– Либо джентльмен, либо упустил свой шанс, – засмеялся Флинн. – Сойдемся на том, что ты джентльмен, который упустил свой шанс. – Тигмонд слегка склонил голову и выше поднял флягу. – А вообще, в какой же помойке ты вырос. – Думаю, что ты тоже не в фамильном особняке рос, – хмыкнул Флинн. – Как раз в нем. – А по тебе и не скажешь. – Глупо судить о людях по их внешнему виду, – сказал Тигмонд. – Мой отец – Фридрих Огюст Кайзер III – был одним из герцогов Эррдойча. – А ты почему не стал четвертым? – спросил Флинн. – Мама спасла от этой участи, сказав, что у ее единственного сына будет собственное имя и собственная судьба. – Замечательная у тебя была мама. – Да, самая лучшая, она всегда и во всем меня поддерживала. Жаль, что умерла рано, но, с другой стороны, она хотя бы не увидела мою трагическую кончину. Это бы разбило ей сердце. – Мой отец тоже ушел раньше меня. – У вас с ним были хорошие отношения? – Тигмонд достал бинокль из кармана куртки и глянул через него на улицу. – Да, а вот с мамой были, мягко говоря, не очень… – Флинн нахмурился. – А зачем тебе бинокль? – Чтобы высматривать одержимых: через него суллему проще заметить, если она только-только начала проявляться. – А мне такой не выдали. – Бинокль и не должны выдавать, я его из Чистилища спер, – сказал Тигмонд, уже рассматривая дома. – Подумал, что пригодится. Флинн достал из кармана штанов гармонику, внимательно посмотрел на нее, а потом спросил: – А почему мы можем выносить предметы из мира мертвых? Они же, если задуматься, призраки. – Тут все просто: они берут от нас немного звездной пыли и обретают временную оболочку. Главное – не потерять их в мире живых, иначе они вернутся обратно в Потусторонье, а потом – ищи-свищи. – Да ладно, – не поверил Флинн, – я недавно уронил флягу, так она не пропала. – Флягу, путеводитель и карточку с указанием времени потерять невозможно. У них изначально есть собственная звездная пыль, считай, что они такие же недопризраки, как и мы, – растолковал Тигмонд. – Вот однажды, – он спрятал бинокль обратно в карман куртки, – я потерял фотографию с улыбающейся Холли. До сих пор по всему Потусторонью ищу. – А сделать новую фотографию не судьба? – Пф! Заставить Холли улыбаться на камеру? Легче разгадать все загадки госпожи Сфинкс. Та фотография была уникальной. Флинн снова вспомнил о том, что случилось с Хольдой, и в его груди словно появилась сквозная рана. – Я помню, как однажды Граф Л сказал, что вернет Хольде воспоминания, которые он отнял у нее, но я был уверен, что они касаются какой-то Нои, – тихо произнес Флинн. – Хольда бы никогда не попросила забрать воспоминания о Ное, – ответил Тигмонд. – А кто такая эта Ноя? – Ее бывшая напарница. Там… – Тигмонд ненадолго замолчал, – там печальная история. – Когда мы с Хольдой впервые пришли в «Зеркального кролика», – вдруг вспомнил Флинн, – все посыльные Смерти косо на нее смотрели, перешептывались, и кто-то обронил, что Хольда виновата в случившемся с Ноей. Так что же произошло? – Ноя была милой девчонкой, – начал рассказывать Тигмонд, и легкая улыбка приподняла уголки его губ. – Милой и наивной, но духовно слабой. Она не хотела идти в посыльные Смерти, но Граф Л ее уговорил. Они с Хольдой четыре года были напарницами, но за это время Ноя не смогла поймать ни одного одержимого. А еще она постоянно жаловалась, что чувствует себя неважно после контакта с суллемой. Хольда очень хорошо относилась к Ное, но считала, что та слишком часто жалуется на все подряд. Мы ведь все чувствуем себя хреново после суллемы, но как-то же справляемся. Граф Л понял, что толку от Нои не будет. Он собирался вернуть ей Монету Судьбы и отправить обратно в Чистилище, чтобы Ноя снова прошла все испытания вместе со своим новым психофором, и ее бы, скорее всего, ждали Небесные Чертоги. Судьи относятся к бывшим посыльным Смерти более снисходительно. – Тигмонд внезапно умолк. – И что же произошло? – спросил Флинн, сгорая от любопытства. – Ноя пошла с Хольдой на последнее патрулирование, и в тот вечер они впервые столкнулись с Безумным. И после этой встречи душа Нои попала в Лимб, – сказал Тигмонд, смотря куда-то вдаль. – В Лимб? – на выдохе переспросил Флинн. – Но почему? Что случилось? – Оказалось, что Ноя жаловалась на суллему не просто так. Она действительно очень страдала из-за нее. Суллема долгие месяцы копилась в душе Нои, медленно отравляя ее, проникая все глубже и глубже. Ни духовный напарник, ни «Слезы единорога» не справлялись с ней. С каждым днем все становилось только хуже, но никто по-прежнему не воспринимал жалобы Нои всерьез, а потом стало поздно. – Тигмонд шумно вздохнул. – Безумный уничтожил звездное тело Нои и еще больше отравил душу. Ее связь с духовным напарником разорвалась… и, вместо того чтобы попасть в резиденцию Смерти, душа Нои полетела прямо в Лимб. – Но почему Властелин Смерти не может вернуть ее душу обратно? – Потому что тот, кто однажды попал в Лимб, уже никогда не сможет покинуть его. Таков закон