Алексея подмывало спросить, откуда все так точно узнал майор, но и неискушенному наблюдателю было ясно, что след действительно не вел ни к границе, ни в сторону аулов, расположенных в предгорьях, а уходил по каменистому ущелью вверх, туда, где на крутых скалах едва ли могло быть какое-нибудь жилье. Таким же недоумевающим, как и Воронцов, выглядел лейтенант Дорофеев — молодой начальник заставы, на участке которого случилось нарушение границы. — Посвети-ка еще, сынок, — сказал Дорофееву Ковешников. Дорофеев включил следовой фонарь, опустил его к земле. Ослепительно белый луч выхватил из темноты склонившуюся над следом фигуру майора, а перед ним — отпечатки обуви нарушителя на взрыхленной поверхности, такие четкие и ясные, что видны были попавшие в след с краев комочки грунта. Эти комочки и еще не стершаяся выпуклая полоска от косой трещины на пятке правого чарыка означали: кто-то бродил по КСП совсем недавно. — Нарушитель прошел до того, как поднялся ветер, — сказал Ковешников. — Выехали мы из комендатуры около четырех. В двадцать минут пятого подул утренничек, сначала порывами, потом засифонил полным ходом… Сейчас без четверти пять. Значит, давность следа не больше часа. — Я что-то не засек, когда утренник подул, — сказал Воронцов, — в машине ветер все навстречу… — Из машины тоже можно приметить по листве кустов и деревьев, — ответил Ковешников. — Ну что ж, давайте разбираться, кто здесь побывал. — Разве и это можно узнать? — Захочешь, и характер узнаешь… Вот смотри: на пятке правого чарыка — трещина. Аккуратный человек чарык зашьет, а этому наплевать. Сразу видно, лодырь, разгильдяй… Правую ногу ставит «полуелкой», левую волочит. Энергичный ставит ноги прямо, параллельно. А этот наверняка замухрыш, шаромыга, и весу-то в нем килограммов пятьдесят вместе с торбой… — Однако пятка следа заглублена больше, чем носок. Нарушитель — человек в возрасте, — заметил Дорофеев. Это его замечание Воронцов воспринял как укор себе: сам он даже не подумал, почему пятка следа заглублена больше, чем носок. Не такая уж это мелочь, а не заметил. Видно, Дорофеев не первый раз в поиске вместе с майором Ковешниковым и кое в чем уже поднаторел. — До КСП он все-таки дошел? Значит, не так уж и прост? — рискнул высказать свои предположения Алексей. Замечание Ковешникова, что нарушитель «шаромыга», несколько разочаровало его. — А вот это уже по существу, — поддержал его Ковешников. — Или сам не прост, или кто-то ему помогал. Майор наклонился, еще раз внимательно осмотрел следы, измерил длину шага, сравнил глубину отпечатков с заглублением следа Дорофеева. Со своими отпечатками не сравнивал. Видно было, что сапоги всю жизнь шил на заказ, обмундирование, как правило, брал самого большого размера. В общих чертах он как будто уже представлял себе, что за человек здесь побывал, хотя интуиция, конечно, не доказательство. Дорофеев выключил следовой фонарь, и все трое некоторое время ждали, пока глаза привыкнут к темноте. Вид ночных гор, великолепные чинары, поднимающие свои кроны в звездное, небо, журчащий у подножия этих чинар ручей, шорохи щебенки по склонам да посвист охотившихся сычей — все это было непривычно слышать Воронцову, а может быть и служившему здесь без году неделю Дорофееву. — Все ли направления перекрыл, товарищ лейтенант? — обращаясь к начальнику заставы, спросил майор. — Застава поднята по тревоге согласно боевому расчету, — ответил тот. — На особо важные направления высланы дополнительные наряды дружинников. — А в район родника Ак-Чишме? — Так это уже у соседей и вроде бы в стороне? — Ручаться не могу, но нарушитель, скорей всего, выйдет туда: родник — единственный во всей округе. Направь к нему усиленный резерв: нарушитель, может, и не один… Лейтенант включил портативную радиостанцию, передал дежурному по заставе, чтобы тот выслал на машине резерв к роднику Ак-Чишме. — Поехали! — скомандовал Ковешников. Сели в машину. Помолчав, он принялся рассуждать вслух: — Все-таки, на кой черт поперся сюда этот нарушитель? Чтобы запутать следы? Чьи следы?.. Забрел на КСП и тут же вернулся? Зачем? Чтобы отвлечь на себя преследователей. А кто может поручиться, что он пришел один, что нас не ждет еще какой-нибудь сюрприз? Воронцов и Дорофеев молчали, поскольку им