двенадцатый, докладывает командир группы лыжников лейтенант Друзь. Нарушитель мертв. Шел попутным ветром на буере под парусами, такое специальное устройство вроде буера с лыжами. Когда остановили, нарушитель был еще теплый. Ведем преследование по лыжне, появившейся в направлении к высокому берегу. Лыжню сразу же заметает. Аверьянов и Ковешников молча переглянулись: оставались считанные секунды до появления того, ради сохранения которого полчаса назад был убит еще один пособник. Крепко оберегали тайну главного нарушителя. — Лейтенант Друзь, слушайте меня! — сказал Аверьянов. — Прекратить преследование, развернуться цепью вдоль обрыва. Смотреть внимательно… — Пусть лейтенант повторит, что он сказал о мертвом нарушителе, — попросил Ковешников и, взяв микротелефонную трубку из рук радиста, поднес ее к уху Аббаса-Кули. Тот все так же с непроницаемым лицом выслушал доклад лейтенанта. — Ты понял, Аббас-Кули, что, не приди мы сюда, это была бы и твоя судьба? Клычхан свидетелей не оставляет. Воронцов не слышал, что ответил Ковешникову Аббас-Кули. Напряженный до предела слух Алексея уловил подхваченное и донесенное сюда ветром чье-то тяжелое дыхание. Услышали приближение неизвестного и Аверьянов с Гребенюком и Ковешниковым. Подполковник сделал знак всем рассредоточиться и укрыться за валунами. Одетые в белые маскхалаты, люди словно растворились в белой метели. И тут Алексей понял, что он должен сделать. Нарушитель наверняка опасается сторожевых собак и поэтому стремится зайти к месту встречи против ветра. Значит, надо срочно найти Веденеева с Рексом и направить их на то место, откуда с порывом ветра донеслось тяжелое дыхание. Пробираясь сквозь белесую мглу через торосы, стряхивая ладонью снег, секущий лицо, Алексей от неожиданности остановился: по нервам ударил громкий, прорезавший метель крик. Воронцов понял: кричал Аббас-Кули, предупреждая на незнакомом языке того, кого здесь ждали. Тут же в районе четвертой ниши ахнули взрывы гранат. Свист метели прострочила длинная автоматная очередь, и прямо перед Алексеем из белой мглы возникла рослая, занесенная снегом фигура в маскхалате с надетым на голову бесформенным капюшоном. Не успел Алексей вскинуть пистолет, как перед ним полыхнула, короткая пульсирующая вспышка, громом обрушилась выпущенная в упор автоматная очередь. Что-то толкнуло Алексея в грудь, в нескольких метрах впереди он услышал визг собаки и шум борьбы. Перед глазами Воронцова все поплыло и помутилось, и он, теряя сознание, ткнулся лицом в колючий, обжигающий холодом снег. Очнулся и не сразу понял, где он: над головой ватное, простеганное капроновыми нитками одеяло. Прямо в лицо бьет яркий свет автомобильной переноски. Лежал он в утепленном вездеходе на боковой скамейке. Веденеев поправлял на нем чей-то полушубок, а Шинкарев и Макарушин, те самые «братья Гусаковы», что плясали вальс-чечетку, бинтовали ему грудь и плечо… Двигатель работал на малых оборотах, наверно, для того, чтобы согревать теплом от печки салон машины. Едва заметная вибрация тупой болью отдавалась в груди. И тут Алексей мучительно ярко вспомнил все, что произошло в последние минуты. Взрывы гранат и автоматные очереди говорили о том, что нарушитель пер напролом, не щадя и встречающего сообщника. Живы ли подполковник и майор, капитан Гребенюк, солдаты, охранявшие этот участок мертвой зоны? Не помешал ли он, лейтенант Воронцов, проявив такую инициативу, в сущности, без ведома командования? — Нарушителя… взяли? — спросил Воронцов, чувствуя, как мучительно отдается в груди каждое слово. — Очнулся, лейтенант? — вместо ответа сказал Веденеев. — Взяли… Не нарушитель, а полярный белый медведь. Немолодой, а здоровый — ужас! Страшное дело!.. — Убитые, раненые есть? — Убитых нет, а кроме вас Гарбуза и Кондратенку ранило. Алексей живо представил себе жилистого долговязого Гарбуза, юркого Кондратенко. — Ранения тяжелые? — А кто ж его знает. Одному руку, другому ногу жгутами перетянули, индивидуальными пакетами перевязали, отвезли на ПТН… — Задержанный где? — А вон он. Ждем спецмашину. Воронцов повернул голову и увидел в приоткрытую дверцу того, кого они ловили. «Как только взяли такого?» — подумал Алексей, теперь уже сожалея, что так неудачно придумал искать в снежной круговерти Веденеева с Рексом, из-за чего и попал под пули. Но если бы он не отвлек на себя внимание нарушителя, автоматная очередь досталась бы Веденееву с Рексом, в такой метели только собака способна верхним чутьем обнаружить врага. Дверца машины приоткрылась, Алексей увидел перед собой худое озабоченное лицо капитана Гребенюка. — Ну как тут лейтенант? «Братья Гусаковы» — Шинкарев и Макарушин посмотрели друг на друга, словно по команде пожали плечами. — Эка незадача! — с досадой проговорил Гребенюк. — Смелый ты мужик, Алексей, но зачем полез под пули? Могло ж быть и гирше… Добрейший Петро Карпович наверняка винил только себя за неоправданную лихость своего замполита и нисколько не стеснялся признаться в этом. Воронцов хотел сказать, что кому-то надо было «лезть», но не смог: в груди, отдаваясь глухой болью, что-то хрипело и булькало. — Держись, лейтенант. Сейчас поднимем тебя на ПТН. Вертолет уже вызвали. Мигом доставим в госпиталь… Кто ж так бинтует? Дай-ка я сам!.. Войдя в машину, капитан принялся ловко и сноровисто помогать перевязывать Воронцова.