– Мэлори, – бубнит он, – куда вы? Нельзя! Мэлори сжимает кулак, разворачивается и бьет наотмашь. Кажется, попала прямо в челюсть. Джесси вскрикивает. Мэлори снова хватает детей за руки, и они втроем спешат к выходу. – Моя защита для глаз сработала, – хвастается Том. Даже сейчас нашел время порадоваться удачному изобретению. – Вот дверь! – сообщает Олимпия. Мэлори проводит пальцами по дверному косяку. Прислушивается, не преследует ли их Джесси. Или еще кто-нибудь. Вдох. Пауза. Выдох. – Сколько их там, дети? Можете посчитать? Дети молчат. Похоже, беснующиеся обитатели переместились в глубь здания – звуки теперь чуть дальше. Тише. Том всегда любил давать точные ответы. Однако сейчас он не знает. – Нет, мама, их слишком много. – Сколько, Олимпия? – спрашивает Мэлори. Олимпия какое-то время молчит, потом тоже говорит: – Много… За спиной грохот. Потом вопль. – Так, ладно. Одеяла не снимать, пока я не скажу! Они могут дотронуться. Понятно? – Да. Это Том. – Да. Это Олимпия. Мэлори мысленно еще раз закрывает глаза – под повязкой и сомкнутыми веками. Потом еще, и еще, и еще. Твари поджидают за порогом. Их нельзя видеть – даже в воображении! Вот бы кому-то пожаловаться! Она ведь родилась давно, до нашествия. Она знает, что так не должно быть – чтобы место, которое ты считаешь домом, в одну секунду становилось опасным и нужно было хватать детей и бежать в неизвестность. Она сжимает детские ручки и делает первый шаг. Прощай, школа Джейн Такер. Таков новый мир. Уже много лет человечество живет по иным законам. Нужно бежать от смертельной опасности в полную неизвестность. С завязанными глазами, укутанные одеялами, они опять отправляются в путь. Только она и дети, и больше не на кого рассчитывать. Десять лет спустя Глава 1 Том идет за водой. Они живут в лагере под названием «Ядин» уже десять лет. И почти все эти годы Том через день ходит к колодцу. Олимпия говорит, что во времена покорения запада их лагерь был городом-форпостом. Олимпии можно верить. Она перечитала все книжки в местной библиотеке (а их там больше тысячи!). Есть и по истории Мичигана. Говорит – главный дом служил когда-то салуном. В первом домике была тюрьма. Что ж, может, и так… Точно известно, что когда пришли твари, на территории располагался еврейский летний лагерь. А сейчас здесь живут Том, сестра и мать. Между третьим домиком и колодцем натянута веревка. Том идет по ней «вперехват» – одну за другой переставляет руки. Все здания в лагере соединены между собой веревками. И с шатром на берегу озера, и с перилами мостков, буквой «П» выдающимися в воду. – Левой-правой, левой-правой, – приговаривает он. Вперехват выходит быстрее. Хорошо бы изобрести и другой, более совершенный способ передвижения… Том терпеть не может носить повязку. Иногда он ленится и выходит на улицу просто так. Закрывает глаза, и все. Тогда в голове звучит голос матери: «Зажмуриться – недостаточно! Испугаешься и непроизвольно поднимешь веки. Или они заставят». Вечно она со своими правилами! Хотя звучит разумно. Мать всегда права. Теоретически. Но как же надоело осторожничать! Том с рождения живет бок о бок с тварями. Это целых шестнадцать лет. И ни разу его не «заставляли» открыть глаза. Левой-правой, левой-правой. Колодец уже близко. Мэлори велит сначала убедиться, что внутри никого нет, а потом уже бросать ведро. Том миллион раз слышал про Феликса и Джулса. Как они принесли воды, и все в доме боялись пить – думали, что твари ее заразили. А Том взял и попробовал. Том-младший обожает эту часть истории. Он бы тоже попробовал! Мужчина, в честь которого он назван, стремился изучить тварей. Том-младший разделяет стремление. Ведь люди почти ничего о них не знают! Одно понятно: воду можно пить