– А теперь ваша страна захвачена, ваше войско разбито, ваши города разграблены. Последний стрелец у ворот этого дворца выше по положению, чем ты или твой жалкий хан! Говори, зачем пришел, или я прикажу своим слугам всыпать тебе батогов! – Ты не посмеешь! – Хочешь проверить? – нехорошо усмехнулся Михальский и, обернувшись, поймал взглядом мой кивок. – Я посол! – взвизгнул бек, но было поздно. Ратники Михальского, повинуясь приказу своего командира, уже схватили всех троих посланцев и тут же потащили их во двор, где стащили с них шубы и дорогие халаты с шелковыми рубахами, а затем по очереди растянули на деревянной скамье и хорошенько отходили. Причем если старика из жалости к его почтенным летам угостили всего лишь плетью, более молодые мурзы отхватили по полной программе, после чего к ним, полураздетым и окровавленным, снова вышел Корнилий. – Так ты скажешь, зачем тебя прислал твой хан? – осведомился он у плачущего от боли и унижения аристократа. – Он хотел предложить вам выкуп в три миллиона акче за уход из Крыма, но теперь, клянусь всемогущим Аллахом, вы не получите даже ломаного медяка! – прохрипел бек. – Теперь и ты, и твой нечестивый царь останетесь здесь навсегда, а бродячие собаки будут драться за ваши кости! – Убирайся отсюда, старый дурак, пока я не приказал отрезать тебе твой дерзкий язык. И передай хану Джанибеку, что если он хочет вести переговоры, пусть пришлет кого-нибудь поумней. Никто не вернул татарам их одежды, да и вряд ли Юсуф-бек теперь смог бы дотащить свою богатую шубу. Получив приказ, охраняющие дворец стрельцы доставили послов до ворот Кафы, после чего выпихнули в малую калитку наружу к ожидавшим их там нукерам. – Отец, почему ваше величество так сурово обошлись с этим стариком? – спросил меня потом Дмитрий. – Прежде мне не приходилось видеть подобного. – Ишь ты как официально, – удивился я. – Впрочем, ты прав, царевич. Я для тебя не только отец, но и сюзерен. И потому не обязан давать отчет в своих поступках. – Простите, государь, – смутился мальчишка и хотел уже технично смыться, но я его остановил. – Однако поскольку ты – мой наследник и будущий правитель, я кое-что тебе объясню. Видишь ли, мне не раз приходилось читать отчеты и слушать устные рассказы посольских дьяков о том, как их принимали в здешних краях. И могу тебе сказать, что мне неизвестно ни одного случая, чтобы они не подвергались оскорблениям от здешних владетелей. Их грабили, били, унижали. Бывало, даже рвали верительные грамоты, причем ко двору самого султана, а не здешнего вонючего хана. – Разве такое возможно? – ахнул Дмитрий, но тут же виновато потупился и больше меня не перебивал. – А уж о том, как вели себя их послы при нашем дворе, и говорить стыдно. Требование дани, подарков, насилие над нашими подданными… всего и не перечислишь. Теперь ты понимаешь, почему я приказал Михальскому так унизить этого бека? – Вы хотели отомстить? – Нет, сын мой, – покачал я головой. – Месть это последнее, о чем я думал. Мне нужно, чтобы хан так разъярился от полученного оскорбления, что забыл бы об осторожности. Только так я могу разгромить его орду! А еще пора переломить через колено всю нашу историю общения с татарами. Пусть знают, кто здесь главный, и боятся нас. Теперь ты понял меня? – Да, отец. А можно еще один вопрос? – Спрашивай. – Что вы намерены делать с Крымом? Он будет завоеван, вы расселите здесь людей? – Хороший вопрос, мой мальчик. Постараюсь ответить на него честно. Понимаешь, в чем дело. Та армия, которую я создал, может разгромить все крымские войска. Даже если к ним присоединятся те, которые ушли с султаном Османом в Подолию. Но их совершенно недостаточно, чтобы его удержать. Османы этого не потерпят, а у них огромная держава. Я могу разгромить одно, два, три таких войска, как под Азовом, но они могут прислать их десять. А я должен во что бы то ни стало сберечь свою армию. Поэтому сейчас мы не станем завоевывать Крым. – Мы? – Да, сын. Рано или поздно мы придем сюда и сделаем его своей землей. Может, это будешь ты, а может, твой сын или внук, это не важно. Но сейчас нам это не под силу. Поэтому мы будем всячески разорять ханство. Вывезем отсюда всех христиан, угоним весь скот, сожжем и разграбим все города, чтобы те немногие, что уцелеют, вздрагивали при одном только нашем имени и не смели больше приходить на нашу землю с набегами. Запомни эти слова и, когда меня не станет, продолжай делать то же самое. – Хорошо, отец. – Слушай, а где Петька? Обычно он ни на шаг от тебя не отходит. – Ну, он… – замялся царевич. – Ладно. Ступай. В обычное время лейб-медик О’Конор старался не подпускать к моей тушке никого из врачей, опасаясь конкуренции. Но на переговоры с посланником хана мне понадобилась Нахат, а вместе с ней, разумеется, пришел и Попел. Пока проходила «церемония», чех скромно держался в сторонке, но после того, как Юсуф-бека выпроводили прочь, я приказал ему подойти. – Рад приветствовать ваше величество, – изобразил