Вскоре Курбан-Гуль принесла к тамдыру завернутую в чистое полотенце стопку больших продолговатых лепешек из круто замешенного теста, надела по самое плечо на правую руку холщовый рукав и, обрызгав лепешки водой, стала пришлепывать их изнутри к стенкам тамдыра. Когда все лепешки были прилеплены, накрыла тамдыр большим плоским камнем и ушла в кибитку. — Сколько чуреков насчитал, Алеша? — лукаво улыбаясь, спросил Амангельды. Застигнутый врасплох, Воронцов смешался, подумав: «Кто в чужом хозяйстве лепешки считает?» — Я их не считал, яшули, — применяясь к местному уважительному обращению, ответил Воронцов. — Наверное, шесть или семь… — Ай-яй-яй! — покачал головой Амангельды. — Чурек — не бандит, стрелять не будет. Посмотрит лейтенант Алеша в стереотрубу: бандиты, нарушители идут. «Ай, как много, — подумает. — Наверное, шесть или семь…» Поймает шесть или семь, а восьмой — бух из винтовки в спину: «Зачем меня не посчитал?» По сдержанной улыбке Ковешникова и его взгляду Воронцов понял, что этот рассказ в действии тоже был хорошо отрепетирован аксакалом. Майор как бы говорил Алексею: «Терпи, брат, на эту удочку попадался не ты один…» Амангельды продолжал науку. — Закрой глаза, Алеша, — попросил лейтенанта старый следопыт. Воронцов с опаской исполнил его просьбу. — Скажи, дорогой, сколько человек сзади тебя стоит? Только не оборачивайся… Воронцов прислушался. Обычный дневной шум небольшого аула сразу же разделился на отдельные звуки. Слышны были треск цикад, удары то ли топора, то ли тесала, плеск падающей воды, стонущие голоса цесарок, далекий отвратный крик ишака, а рядом, за спиной, прерывистое сопение. Воронцов оглянулся: на траве, в тени осокорей, у самого помоста расположились все встречавшие гостей мальчишки и девчонки — внуки и внучки старого следопыта. — Ай-яй-яй! Алеша! Так нельзя! — воскликнул Амангельды. — Зачем посмотрел? Они все встречали тебя, когда ты из арыка воду пил. Тогда надо было посчитать. Один раз посчитал — другой раз считать не надо… На лице Воронцова, наверное, отразилось его отношение к этим примитивным «урокам». Невольно он подумал: «Кто это будет считать сопящие носы во время боевой операции, когда задействовано столько техники для обнаружения и задержания нарушителей?» Но, кажется, легкая ироническая улыбка молодого лейтенанта не осталась незамеченной, и Амангельды спросил: — Скажи, Алеша, когда твоя мельница, что над крышей крутится, — кутарды — сломается, чем будешь на границу смотреть? — Он имеет в виду вращающуюся антенну локатора, — пояснил майор. — Глазами, яшули, — улыбаясь, ответил Алексей. — А если они у тебя не видят? — До сих пор видели, — все так же с улыбкой ответил Воронцов. — Ай, как хорошо, что до сих пор видели! — воскликнул Амангельды. — Слава Аллаху! Пускай всегда так видят, как сейчас! Все скажут: «Какой у нас лейтенант Алеша следопыт!» Разговор этот не очень нравился Воронцову, и он решил переменить тему: — Что это у вас вода шумит, как будто неподалеку мельница? — Правильно, мельница, — подтвердил Амангельды. — Молодец, что услышал. Еще когда отец из полка джигитов вернулся, начинали ее строить. Арык по насыпи течет. Четыре года землю возили. Люди смеялись над отцом: «Ай, Аман Дурды! Солнце арык высушит! Сколько воды надо, чтобы колесо вертеть?» Сделал отец мельницу, после революции колхозу отдал ее для всех. Мы, семь сыновей, ему помогали. Самый маленький — Гуссейн землю в чарыке носил… Амангельды и Ковешников заговорили по-туркменски, и майор лишь изредка переводил Воронцову: — Начальник войск просил дружинников быть готовыми принять участие в поиске, а если понадобится — и в опознании нарушителей. От внимания Алексея не ускользнуло, с каким достоинством и тайной радостью, степенно кивая, принял Амангельды просьбу генерала. — Ладно, Ёшка, — по-русски сказал он, обращаясь к Ковешникову. — Поедем сейчас с тобой, провожу вас маленько до родника на Мер-Ков, потом поеду к Лаллыкхану и Бабá, все сделаем, как товарищ генерал велит… Ковешников и Воронцов поблагодарили хозяина за угощение, распрощались с его многочисленным семейством. Дюжий бородатый туркмен, один из сыновей Амангельды, такой же темнолицый, как отец, подвел трех оседланных лошадей, придерживая на плече за ремень боевой карабин. Воронцову и этот признак вчерашнего дня показался странным, не только потому, что он знал как основное стрелковое оружие автомат Калашникова, но еще и потому, что карабин оказался в руках гражданского человека. — Личное оружие выдано по приказу начальника войск, — пояснил Ковешников. — Всей своей жизнью Амангельды его заслужил. Распрощавшись, Ковешников и Воронцов поднялись в седла, выехали за пределы аула вслед за Амангельды на тропу, опоясывавшую красноватую глыбу базальта — гору Мер-Ков. Слева — отвесная стена, от которой звонким эхом отражается цокот подков, справа — обрыв. С каждым изгибом тропы все дальше открывается цветущая долина, залитая бело-сиреневой пеной яблоневых и персиковых садов, рассеченная каменистыми, сухими руслами горных потоков, с поднимающимися ввысь, как космические ракеты, темными кипарисами и пирамидальными тополями, усеянная, словно спичечными коробками, кибитками с плоскими крышами. У родника спешились. Несмотря на то что март только еще