— Я слушаю тебя, — по-прежнему непримиримо сказала Маша. — Врал я… Нигде не служил, нигде не работал… Я — бывший вор… Теперь с этим покончено. Как у нас говорят, «завязал». На суде дал слово Глебу Андреевичу. Он поверил. Срок условный, разрешили на фронт… Видишь, в военкомате, и никакого конвоя. Сержант Куренцов руку пожал. Тоже поверил. Поверь и ты. Николай говорил, а сам слушал, как фальшиво звучат его оправдания. «Ничего себе, „покончено“, а Хрыч — вот он, рядом, дожидается. Еще не известно, что выкинет… Как — не известно? Все известно. Скажет! „Деньги на бочку“ — и вся недолга. Иначе — ноги узлом на затылке, и — прости-прощай, подруга дорогая». — Как я тебе поверю, если раньше ты мне врал? — словно издали, услышал он голос Маши. — Раньше с немцами не воевали… Когда война уже началась, залез я в одну квартиру… — Не надо, не рассказывай! — Надо… В комнате люлька, в люльке маленький ребенок. На столе недопитый стакан чаю. У зеркала фото лейтенанта, под карточкой похоронка: «Погиб смертью храбрых». Прочитал я и будто колом огрели меня по голове: «Только проводила мужа на войну, и уже вдова, с маленьким»… Было в кармане немного денег, положил бумажки под стакан: придет, подумает, кто-то из однополчан мужа оставил… — А что это ты так по сторонам смотришь? — спросила вдруг наблюдательная Маша. — Не хочу, чтобы наш разговор кто слышал, — вздрогнув, ответил Николай, а сам отметил про себя: «Хрыча нигде не видно, а только не один он тут…» К военкомату подкатила полуторка, за рулем шофер в военном кителе, из кабины выскочил белобрысый красноармеец в линялой гимнастерке, расталкивая всех, распахнул дверь приемной военкомата, крикнул: — Есть тут Маша Гринько? — Я Гринько… Что стряслось-то? Откуда вы?.. — проговорила в растерянности ошеломленная Маша. — Давай скорей в машину! Твой отец едет эшелоном на фронт! Ждет на вокзале под часами! — Ой, Коля!.. Как же?.. Он ведь в плавании… Приписан к Военно-Морскому Флоту. Старпом… Почему «в эшелоне»? Хотя все может быть… — Ты едешь или не едешь? Ждать не будем! Через полчаса эшелон отправляется!.. Отец твой у нас комиссаром, — продолжал скороговоркой красноармеец. — Послал нас, говорит: «Дочка в парикмахерской работает на площади Павших Борцов», адрес дал. А приехали, уборщица говорит: «Девчонки в военкомат пошли»… Ну, думаем, дела? Может, нашему комиссару разрешат и дочку в свою часть забрать?.. — Поеду я… — словно извиняясь перед Николаем, сказала Маша. Белобрысый распахнул перед нею дверцу кабины, одним махом влетел в кузов. Машина рванула с места, помчалась по улице. Вслед бежала замешкавшаяся где-то Соня. — Маша! Маша! Вернись!.. Но Маша только рукой махнула. Она видела бежавшую вслед за машиной Соню и вновь появившегося откуда-то «ханурика» с «вывихнутыми» черными глазами, резко выделяющимися на бледном, испитом лице. «Ханурик» схватил Николая за рубашку на груди. «Господи!.. Ничего ведь у него не кончилось! — только и подумала Маша о Николае. — Снова все начинается! „Дядя Володя“ требует свои деньги. И я, я во всем виновата!..» В тот же день, всего через час-полтора после отправки Николая с сержантом Куренцовым, Сергееву позвонил военком. Немного помолчал, выбирая, с чего начать, затем сказал усталым голосом: — Глеб Андреевич, эксперимент, должно быть, не получился: ваш Рындин в сопровождении милиционера прибыл в военкомат, я ему сказал: «Жди, вызову», а как оставил одного, он пропал… Третий раз вызываю, что-то не идет… — Рындин-то не пропал, куда он денется, — как мог спокойнее, заверил военкома Сергеев. — Здесь какое-то недоразумение, в скором времени мы его вам обязательно доставим. — Хорошо! — почти весело сказал военком. — Я пришлю в ваше управление повестку на Рындина, а вы лично в ней распишетесь с указанием срока, когда он к нам прибудет. Кстати, вы просили на сегодня вызвать и Марию Гринько. Повестку мы послали, но Гринько не пришла. Повторно вызывать? — Повторно вызывать не нужно, Гринько придет, — давая понять, что не все можно объяснить по телефону, ответил Сергеев. А что объяснять? Исчезновение Николая вместе с Машей оказалось для него полной неожиданностью. — Прекрасно! — подвел итог разговору военком. — Значит, и Гринько под вашу ответственность! Так и запишем! Это, конечно, не тот случай, что с Рындиным, но все же проконтролируйте, чтобы я вас больше не беспокоил. — Договорились, — не разделяя ни радости, ни веселья военкома, ответил Сергеев и положил трубку на аппарат. «Черт бы побрал этого Николая! Опять ввязался в какую-то историю, еще и Маша его куда-то пропала! Вместе сбежали, что ли? Не должно быть… Оба искренне рвались в действующую армию. Значит, случилось что-то серьезное. Хотя меры приняты и возможные варианты продуманы, но