– Ну а я вам о чем толковал! – нимало не смущаясь ошибкой, продолжал купчина. – Та, что покрасивше – та и царица! – Что-то она старовата, – сомнением протянул за его спиной все тот же голос. – Иван Федорович-то наш еще куда как молод! – Так ведь сколь годов в разлуке были. Знамо дело – тяжко бабе без мужика! – Вы чего толкуете, аспиды! Или на съезжую захотели? – зашикали на спорщиков стоящие рядом, но тут же заголосили, стараясь перекричать друг друга: – Многая лета государыне и царевичу! За всеми этими спорами и славословиями с мрачным интересом наблюдали несколько верховых, держащихся чуть поодаль от основной массы встречающих. Некоторые из них были одеты как рейтары, другие были в русских кафтанах, а один даже в польском кунтуше. – Кажется, фон Гершову удалось-таки выполнить ваше поручение, – подчеркнуто безразличным голосом заметил шляхтич. – А я, грешным делом, не верил, – усмехнулся самый молодой из всадников, в потертом колете. – И что делать будем? – хмуро спросил здоровяк в богатом опашне, расшитом золотым шнуром. – А что собирались, то и будем! Между тем герцогиня с приближенными начали занимать места в своих экипажах, готовясь следовать дальше. Как всегда в таких случаях не обошлось без неразберихи, воспользовавшись которой, Карл Густав подбежал к своему наставнику и попросил: – Господин барон, а можно мне дальше ехать верхом? Из окна кареты совершенно ничего не видно, а я хотел бы хорошенько рассмотреть свою новую страну! – Как прикажет ваше высочество, – поклонился фон Гершов и, с легкостью подхватив мальчика, усадил его в седло перед собой. – Вашему отцу это наверняка бы понравилось. – Поберечься бы, – хмуро буркнул померанцу оказавшийся рядом Рюмин. – Вас что-то беспокоит? – Что-то гарнизон здешний больно велик, – пожал плечами дьяк. – Я как в посольство уезжал, куда как меньше был. – Это так, – согласился Кароль. – Войск, действительно, куда больше обычного. Но, похоже, они переведены из Москвы. Во всяком случае, некоторые офицеры мне знакомы, так что мы скоро обо всем узнаем. – Господин барон, а кто эти люди? – прервал их разговор принц и указал на всадников, внезапно перегородивших им дорогу. Фон Гершов недоуменно посмотрел вперед, и на его лице появилась усмешка. После чего, наклонившись к уху своего воспитанника, барон тихонько сказал: – Это – ваш отец! Задохнувшийся от удивления мальчик не смог сказать ни слова и лишь пожирал глазами человека, про которого ему столько рассказывали. На всех картинах, какие ему довелось видеть, герцога – Иоганна – Альбрехта изображали или в доспехах, или в богатом платье, обильно украшенном кружевами, золотым шитьем и драгоценными камнями. Длинные волосы всегда были красиво уложены, а позы полны величия. А тут перед ним оказался простой офицер в потрепанной одежде. Щеки его, по крайней мере, три дня не видели бритвы, а волосы, вовсе не такие длинные, как на картинах, были спутаны ветром. А еще от него пахло потом, дымом костров и пороховой гарью. Но вот взгляд… Взгляд был человека, привыкшего повелевать и знающего, что никто не посмеет ослушаться его приказа. Карл Густав знал этот взгляд. Так смотрел на других его дядя – король Густав Адольф. Так смотрела на слуг его мать – герцогиня Катарина. – Папа? – закусив губу, спросил принц. – Да, малыш! – хрипло отозвался тот и, спрыгнув с седла, протянул к нему руки. Мальчик, недолго думая, бросился к отцу в объятья, и тот, счастливо смеясь, принялся его подкидывать и кружить. – Ну, угодил, Лелик, слов нет, как угодил! – счастливо засмеялся царь и, обернувшись к фон Гершову, сказал: – Проси чего хочешь, дружище, я теперь на веки твой должник! – Это еще не всё, – с легкой улыбкой отвечал померанец. – С нами еще и принцесса Евгения, а также благородная мать ваших детей – герцогиня Катарина. Или теперь уместнее называть ее царицей Катариной? – Я уже понял, – посерьезнел Иван Федорович. – Даже не знаю, как ты ее уговорил? – Вы дали мне поручение, – пожал плечами фон Гершов. – Впрочем, и