— Маша! Николай! Какими судьбами? — воскликнул Сергеев. — Вот уж не ожидали!.. — Молитвами Павла Петровича Комова — ваши соседи. Решили навестить, — ответил Николай. — И не только за этим, — добавила Маша. — Поделиться радостью: по ходатайству командира части, где служит Коля сверхсрочно, Верховный суд отменил приговор… — Я думаю, — сказал Сергеев, обращаясь к Николаю, — ты сам его отменил в тот день, когда пошел на фронт… Что ж мы тут стоим? Раз у нас новоселье, прямо сейчас приглашаем к себе… МЕРТВАЯ ЗОНА Глава 1 ПРИНЦИП НЕСОВМЕСТИМОСТИ оронцов, едва вошел в канцелярию заставы, понял: что-то случилось. Худое лицо капитана Гребенюка, с прямым длинным носом, втянутыми щеками, сеткой морщин на лбу, выражало крайнюю озабоченность. Привычно козырнув, Воронцов подошел к столу. Колючие глазки капитана некоторое время оценивающе рассматривали его, затем Гребенюк отвел взгляд, хриплым от усталости голосом сказал: — Садись, замполит, не маячь. Получено «цэу»: к нам едет начальник политотдела подполковник Аверьянов проверять самодеятельность. Воронцов молча воззрился на капитана. — Да! Да! Да! — с раздражением подтвердил Гребенюк. — Не то, как на заставе солдаты службу несут, а то, как они танцуют и поют! От возмущения «старый пограничный волк» — так именовал себя Гребенюк — раздул ноздри, с шумом выдохнул воздух. — Какая самодеятельность, товарищ капитан! — попробовал возразить ему Воронцов. — Сами знаете, люди из наряда в наряд, службу несем двойной тягой… Гребенюк грозно сдвинул брови: — Какая такая двойная тяга? Кто тебе эту глупость сказал? Служим как положено! Если у тебя, у меня, у Друзя соль между лопатками выступает, на то она и служба! Потому и застава наша Муртомаа, в отряде не на последнем счету! — Службу и проверяли бы, — заметил Воронцов. Гребенюк промолчал, разложил на столе по законам симметрии ручку, карандаш, пресс-папье, журнал службы, что означало основательную подготовку к внушению, назидательно изрек: — У кого что проверять, без нас с тобой знают. Начальник политотдела сказал: «Чтоб была самодеятельность», — значит, она должна быть! И ты, замполит, за это отвечаешь! Нелепость внушения была очевидна и самому Гребенюку. Какая тут, к черту, самодеятельность, когда сам он, как начальник заставы, зажат в тисках особенностями своего участка: чуть только появится какой-нибудь импульс на экране РЛС — радиолокационной станции, капитан посылает на проверку не один, а два наряда навстречу друг другу, чтобы с двух сторон перекрыть, как он говорил, «болячку заставы» — мертвую зону. — Раздумывать нечего, — глядя на Воронцова исподлобья, сказал Гребенюк. — Задача тебе поставлена конкретно, значит, конкретно ее и выполняй! — Но я не знаю, где брать артистов, — честно признался Воронцов. — Полгода уже служу у вас на заставе, о самодеятельности за это время никто и не заикался. — Вот и плохо, что не заикался! — с раздражением воскликнул Гребенюк. — А только на репетиции тебе ни одного солдата не дам! — Ну так как же так, товарищ капитан? Без репетиции какой концерт? — Некогда репетировать! — Но ведь так же не делают! — Не можешь организовать — сам сделаю!.. Дежурный!.. Вошел старший сержант Таиров, начальник пункта технического наблюдения — ПТН, которого не слишком жаловал Гребенюк только за то, что не испытывал доверия к радиолокационной станции: на экране импульсов понасыпано, как светляков ночью по кустам, и поди узнай по ним, что на участке делается. Как раз из-за того, что ПТН стоял на высоком берегу, под обрывом, и создавалась мертвая зона. И хоть Таиров в этом не был виноват, Гребенюк свою неприязнь к обрыву частично переносил и на него. Таиров, с монгольским лицом, войдя, доложил, что прибыл, остановился у порога. Капитан достал список личного состава, медленно провел пальцем сверху вниз. — Гарбуза ко мне, Шинкарева и Кондратенко… Еще Макарушина. Всех четверых срочно в канцелярию… Позовешь лейтенанта Друзя, он на полосе препятствий занятия проводит. Всем своим видом капитан словно бы говорил замполиту: «Учись, салага! Сейчас я тебе покажу, как надо работать!» Воронцов обиженно наблюдал за его действиями и не очень-то лестно думал о капитане. Он и без Гребенюка знал, как готовить концерт самодеятельности, но попробуй все организуй всего лишь за сутки, если на заставе Муртомаа чуть ли не годами о песнях и не помышляли. Не прошло и трех минут, как вызванные солдаты предстали пред ясные очи Гребенюка. Выстроившись на том месте, где наряды обычно выслушивают инструктаж, все четверо ждали, что скажет начальник заставы. — Вот что, товарищи, — объявил без предисловий капитан. — Завтра к шестнадцати ноль-ноль чтоб были подготовлены номера самодеятельности. Проверять будет сам начальник политотдела подполковник Аверьянов… Гарбуз, споешь… Длинный, тощий Гарбуз — прямая противоположность своей «круглой» фамилии — вытянул шею, заморгал белесыми ресницами: — Товарищ капитан, я у жизни николы нэ спивав!.. — Да? Нэ спивав? А в комнате быта, когда стритье-бритье или подворотнички пришиваете, кто каждый день зудит: «Цыганочка — óка, óка, цыганочка черноглаза»? — Так то ж для сэбэ… — И для других споешь! Попробуй не спеть! — Есть, спеть! — Только когда будешь про цыганочку, не забудь «черноглазу» переделать на «чернооку», а то у тебя черт-те что получается. — Есть, переделать… — Кондратенко! — Я! — Стишок расскажешь. — Какой, товарищ капитан? Юркий, подвижный Кондратенко с готовностью и даже подобострастием наклонился всем корпусом вперед, выпятив грудь и отставив для равновесия зад, наглядно показывая, что весь устремлен к высотам театрального искусства. Гребенюк окинул его одобрительным взглядом, но словесно поощрять не стал, спросил по-деловому: — А какой ты на Новый год рассказывал? — «Отрок-ветер по самые плечи…» Этот? — Вроде этот… Погоди, там дальше, кажется, не того… Ну-ка, давай? — «Заголил на березке подол», товарищ капитан. — Вот именно! Эк тебя угораздило! Тьфу! — Гребенюк даже плюнул с досады. — Не мог что-нибудь поприличнее вспомнить! И кто только такую чушь сочиняет?! — Так то ж Есенин! — Все равно нехорошо. Неужто ничего серьезнее не знаешь? — Ну тогда — Тараса Григорьевича Шевченко «Думы мои, думы…»? — Во! Давай про думы! Тут уж будет без ошибки!.. Шинкарев и Макарушин! — Я! — Я! — Спляшете! «Яблочко» и вальс-чечетку! — Товарищ капитан, какие мы чечеточники? Мы в жизни никогда ее плясали! Не получится! — А в клубе с боевыми подругами кто всякие кренделя под рок-н-роллы выделывал? Получалось? И задом, и передом, и руками, и ногами, еще и головой?! — Так то ж в клубе!.. — И на заставе спляшете! Только без кренделей! Плясать будете, как братья Гусаковы! Ровненько!.. — Товарищ капитан, братья Гусаковы плясали, когда нас еще и на свете не было! Мы их только в кино и видели!