Творца, и даже Властелин Смерти не в состоянии что-либо сделать. – Но почему все винят в случившемся Хольду? Не она же отравила душу Нои! – Внутри Флинна кипело негодование. Ему было очень жаль Ною, но он искренне не понимал, при чем тут Хольда. – Они считают, что Хольда – как ее напарница – должна была заметить, что с Ноей творится что-то неладное, но эти недоумки ни разу не задумались, что сами ни черта не замечали, – фыркнул Тигмонд. – Мы все виноваты в том, что случилось с Ноей. Мы все наплевали на ее проблемы, предпочитая замечать лишь свои собственные. Мы все приложили руку к тому, что сейчас душа Нои заперта в Лимбе. По телу Флинна пробежала дрожь. Он и не знал, насколько опасно быть посыльным Смерти. Никто не предупреждал его, что в один прекрасный день он может оказаться в Лимбе. – А шрам на лице Хольды… его оставил Безумный, да? – спросил он. – Нет, – Тигмонд отрицательно покачал головой, – его оставила боль. Та боль, которая терзала мою бедную девочку восемьсот лет подряд. Этот шрам сначала появился на ее душе, а уж потом на теле. Холли всегда воскресает вместе с ним, но я очень надеюсь, что моя любовь заставит исчезнуть все ее шрамы. – А если нет? – Буду холить и лелеять мою птичку такой, какая она есть. Со всеми ее душевными шрамами. А впрочем, они есть у всех нас, просто не такие явные, как у Холли. – Это точно, – сказал Флинн. Он закрыл флягу и положил ее во внутренний карман куртки, мимолетно коснувшись заколки в виде бабочки; его самый глубокий душевный шрам всегда с ним. – Блин, так хочется сыграть на гармонике, а нельзя. – Почему нельзя? – изогнув бровь с выбритой полоской, спросил Тигмонд. – Хреново играешь? – Ага, настолько хреново, что Фанабер начала беситься. – Фанабер всегда бесится. – Если я начну играть, то привлеку внимание, – пояснил Флинн, вертя в руках гармонику. – А мы же типа на задании. – Играй спокойно, – махнул рукой Тигмонд. – Живые не слышат музыки мертвых. И одержимые тоже. Мы как-то раз пытались с ее помощью вычислить их – без толку. И Флинн, прижав гармонику к губам, стал играть так же самозабвенно, как и в первый раз. Неземная мелодия заполнила улицу, и хоть никто из живых не мог ее услышать, он почему-то подумал, что Инферсити это не касалось: город будто внимательно прислушивался. Фонари засияли ярче, а дома словно встрепенулись и сбросили пыль, немного приведя себя в порядок, как если бы собрались на концерт. – А ты весьма хорош, – сказал Тигмонд. Он сцепил руки за головой и блаженно прикрыл глаза. Флинн увидел внизу черно-белый силуэт. Не прекращая играть, он присмотрелся. Это был призрак: какой-то душе, которая сейчас находилась в Чистилище, снился мир живых. Он вспомнил, как сам каждую ночь видел во сне Инферсити и бродил по его улицам. Зачастую все вокруг для Флинна было черно-белым, ведь мир живых не принимал его. Он не слышал звуков, не ощущал тепла или ветра, и каждый раз ему казалось, что он попал в фильм эпохи немого кино. Флинн все гадал, кто же сейчас наслаждался волшебной мелодией гармоники: девушка или парень, но силуэт был слишком расплывчатым, так что он перестал мучить себя этим вопросом и просто заиграл еще лучше, чтобы порадовать несчастную душу. Прохожие неторопливо шли по улице, и одинокая душа казалась серым валуном посреди реки. Флинн все играл и играл, пока не почувствовал на себе еще один взгляд. Он повернул голову, но тот, кто смотрел на него, стоял слишком далеко, поэтому его было сложно рассмотреть сквозь толщу сизого тумана. Еще один призрак? Нет, он не черно-белый. Тогда это точно посыльный Смерти. Может быть, это Хольда пришла помириться с ним? Флинн напряг зрение, и туман как будто немного отступил. На него глядел какой-то парень, одетый в серо-зеленую куртку-бомбер. Заметив, что на него смотрят в ответ, он быстро развернулся и куда-то пошел. И тут Флинна точно молнией ударило. На спине незнакомца не было мертвой головы: он не посыльный Смерти. – Тигмонд, ответь, а духовидцы могут слышать музыку мертвых? – протараторил Флинн, перестав играть на гармонике. – Что? – сонно отозвался Тигмонд (видимо, он немного задремал). – Я спрашиваю: духовидцы могут слышать музыку мертвых? – нетерпеливо повторил Флинн. – Нет, – прочистив горло, ответил Тигмонд. – А что? – Сейчас на меня посмотрел какой-то парень – он не призрак и не посыльный Смерти! – И что с того? – Он точно слышал, как я играю! Понимаешь, к чему я веду? – Флинн пронзил Тигмонда выразительным взглядом. – Ты уверен в этом? Может, тебе показалось? – Тигмонд нахмурил брови. – Абсолютно уверен! И у Фанабер началась истерика из-за гармоники. Вдруг одержимые могут слышать ее мелодию? – Если это действительно так, то это бы чертовски облегчило наше задание. 25 Яблоко Раздора – Где ты нашел эту штуку? – поинтересовался Тигмонд, рассматривая в руках гармонику. Они шли по улице, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания, но при этом не потерять из виду того странного парня в куртке-бомбере.