это еще не все. С нами также его высокопреосвященство митрополит Ростовский Филарет, дьяк Фрол Луговской и прочие люди, бежавшие вместе с ними из польского плена. – Что-то до хрена подарков! – глухо пробурчал мрачный спутник царя в богатом кафтане. – Угу, – хмыкнул государь, а затем представил его наследнику: – Смотри, сынок, это мой самый верный слуга и самый добрый друг – Никита Вельяминов! А вон тот в польском кунтуше – Корнилий Михальский. Я люблю этих людей как братьев, люби и ты их. А сейчас пойдем, проведаем твою сестренку… и матушку… раз уж приехала! Люди, сидевшие в экипажах, не видели, чем вызвана задержка, и через некоторое время начали беспокоиться. Не была исключением и герцогиня. К тому же она обратила внимание на отсутствие принца, и, хотя ей сказали, что тот пожелал продолжить путешествие с фон Гершовым, материнское сердце было не на месте. Выглянув из-за занавески, она хотела отдать приказ форейторам узнать, в чем дело, но неожиданно увидела, как ее сын ведет за руку какого-то офицера. Зрелище это было настолько необычным, что она на мгновение утратила дар речи. – Матушка, посмотрите, кто нас встречает! – радостно воскликнул Карл Густав. – Вы?! – только и смогла она ответить, глядя во все глаза на непонятно откуда взявшегося мужа. – Я, – бесстрастно ответил тот. Годы, прошедшие с их последней встречи, непросто дались Катарине. Некогда мраморная кожа потеряла былую свежесть и упругость, в уголках губ появились складки, а на лбу морщинки. К тому же герцогиня утомилась в дороге и выглядела не лучшим образом. Иоганн же, казалось, ничуть не изменился. Лишь черты лица стали немного резче, да глаза выдавали человека, многое повидавшего, но в остальном он был все тем же молодым человеком, произведшим в свое время фурор при дворе ее отца. В какой-то месяц он успел понравиться королю, подружиться с наследным принцем, вскружить голову половине придворных дам и заставить злословить на свой счет вторую половину. Затем он спас Густава Адольфа на охоте, а короля Карла на войне. Разгромил вторгшихся в их страну датчан в сражении, которое с тех пор именуют не иначе, как Кальмарской резней. И, наконец, его любовница – Ульрика Спарэ – нежданно-негаданно подарила-таки своему престарелому супругу дочь. Все либо восхищались мекленбургским принцем, либо гневно порицали его, но равнодушных во дворце «Трех Корон» не было! Так что, когда отец объявил Катарине, что желает выдать ее замуж за этого человека, она и не подумала возражать. Любила ли она его? Коронованным особам не полагается проявлять чувства, но Иоганн Альбрехт явно смог затронуть сердечные струны холодной шведской принцессы. Любил ли он ее? Боже правый! Да была ли женщина на его пути, к которой он сумел бы остаться равнодушным? О его галантных победах слагали легенды, а во многих родившихся в ту пору младенцах подозревали его бастардов, но после помолвки он разорвал все эти связи и, по крайней мере, первое время был образцовым мужем. Увы, затем наступило долгое время разлук, лишь изредка перемежаемых короткими встречами. Так распорядилась судьба. Он ходил в походы, сражался, завоевал целое царство, а она управляла его княжеством, приумножала богатства семьи и воспитывала детей. Как ни неожиданно было появление мужа герцогини, слуги узнали его и сломя голову бросились открывать дверцу кареты, чтобы выпустить свою госпожу. Правда, помочь ей выйти у них не получилось, оттого что русский царь оттер лакеев плечом и сам подал жене руку. – Похоже, ваше величество, все так же любит делать сюрпризы, – немного смущенно сказала она, принимая его помощь. – Ваш приезд, мадам, сам по себе – сюрприз! – Надеюсь, приятный? – О, я так долго ждал его, что он не может быть неприятным! – Я слышала, что вы не теряли времени даром. – Это верно, мадам. Я сумел занять трон в весьма обширной стране, который со временем отойдет к нашему сыну. – Что же, это прекрасно! Но хочу заметить, что получив права на престол в Москве, Карл Густав не