самим сказать было нечего, а речь майора Ковешникова состояла из одних только предположений. Выехали на шоссе. Воронцов спросил: — Что еще можно сказать насчет этих следов, товарищ майор? — Что можно сказать? — переспросил Ковешников. — Побывал здесь человек никчемный, какой-нибудь бродяга-зимогор. На КСП попал по дурости или чьей-либо указке. Дальше КСП не пошел, значит, шел без смысла. А может быть, и со смыслом: привлечь к себе внимание… Роста ниже среднего, худой, на правую ногу прихрамывает, обувь тридцать девятого размера. Чарыш носить отвык, жмут они ему, из сыромятины сделаны, ссохлись. От чарыков он и охромел… Ну что еще?.. Ходит расхлябанно, ступни ставит врозь, плетется шаляй-валяй. Одет в зимний ватник, домотканые штаны, курит терьяк… — Вы так расписали нарушителя, товарищ майор, — сказал Воронцов, — как будто знаете его сто лет: и в ватную телогрейку одет, и терьяк курит, еще и прихрамывает. Как вам это удалось определить? — Когда задержим — увидишь, — сказал Ковешников. — Кроме того что в ватник одет, еще и небрит… Дорофеев и Воронцов переглянулись, а Ковешников сказал: — Насчет того, что небрит, может, не совсем точно. Но ведь наверняка небрит! Эти паразитские замухрыши раз в году бреются! А в горах он не первый день! В предутренней темноте по обеим сторонам шоссе угадывались то виноградники с низкорослыми, скрюченными лозами, то дувалы, сложенные из камня-плитняка. Уазик свернул с проселка, подъехал к заставе. На крыльцо выбежал дежурный: — Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту Дорофееву? Товарищ лейтенант, вас к телефону… Офицеры вошли в канцелярию, Дорофеев снял трубку: — Семин?.. У родника Ак-Чишме?.. Никого нет?.. И следов никаких?.. Армейские сапоги?.. Что ж это вы, собственные следы не узнаете?.. При этих его словах краска бросилась в лицо Воронцову. Не сразу он подумал, что история с гипсовым слепком Дорофееву неизвестна, и упреки некоему Семину его, Воронцова, не касаются. Ковешников взял трубку у начальника заставы, попросил дежурного по коммутатору: — Дай-ка мне штаб отряда… Товарищ подполковник, — доложил он. — Всей группой выезжаем к роднику Ак-Чишме. Прошу дать указание начальнику соседней заставы блокировать ущелье в районе урочища Кара-Тыкен. В случае появления неизвестных будем действовать совместно с соседями… Положив трубку на аппарат, пояснил Воронцову: — Подполковник Журба лично ведет поиск… Ах, Семин, Семин, — посетовал Ковешников. — Что-то ты там, друг сердечный, опять недосмотрел! А ведь сколько на одного тебя и времени и сил потрачено!.. — Да уж, Семин ваш старый знакомый, — заметил Дорофеев. — Можно сказать, давний, — поправил его майор. — Познакомились мы с ним еще в прошлом году, — пояснил он Воронцову. — Проводил я вот у него занятия, — кивнул он в сторону Дорофеева, — показывал все на местности, объяснял… После занятий отпустил группу с сержантом, сам думаю: «Дай-ка лощинкой пройдусь, посмотрю, нет ли выводков горных курочек?» Шел-шел да и заметил, что солдаты на вышке неподалеку от заставы Дорофеева очень уж бдительно службу несут. Только смотрят в бинокль не вокруг, как положено, а все в сторону границы, будто именно оттуда ждут нарушителя… Ну я скрытно, со стороны кустов, зашел к вышке, постучал камнем по опоре и спрашиваю: «Есть кто живой?» Семин, тощий такой, жилистый, ровно гусак, шею вытянул, посмотрел вниз и отвечает: «Есть»… А сам не знает, что ему делать, то ли документы спрашивать, то ли тревогу поднимать. Вижу такое дело, веду разговор дальше: «Подскажи, сынок, как тут ближе за кордон пройти?» Ну Семин понял, что его разыгрывают, отвечает: «Я вас, товарищ майор, сразу узнал. Видел еще там, где вы у белых камней стояли…». «Молодец, что кого-то у белых камней видел, — говорю ему, — бдительный часовой. Только я с другой стороны, от кустов ежевики, подходил. А почему ты решил, что именно меня видел?» — «А вы с группой вон в том распадке занятия проводили…» — «Так то не я проводил. То — мой брат-близнец. Он тут живет. А я за кордоном. Оттуда пришел, туда и возвращаюсь…» Семин соображает, что ему делать, а я и говорю: «Пока мы тут, милый, о тобой рассусоливаем, тебя вместе с вышкой и твоим напарником можно за кордон унести…» Пришлось с ним и не раз и не два специально