спокойно. Он смастерил надежный фильтр. И потом, даже Мэлори (с ее-то осторожностью!) не верит, что безумие передается через воду. Том протягивает руку и нащупывает край цементного кольца. Он столько раз проделывал этот путь, что мог бы его пробежать и все равно остановиться вовремя. Громко сообщает: – Дошел! Потом перегибается через край и кричит в гулкую пустоту: – Эй, вы! Вылезайте! Эхо отвечает звучным басом. Том улыбается. Представляет, будто разговаривает с живым человеком. Конечно, им очень повезло наткнуться на заброшенный лагерь – есть несколько домов, и инструменты, и всякая всячина. Только одиноко временами… – Молодчина, Том! – кричит он, чтобы послушать эхо еще раз. В шахте все спокойно. Том наполняет ведро и тянет наверх. Крутит стальную ручку барабана. Устройство самое обычное. Том часто его чинит. И регулярно смазывает маслом, благо этого добра у них достаточно. Мэлори говорит, что плакала от счастья, когда десять лет назад обнаружила склад в главном доме – чего там только не было. «Хорошо бы соорудить водопровод», – размышляет Том. – «Вода подавалась бы по трубе от колодца как раз по траектории веревки, а потом проходила через фильтр. Повернул кран, и пожалуйста! Родниковая вода с доставкой на дом. И больше никаких „левой-правой“. Можно вообще на улицу не показываться». Хотя к колодцу пройтись совсем не сложно. Вообще-то Том рад улизнуть из дома под любым предлогом. Просто его тянет что-нибудь усовершенствовать. Готово. Он снимает полное ведро с крючка и несет к третьему домику. Третий – самый большой, они с мамой и сестрой всегда в нем базировались. Мать запрещает им с Олимпией проводить ночь где-то еще, хотя они уже выросли и все больше нуждаются в личном пространстве. Правило гласит: «Днем можете быть в других домах, но ночевать мы всегда должны вместе». Правил у матери целый свод. Конкретно это – насчет ночевок – Том пока не нарушал. Хотя, если задуматься, оно устарело – десять лет назад создано… Том неодобрительно качает головой и усмехается. А что еще остается? Только смеяться. Олимпия вычитала в своих книжках про конфликт поколений. Говорит, что подросткам свойственно считать родителей странными. Вот тут Том полностью согласен. Мэлори все время боится сойти с ума – ни на секунду не расслабляется. Они с сестрой иногда обсуждают между собой – чем так жить, лучше сразу умереть. – Да, мама, – повторяет Том, а сам усмехается. Так ему легче: хоть усмехнуться про себя. Мэлори гораздо строже других взрослых. Он встречал других – через лагерь иногда проходили люди, он слышал голоса. И в школе для слепых. На их семью там странно смотрели. Тому часто становилось стыдно за их отношения. Мэлори командовала, требовала беспрекословного подчинения. Олимпия где-то вычитала слово… Диктатор. Точнее не скажешь! Олимпия пусть думает что хочет, а Том уверен: Мэлори – настоящий диктатор. А что он может сделать? Ну, иногда тайком выйти без повязки. Вести наблюдения и мечтать, что изобретет метод борьбы с тварями. Не носить кофту с капюшоном и длинными рукавами в жаркий день. Как сегодня, например. У входа Том прислушивается – внутри ждут. Это не Олимпия, а Мэлори. Значит, нельзя просто открыть дверь и поставить ведро. Придется все-таки надеть толстовку. – Черт возьми, – ворчит Том. Если бы не мать с ее глупыми ритуалами и предосторожностями, он жил бы совсем по-другому. Он ставит ведро на траву и берет толстовку с крючка около двери. Капюшон не надевает. Рукава есть, и ладно – голову Мэлори проверять не будет. Снова поднимает ведро. Стучит пять раз. – Том, это ты? – окликает Мэлори. «Кто же еще?» – думает он, а вслух говорит: – Я. Принес первое ведро. Всего нужно четыре. Как всегда. – Глаза закрыты? – Завязаны, мам.