начинался, туркменское солнце уже изрядно припекало, что особенно почувствовал прибывший из снежного и ледяного царства Прибалтики лейтенант Воронцов. Поэтому он особенно оценил встречу в горах с чистыми и прохладными ключами, выбегавшими из горы на площадке, покрытой песочком, окруженной пышной, свежей и молодой зеленью. Все трое неторопливо попили, осмотрелись вокруг, словно стараясь унести с собой красоту, раскинувшуюся вокруг. Неожиданно Амангельды что-то сказал Ковешникову, наклонился к тропе, жестом приглашая и майора рассмотреть нечто, привлекшее его внимание. Воронцов тоже наклонился, но ничего не увидел, кроме следов от обычных хромовых сапог. — Наверное, чужой человек прошел, — сказал наконец Амангельды. Растянув большой и указательный пальцы, он смерил «четвертью» длину и ширину следа. Опустившись на колени, посмотрел сбоку на отпечатки подошв, затем глянул через плечо вдоль тропы, резво вскочил на ноги, пробежал вперед, снова вернулся. — Надо скорей мне назад ехать, Ёшка! — сказал он. — Ты давай к себе в комендатуру, а я в аул, позову людей! Может, это и есть тот самый опасный кочахчи[13], какого генерал ищет? И тут Воронцов сделал то, что потом жгло его досадой и раскаянием, не давало покоя уязвленному самолюбию. Поддавшись искреннему тону Амангельды и озабоченному виду Ковешникова, он достал из сумки пакетик с гипсом, развел белый порошок в алюминиевой кружке от фляги и залил гипсом подозрительный след. Не прошло и нескольких минут, как оттиск был готов. «А вдруг пригодится?» Словесные описания — одно, а слепок — совсем другое. Это — документ поточнее фотографии, тут все детали видны. Осторожно сняв слепок, он положил его в специальную картонную коробку с ватой, чтобы, чего доброго, не разбить и не повредить гипс. И только тут заподозрил неладное. Амангельды и Ковешников явно гасили усмешки в глазах, отводя взгляды в сторону, с озабоченным видом оглядываясь окрест, и ровным счетом ничего не предпринимали, чтобы ловить «опасного преступника». Воронцов опустил глаза и похолодел: точно такой же след, с которого он сделал слепок, был на том месте у родника на влажном песке, где он сам только что стоял. Испытующе глянув на майора и Амангельды, он готов был уже окрыситься за то, что его так ловко разыграли, но те с озабоченными лицами снова заговорили по-туркменски, и Воронцов так и не понял: видели они или не видели его позор, разыграли его или не разыграли?.. Конечно же разыграли, да еще как! Но не будешь же сам признаваться: «А знаете, я лопух: с собственных следов гипсовые слепки снимал». Амангельды торопливо попрощался, развернул коня, легко поднялся в седло, махнув на прощанье рукой, стал спускаться по тропе. Оседланные лошади Ковешникова и Воронцова двинулись за ним. — А мы пройдем пешком, — сказал майор. — За поворотом тропа подходит к дороге, там нас должна ждать машина… Рослый, плечистый майор пошел впереди, Воронцов — за ним, надеясь, что его конфуз остался незамеченным. Не тут-то было. — А свою гипсовую галошу, — сказал Ковешников, — закинь подальше, чтоб никто не видел. Я никому не скажу, Амангельды не скажет, а больше никому и знать не надо… — Зачем же вы так? — только и сказал Воронцов. — Задел ты маленько старика, он тебя и поучил… А ты не переживай. Учиться не грех. Грех не знать и не уметь… Воронцов размахнулся и далеко вниз бросил коробку с гипсовым отпечатком. От удара коробка раскрылась, гипс, налетев на камень, раскололся вдребезги, клочья ваты повисли на кустах. — Так-то лучше, — одобрил его Ковешников. — Отпечатки следов надо держать в голове, а не на гипсе, там оно надежнее. Совет был что надо, но настроение у Воронцова испортилось всерьез и надолго. Подсидел-таки, чертов старик, и, как щенка, ткнул носом в собственную лужу. А майор Ковешников ему помог: вот, мол, чего ты стоишь… Не очень-то приятно осознавать себя салагой в коротких штанишках. Воронцов твердо знал, что и месяц, и два будет помнить такой конфуз. Но Ковешников, казалось, уже забыл об этом эпизоде. Остановившись на повороте тропинки, он приложил руку к козырьку фуражки, негромко сказал: — Нас уже дожидаются. И, кажется, с серьезными новостями… Воронцов увидел на шоссе вездеход УАЗ-469, а на тропе — бегущих им навстречу двух солдат с автоматами. Запыхавшись, первый из них остановился перед Ковешниковым, вскинув руку к панаме, доложил: — Товарищ майор! Лейтенант Дорофеев велел передать! На КСН в районе сухой арчи — след! — Быстро все в машину! — скомандовал Ковешников. — Игрушки кончились, начинается работа… Глава 3 ПОИСК След был свежий. Это видел даже Воронцов, не слишком искушенный в следопытстве. Отпечатки чарыков пересекали взрыхленную бороной контрольно-следовую полосу, тут же возвращались обратно. Ковешников, рассматривая «почерк» нарушителя, негромко ругнулся: — Ишь натоптал, паразит замухрышный! Не сразу и разберешь! — Как это понять — «паразит замухрышный»? — спросил Алексей. Конфуз с собственными следами, которые Воронцов заливал гипсом, научил его осмотрительности, но уверенное замечание майора он все же не мог принять на веру. — Так и понимай, — ответил Ковешников. — Терьякеш[14] тут побывал шалый. Не таился, ухищрений не применял и попер куда-то в горы, где ни границы, ни троп, ни жилья и в помине нет.