– Ты что? – возмущается женщина. – Думаешь, я тоже сумасшедшая? Мэлори двигается дальше, вытянув перед собой руки, на случай если женщина попытается напасть. В конце коридора – Мэлори помнит – стоит большой стеклянный шкаф, в котором хранятся школьные кубки и награды. И все же она не успевает вовремя помедлить и врезается в него плечом. Резкая боль, теплые ручейки крови. Мэлори вскрикивает, однако ее голос тонет в нарастающем шуме. Она идет дальше, пальцами оставляя на стене кровавый след. Шум приближается – лязг ножей, удары кулаков, визги, вопли. Кто-то трогает ее за плечо. Мэлори быстро оборачивается и наугад толкает – руки проваливаются в пустоту. Рядом – никого. По спине бегут мурашки. Она думает про Анетт, обезумевшую несмотря на слепоту. Да, люди теряли рассудок и до нашествия, но безумие, которое насылают твари, ни с чем невозможно перепутать. Анетт явно тронулась умом не сама по себе. Как же они до нее добрались, если она невидящая? – Мама! Мэлори замирает. Кричат издалека. Неужели это Олимпия, ее приемная дочка? – Да выключите вы музыку! – говорит Мэлори вслух, чтобы услышать собственный голос – голос разумного человека. Идет дальше, нащупывает доску объявлений на стене – последние два года она читала здесь анонсы школьных мероприятий. Впереди визжат, трещит деревянная обшивка. Мимо пробежал человек, в погоню за ним – другой. Мэлори не издает ни звука, идет вдоль стены. Дрожат колени, болит порезанное плечо. Она прислушивается, старается различить детский голосок, который только что ее позвал. Прорвался на секунду и потонул в шуме побоища, развернувшегося в холле. Мэлори заставляет себя идти – пусть медленно, только не останавливаться. Быть начеку, стоять на ногах. Кричит ребенок. Мальчик. Кажется, уже сумасшедший. Вдох. Пауза. Выдох. Мэлори идет. Ужасные звуки становятся громче – все обитатели школы разом лишились рассудка. Кричит еще один ребенок. Потом еще. – Они проникли внутрь, – говорит она. На этот раз собственный голос ее не успокаивает. Справа сильно хлопает дверь, дом сотрясается от удара. Впереди и немного слева дребезжат колеса, и что-то врезается в кирпичную стену (наверное, столовская тележка). Люди выкрикивают грязные ругательства. Мэлори отказывается представлять происходящее. Лица мужчин и женщин, которые два года делили с ней кров. Следы побоев, кровь. Остатки еды на стене, куда въехала тележка. Поломанные вещи. Мэлори боится даже думать. Можно сойти с ума от одной мысли. Однако главное – не представлять тварей. Строго-настрого себе запретить! Что-то бьет по больному плечу. Мэлори накрывает ушибленное место ладонью. Она боится прикосновений. Вспоминает Анетт. К Анетт прикоснулись… Неужели они научились… трогать? Нет, наверное, просто отлетела щепка. Или обломок кирпича. Или чей-то палец, отрубленный в драке. Женский вой. И вдруг – Мэлори прислушивается, – снова детский голос. – Мама! – раздается совсем рядом, и маленькая ручка ложится в ее ладонь. Это Олимпия! – Пойдем! – тянет Олимпия. Безумие в холле достигло пика. Мэлори не спрашивает, почему они идут прямо на шум драки, а не в другую сторону. Значит, там Том. Нужно пересечь холл, чтобы его найти. Олимпии всего шесть, однако Мэлори ей доверяет. Она идет за дочкой и плачет. Ей кажется, она снова в доме и Дон сорвал с окон защиту. Только на этот раз она не наверху, а внизу, вместе с остальными. В тот день погиб Том-старший. В честь него Мэлори назвала сына. На самом деле, тогда Мэлори была в относительной безопасности – ее поместили на чердак. А сейчас она в самой гуще, побоище развернулось совсем рядом, а не этажом ниже. Люди теряют человеческий облик. Еще недавно здоровые мужчины и женщины крушат все вокруг, изрыгают ругательства, истязают себя, кидаются