могут быть и неожиданности…» В который раз приходилось Сергееву взваливать на свои плечи груз ответственности за самого ненадежного подопечного, какой только может быть у старшего оперуполномоченного областного управления НКВД. Он еще не решил, как «раскручивать» это ЧП, но события развернулись вдруг с такой стремительностью, что меры пришлось принимать безотлагательно. Раздался телефонный звонок, в трубке торопливый голос запыхавшегося от быстрого бега человека: — Товарищ старший лейтенант, докладывает сержант Куренцов… Выслушав сержанта, Сергеев не удержался, похвалил: — Молодцы, просто молодцы… Выходит, когда планировали, как в воду смотрели… Да. Сюда, ко мне, и немедленно… Не успел он положить трубку на аппарат, как снова раздался телефонный звонок. На этот раз докладывал дежурный по управлению: — Глеб Андреевич, к тебе тут посетительница. — Фамилию сказала? — Назвалась Соней Харламовой. Говорит, срочно. — Пусть пройдет. Попроси кого-нибудь проводить, чтобы не искала кабинет. Не прошло и минуты, как дверь открылась и в комнату вошла девушка лет двадцати с пышной прической, полноватая, с яркими карминными ногтями. Этот ее парадный вид настолько противоречил почти неконтролируемому состоянию, что Сергеев вышел из-за стола и предложил Соне стул, но не такой уж и растерянной оказалась подруга Маши, как можно было предположить на первый взгляд. — Вы Глеб Андреевич Сергеев? — решительно спросила она. — Вы угадали. Что-нибудь случилось? — Маша Гринько пропала… Николай… ну, ее друг, сказал: «Беги в управление НКВД, скажи Сергееву, Машку увезли обманом, меня пасет Хрыч, теперь я на крючке у Саломахи, влип намертво». — Что-то уж слишком много наговорил этот Машин друг, — с легкой иронией, чтобы успокоить Соню, заметил Сергеев. — Одну минуту… Он снял телефонную трубку, позвонил в архив и попросил принести дело Беспалько (Хрыча). — А теперь начнем все по порядку… Как я понял, вы — Соня Харламова, работаете вместе с Машей Гринько в одной парикмахерской. — Точно. Маша мне про вас и про Николая рассказывала, потому и согласилась сюда пойти… — Ну вот, а теперь спокойно и по порядку расскажите, как и при каких обстоятельствах пропала Маша. Соня смотрела на него с явным недоумением и даже недоверием: старший лейтенант и не думал хвататься за телефоны, вызывать наряды милиции, немедленно бросаться на поиски пропавшей Маши, а, судя по всему, намеревался затеять неторопливый и обстоятельный разговор. Сергеев же решил проверить, может быть, в рассказе Сони появятся какие-нибудь детали, кроме тех, что только что сообщил ему сержант Куренцов. — С утра мы с нею пошли в военкомат, — начала Соня. — Маша, как и я, должна была получить назначение в часть… — Простите, — прервал ее Сергеев. — А вы уже получили назначение? — Вот… В распоряжение начмеда 10-й дивизии НКВД, как только закончим курсы… Выпуск будет ускоренный… — Одну минуту, запишу… Я ведь не просто так спрашиваю. Постараюсь, чтобы Машу Гринько определили вместе с вами. — Ой, спасибо! Мы же подруги! Так и решили, как работали вместе, так и на фронт или в госпиталь тоже вместе пойдем… А вы уверены, что Маша найдется? Что-нибудь знаете о ней? — Что-нибудь, конечно, знаем, — по-прежнему невозмутимо ответил Сергеев. В дверь постучали, вошел помощник дежурного, принес дело Хрыча, заведенное с той поры, когда Рындин назвал фамилию Беспалько, негромко доложил: — Машина прибыла… — Вот и хорошо! Как раз кстати. Сергеев развязал папку, показал Соне фотографию: — Этот «пасет» Рындина? Сказать по-русски, привязался к нему? — Точно, этот, — разглядывая фотографию, ответила Соня. — Именно привязался… Маша, когда увидела Николая, отошла в сторону, чтобы не мешать им поговорить… Тут подлетает машина, выскакивает солдат и давай орать: «Где Маша Гринько? Отец на фронт с эшелоном уезжает! На вокзале под часами ждет!»… — Одну минуту, — прервал ее рассказ Сергеев. — Опишите, пожалуйста, этого, как вы сказали, «солдата». — Вот я и хотела его описать! — горячо подхватила Соня. — На красноармейца не похож. Угреватый, нестриженый, а красноармейцев «под нулевку» стригут! Волосы и брови белые, ресницы как у коровы! Сам мордатый, спина тумбой — форменный боров! — Хорошо. Поищем в своей картотеке и этого, как вы сказали, белого борова с коровьими ресницами… «А Соня-то наблюдательная: внешность напарника Хрыча определила профессионально», — подумал он. Вслух сказал: — Так что же дальше случилось с Машей? — Ну, Машка сначала оторопела. «С каким, — говорит, — эшелоном? Отец — в море, старпомом плавает». А потом сказала: «Мало ли что в войну может быть», села в кабину полуторки и уехала… — До первого регулировщика, — словно бы между прочим, заметил Сергеев. — Как? Что вы сказали?