заниматься: приезжал на заставу, брал с собой на службу, учил уму-разуму. И вот опять что-то у Семина не получилось… И снова, как это уже было, когда его разыграл майор вместе с Амангельды, раздражение, копившееся у Воронцова против Ковешникова, а точнее сказать, против себя, разбилось о его непоколебимое спокойствие. Можно было не принимать обращение «сынок», одинаково применяемое и к Семину, и к лейтенанту Дорофееву, и к Воронцову, но куда деваться — для него они были действительно «сынки» и поучал он их не по сварливости характера, а для дела. И все же было здорово досадно чувствовать себя кутенком, которого нет-нет да и встряхнут за шиворот или приучают проситься на двор. Так казнил себя снедаемый самолюбием Воронцов, не в состоянии хоть что-нибудь противопоставить майору, что, дескать, не зря же он четыре года протирал штаны в училище, а затем и с отличием кончил его. Оказывается, есть еще чему поучиться у самоучки… …Машина мчалась все вперед и вперед. Под колесами шуршала щебенка, в днище кузова стреляли мелкие камешки. У самой дороги стали попадаться обломки скал. Сразу, как это бывает в Средней Азии, наступил рассвет: стали различимы пыльные кусты у обочины, по склонам — заросли горного клена, миндаля. В машине все молчали. Наблюдая за откосами сопок, Воронцов перебирал в памяти случаи, когда он оказывался на высоте положения. Таких случаев было раз, два и обчелся… Выводы получались неутешительными, и это еще больше угнетало Алексея. — Вон родник! — сказал Ковешников. Действительно, родник нетрудно было определить по свежей зелени, похожей на брошенный у подножия горы коврик. Машина остановилась. У родника дожидался прибытия офицеров, видимо, старший наряда — долговязый и худой ефрейтор. Воронцову он не показался ни бестолковым, ни растерянным. Увидев со своим начальником заставы незнакомого лейтенанта, а главное — коменданта погранучастка майора Ковешникова, Семин одернул китель: — Товарищ майор, в шесть часов сорок минут в районе родника Ак-Чишме найден неизвестный без документов и оружия. При обыске в котомке у него обнаружено: складной нож, чурек, немного коурмы, фляга с водой. В тряпке с полкилограмма терьяка. Докладывает ефрейтор Семин. — Почему «найден», а не «задержан»? — спросил Ковешников. — Где младший наряда? — Так нарушитель мертвый, товарищ майор. А младший наряда — рядовой Гуляев — охраняет его. — Как — мертвый? Вы что, стреляли? — Никак нет, товарищ майор, нашли мертвого… — Идемте. У обломка скалы маячил солдат, как понял Воронцов, — младший наряда Гуляев. Судя по его напряженному и в то же время растерянному лицу, можно было понять, Гуляев чуть ли не впервые в жизни видит так близко мертвеца. Нарушитель — по виду бродяга из бродяг — лежал навзничь, раскинув руки, устремив остекленевший взгляд в утреннее небо. Серое морщинистое лицо его было спокойно: не было в нем и признаков насилия или предсмертных мук. Казалось, он спал с открытыми глазами, настолько внезапно для него наступила смерть. Воронцов с удивлением отметил про себя: все, что говорил Ковешников о «шаромыге», совпало: и рост, и вес, и комплекция, и старый ватник и ссохшиеся чарыки. К тому же нарушитель был действительно небрит… Не вызывало сомнений, что именно этот бродяга-зимогор затесался сегодня утром на КСП: трещина на пятке его правого чарыка была настолько заметна, что и менее опытные специалисты узнали бы его след. Но едва они все увидели мертвого, Воронцов без подсказки Ковешникова понял, что этот замызганный, доведенный наркотиками до последней степени отчаяния терьякеш — фигура второстепенная: у таких всегда есть хозяин. Не исключено, что и сейчас он где-то недалеко, может быть даже по эту сторону границы. Лейтенант Дорофеев наклонился к сложенному в стороне немудреному имуществу погибшего нарушителя. — Осторожно, — предупредил Ковешников. — Терьяк наверняка отравлен… — А может быть, просто смертельную дозу хватил? — предположил Дорофеев. Как и Воронцов, смотрел он на майора Ковешникова с плохо скрываемым удивлением. Приходилось признать, что у майора были основания говорить с ними, как с несмышленышами… — Возможно, — согласился Ковешников. — Причину смерти установит экспертиза, а нам необходимо срочно искать тех, кто отправил его к аллаху.