друг на друга. Грохот – упало что-то очень большое. Потом – звон разбитого стекла. Теперь Мэлори не смогла бы расслышать, что говорит дочка. Они пробираются через дерущихся. Олимпия крепче сжимает руку. Кто-то толкает Мэлори в бок, она бьется плечом о каменную стену. Некоторые голоса еще узнаваемы. Мэлори с детьми прожила в школе два года. Со всеми познакомилась. Даже подружилась. Хотя считала ли она обитателей школы друзьями? Мэлори рада, что так неукоснительно соблюдала правила безопасности, несмотря на насмешки окружающих. Обитатели школы не понимали, зачем она носит повязку в помещении. О, как они злились! Считали ее высокомерной. – Том! – Это голос Олимпии (если только не показалось). Мэлори назвала мальчика в честь другого Тома – мужчины, который стал для нее идеалом, который умел радоваться жизни даже в самые жуткие времена. Том-младший растет точной копией взрослого Тома, хоть и не приходится ему сыном. Несмотря на все запреты, он вечно что-то выдумывает: то хочет сделать более надежные повязки, то заколотить окна досками и нарисовать на наружной стене ложное окно в «их комнату» – то есть в класс, где они прожили два года. Не во власти Мэлори запретить ему думать, однако она может запретить делать. Неожиданный удар в висок. Мэлори останавливается и размахивает руками, старается попасть по ударившему. Олимпия настойчиво тянет дальше, в самый центр потасовки. Мэлори уже не в состоянии говорить – кругом толкаются и выкрикивают ругательства, повсюду что-то падает, разбивается. А если представить, что это праздник, и люди кричат от радости? Танцуют, громко топая ногами. Никакого ужаса. Наоборот – всеобщее веселье. Том-старший, наверное, так и делал. Обманывал себя. Если он смог, Мэлори тоже должна научиться. – Том тут! – объявляет Олимпия. На этот раз Мэлори отчетливо ее слышит. Значит, холл остался позади. – Где? – Здесь. Мэлори протягивает руку и нащупывает дверной проем. В комнате кто-то есть – она чувствует запах. – Том, это ты? – спрашивает она. – Да, мама. Слышно по голосу, что он улыбается – горд собой. Мэлори садится перед сыном на корточки и проводит по его лицу. Глаза закрыты чем-то вроде картонки. Совсем как Том-старший… Тот скотчем приматывал диванные подушки к голове. Мэлори вздыхает с облегчением. Да, кругом безумие. Но дети с ней – это главное. – Пойдемте! Надо уходить! – говорит она дрожащим голосом. Потом заходит в комнату, находит кровати и берет три одеяла. – Мы снова поплывем по реке? – спрашивает Том. Побоище тем временем продолжается. Слышен топот – люди бегают туда-сюда по коридорам. Звон разбитого стекла, детские крики. – Нет! – резко говорит Мэлори. – Не знаю… Пока не знаю. Держите скорее! Она протягивает одеяла. – Укройтесь с головы до ног! Снова вспоминает Анетт – синий халат, рыжие волосы, нож… – Они научились касаться! – говорит она детям. – Мама, – хочет что-то спросить Том, однако вопрос тонет в нарастающем шуме. Мэлори крепко берет его за руку. В другую руку снова ложится ладошка Олимпии. Вдох. Пауза. Выдох. – Идем! – командует Мэлори. Они вместе выходят в коридор. Мэлори ведет детей к входной двери. Той самой, куда они вошли два года назад. Тогда Мэлори валилась с ног от усталости и нервного истощения после долгой гребли вслепую. Пока они плыли по реке, страх не отпускал ее ни на секунду. Она боялась многого. И больше всего – мужчины по имени Гари. – Мэлори? – окликает кто-то. Она лишь крепче сжимает детские ручки под одеялом. Мэлори узнает голос. Это Джесси. Он влюблен в Мэлори. Точнее, раньше был влюблен – пока не потерял разум. Сейчас он уже явно не в себе. – Мэлори! Куда ты ведешь детей? Мэлори не отвечает, не оборачивается. – Не останавливайтесь! – приказывает она. Джесси увязывается за ними.