тот изящный поклон. – Надеюсь, ваши раны причиняют вам не слишком много беспокойства? – Черта с два, – скривился я. – Еще как доставляют. – Вы позволите осмотреть вас? – обеспокоенным тоном попросил чех. – Валяйте, только недолго. А то, не ровен час, наши крымские друзья скоро пойдут на приступ, а я тут без штанов рассиживаю. – Если вашему величеству будет угодно узнать мое мнение, – решительно заявил Вацлав, едва глянув на рану, – то вам не следует в ближайшее время ходить самому. – Что, все так плохо? – Пока нет, но может стать хуже. – Вы думаете? – Увы, мне неоднократно приходилось наблюдать, как самые незначительные царапины начинают загнивать в здешнем климате. А это ранение никак не назовешь таковым. – Климат? – задумался я. – Возможно, вы правы. Жара и высокая влажность способствуют таким вещам. – Вы изучали медицину? – насторожился молодой человек. – Весьма поверхностно, мой друг. Немного из одного трактата, чуточку из другого. Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. – Судя по требованиям вашего величества по устройству лазаретов, отхожих мест, приготовлению пищи и кипячению воды, вы склонны преуменьшать свои знания. Иногда я и другие коллеги по нашему ремеслу просто теряемся от них. Однако мой, сознаюсь, весьма скромный опыт успел показать не только разумность, но и необходимость этих требований. – Вы довольно неумелый льстец, господин Попел, – мягко улыбнулся я. – И если ваше честолюбие требует более высокого положения, нежели должность полкового врача, вам следует исправить этот недостаток. – Вы меня не так поняли, государь, – смутился чех. – Я вовсе не стремлюсь занять чье-то место. Позвольте мне обработать вашу рану и удалиться. – Валяйте. А пока будете корпеть, расскажите мне о том, как прошла экспедиция. – Разве господин Панин не доложил вам? – Разумеется, доложил. Но меня интересует взгляд со стороны. Вы ведь успели кое-что повидать, прежде чем стали доктором, не так ли? – Почему вы так думаете? – Бросьте, Вацлав. Всю свою жизнь я воюю и, уж поверьте мне, могу отличить человека, привыкшего смотреть смерти в лицо, от «повелителя клистирных трубок», которого вы пытаетесь изображать. – Вы, конечно же, правы, ваше величество, – вздохнул Попел. – Пика и мушкет для меня не менее привычны, чем ланцет и корпия. Но когда на «Праздном поле» вместе с павшими закопали свободу Чехии, я решил посвятить себя более спокойному ремеслу. – И тем не менее при всякой возможности радостно хватаетесь за шпагу? – Увы, государь. Никто не совершенен. Даже ваше величество. – Не понял? – У вас есть немало прекрасных военачальников, но вы стараетесь не пропустить ни одной схватки, и даже сейчас, невзирая на ранение, намерены сунуть голову в огонь. Прилично ли это такому великому монарху, как вы? – Беру свои слова обратно, – нахмурился я. – Языком вы владеете не хуже, чем шпагой, и придворный из вас непременно получится. – Прошу простить меня, если эти слова показались вашему величеству дерзостью, но разве я не прав? Генерал фон Гершов, Корнилий Михальский, да и мой командир – полковник Панин ничуть не хуже вас смогут распорядиться на поле боя. – Черт с вами. Пожалуй, я прислушаюсь к вашему совету. Но вы так и не ответили на мой вопрос. – Вас интересует мое мнение по поводу экспедиции к Синопу? – И вообще о нашей армии. – Я был простым солдатом, государь, и не слишком много видел. Однако готов поклясться, что если бы войска «Зимнего короля», герцога Бюкуа или саксонского курфюрста имели несчастье встретиться с вами, их ждал бы неминуемый разгром. Некоторое время я подозрительно смотрел на Попела. Но, судя по всему, он говорил искренне. Вообще до сих пор наше оружие и впрямь было счастливо. И под Азовом, и во всех других местах мы неизменно побеждали; и даже под Варной, как ни крути, урон, нанесенный туркам, значительно превосходил наши потери. Если бы ни появление под стенами Кафы татар, я бы сейчас награждал отличившихся. Федьке, Лелику и Корнилию давно пора повысить чины, да и о рядовых ратниках забывать не стоит. Вот разберемся с новой напастью, и начну раздавать слонов… – Что здесь происходит? – сверкая глазами, ворвался в палаты О’Конор. – Да вот господин Попел рассказывал мне о походе на Синоп, – усмехнулся я. – А вы что подумали? – Я? Нет, ничего. Просто я подумал… у коллеги не так много опыта, а паче того знаний, чтобы он мог… – Не парьтесь, Пьер, – отмахнулся я. – Лучше распорядитесь приготовить для меня носилки. Точнее, паланкин. Может, и у турецкого паши такой имелся? Поищите, вдруг найдется, тогда одной заботой станет меньше. – О-ля-ля! – изумился тот, невольно перейдя на французский. – Неужели Господь услышал мои молитвы, и ваше величество вняли голосу разума? – Мой друг, не поминайте имя Господа всуе, пока я не распорядился выяснить, кому именно вы молитесь! К слову сказать, в патриаршем приказе это тоже всех очень интересует. – Уже бегу, государь. – Вы, господин Попел, тоже можете идти.