потерял их и в Гюстрове и Шверине. – Я вполне осведомлен о вашей деятельности, сударыня, и не могу не признать, что не знаю никого, кто мог бы справиться с этим лучше. – Весьма лестная оценка, ваше величество! Говорят, что вы были в таком восхищении от моих трудов, что даже собирались дать мне… – Боюсь, вас неверно информировали, – прервал ее муж, пока не прозвучало слово «развод». – У меня нет претензий к вашей деятельности в Мекленбурге, но вы и наследник нужны были мне здесь. – Мы здесь, государь! – громко сказала она и выдержала пристальный взгляд Иоганна Альбрехта. – Добро пожаловать в Россию! – кивнул он и, немного поколебавшись, поцеловал герцогине руку. Пока венценосные супруги беседовали, торопясь высказать друг другу все, что у них накопилось за годы разлуки, их приближенные тоже нашли что обсудить. – Здорово, Клим, – подозрительно глядя на Рюмина, сказал Вельяминов. – Слышно было, будто тебя датчане в полон взяли, а ты здесь! – Было такое, – вздохнул дьяк и показал на фон Гершова. – Кабы вот не господин стольник, до сего времени в железах сидел бы. А вы здесь какими судьбами? – Да так, на богомолье, – с кривой усмешкой вмешался Михальский. Никита сначала недовольно зыркнул на приятеля, но потом, видимо, что-то сообразил и подтвердил: – Ага, святым Зосиме и Саватию помолиться приехали! – Что же – дело богоугодное! К тому же с нами митрополит Филарет прибыл, будет кому молебен отслужить. – Он-то откуда взялся? – Вестимо откуда, из польского плена! Я, правда, сии дела не больно хорошо ведаю, ты лучше Кароля расспроси. – А чего тут спрашивать? – скрипнул зубами Вельяминов. – И так понятно, кто теперь патриархом станет. Шутка ли, царицу уговорил приехать. – Это было ее решение, – покачал головой фон Гершов. – Да кому это теперь интересно! – махнул рукой окольничий и тронул коня. Остальные последовали за ним, и только Михальский, сделав вид, что замешкался, бросил на фон Гершова и Рюмина быстрый взгляд. – А Никита, кажется, совсем не весел? – спросил у бывшего посла Кароль. – Так не бывать ему теперь царским свояком, вот и злобится, – вполголоса отвечал тот. – Но он, кажется, совсем не хотел такого? – Ну, так мужик неглупый, хоть с виду и медведь-медведем. Понимает, что нечего в калашный ряд со свиным рылом соваться… Да только ум – умом, а в глубине души боярскую шапку, поди, не раз уже примерял! – А я полагал, что он против. – Чтобы Алена в полюбовницы пошла? Знамо дело – против, что он – сестре или чести фамильной – враг! А кабы Иван Федорович чин чином посватался, так разве хоть слово поперек бы сказал? Ладно, молчи, а то Никита и так волком смотрит, того и гляди в рыло кому-нибудь заедет от широты души и веселого характера. Да не вылупляй глаза, сам, поди, знаешь, что у нас на Руси от мордобоя и шпага не спасет! Рюмин ошибался. Никита переживал вовсе не из-за потерянной возможности породниться с царем. Ему было жаль сестру, и он не представлял, что с ней будет, когда она узнает о приезде Катарины Шведской в Москву. «Еще в монастырь уйдет, – с тоской размышлял он. – Совсем один останусь!» А ведь в последнее время было все так хорошо. Жили они мирно и ладно. Алена почти остепенилась и не сбегала из братнего терема погулять по московским улицам, как простая горожанка. Да и принятая в семье сиротка – Марта – дочка покойной Лизки Лямкиной, совсем уж попривыкла к ней и даже звала матушкой. И как теперь возвращаться с такими-то вестями? Между тем в обозе герцогини царила страшная суета. Приближенным Катарины Шведской пришлось быстро оставлять только что занятые места в экипажах, с тем, дабы иметь возможность представиться своему государю. Возможности переодеться из дорожного платья в парадное, к сожалению, ни у кого не было, но все же ударить в грязь лицом никому не хотелось, а потому между соискателями щедро оплачиваемой службы, выгодных подрядов и удачных браков заполошно бегали слуги, тщетно пытаясь придать своим господам хоть малую толику необходимого великолепия.