– Рада видеть вас, господа! – поприветствовала их подошедшая тем временем хозяйка. – Мое почтение, фрау Анна, – поздоровался в ответ фон Гершов. – И хоть мне и не удастся на сей раз воспользоваться вашим гостеприимством, я тоже рад вас видеть. – Ну, вы ведь не просили оставить комнату за вами? – Конечно-конечно, я вовсе не в претензии! – Вот и прекрасно! А как зовут вашего друга? Бывшая маркитантка профессиональным взглядом окинула спутника померанца, и на лице ее заиграла странная улыбка. – Боже мой, кого только не встретишь в славном городе Ростоке. Наш маленький трубач Мартин! – Вы знакомы? – удивился Болеслав. – Немного, – сухо кивнула Марта, не ожидавшая подобной встречи. – Вот уж не думала, – продолжала трактирщица, – что и тебе может понадобиться пристанище. Впрочем, для тебя… Мартин, я могла бы найти угол. – Спасибо, фрау Анна, в этом нет надобности. – Я слышала, что со старшей дочерью Странника едва не случилось несчастье? – Вы знаете, кто она такая? – напрягся фон Гершов. – Успокойтесь, лейтенант, – твердо отвечала бывшая маркитантка. – Иоганн Альбрехт сам рассказал мне об этом. – Вы знакомы с… – Тогда его звали – рейтар Ганс. И, видит бог, в нашем эскадроне не было большего пройдохи, чем будущий герцог-странник, а ведь мы тогда еще даже не подозревали, кто таков его приятель – Мартин! – Чудны дела твои, Господи! – Это верно, – кивнула Анна и снова повернулась к Марте. – Скажи мне, почему ты сейчас не с принцессой? – Она с герцогиней… – И для тебя там нет места, так, что ли? Ладно, не отвечай, я и сама все понимаю. Вам нужна какая-нибудь помощь? – Нет. У меня есть дом, правда, я не знаю, как его найти. Не удивляйтесь, это подарок матери Иоганна. К сожалению, документы пропали, когда на нас напали. – Ну, это как раз не самое сложное. Если все сделано как надо, то их копии есть в магистрате. Обратитесь туда, и все найдется, я уверена. Правда, было бы нехудо прийти с герцогским нотариусом. Так они будут быстрее искать. – А вот и ваша еда! – появилась Кетхен в сопровождении поваренка, тащившего немаленькое блюдо с жареным каплуном и мелко порезанными овощами. – Я вижу, ты расстаралась, – скупо усмехнулась трактирщица и отошла в сторону. Болеслав и Марта изрядно проголодались и с удовольствием воздали должное мастерству здешнего повара, а служанка тем временем принесла им две добрые кружки пива с высокими шапками пены. – Спасибо, красавица! – тепло поблагодарил ее фон Гершов, вызвав тем самым пристальный взгляд своей спутницы. – Не за что, – игриво отвечала та, сверкнув белоснежными зубами. – Только что-то ваш друг ест совсем без аппетита. Ему, верно, не понравилась наша стряпня? – Нет, что вы, все очень вкусно. – Тогда заходите к нам еще, ваша милость, – улыбка Кетхен стала и вовсе чарующей. – Можете даже без этого буки – господина Болеслава! – Боюсь, дорогуша, – ухмыльнулась Марта, – что у меня не получится доставить тебе столько удовольствия. Закончив с трапезой и расплатившись, молодые люди двинулись дальше по своим делам. У хозяйки – заведения было еще множество дел, так что она не стала провожать этих посетителей, а лишь бросила им вслед беглый взгляд. Затем ее взор остановился на все еще озадаченной служанке, и губы фрау Анны невольно скривились: – Знаешь, Кетти, – покачав головой, прошептала она, – то, что ты шлюха, я знала всегда, но вот то, что еще и дура… Всем в Неметчине известно, что самая что ни на есть веселая жизнь у студентов. Забот у них мало, развлечений много, а экзамены – так они когда еще будут. Правда, все это верно лишь с одной поправкой – ежели эти студенты не русские. Вот у тех – не жизнь, а каторга! Во-первых, взяли их, недорослей, от родной матушки, да и отправили в чужедальнюю сторонушку, не спросясь – а хотят ли они учения? Во-вторых, языка басурманского из них, сиротинушек, никто до сей поры не ведал, обычаев не знал, да о жизни на чужбине не помышлял! А в-третьих, кормов добрым молодцам выделяли столь скудно, что как и ноги-то с голодухи не протянули до сей поры – непонятно! Однако служба царская – дело такое, тут не забалуешь. Сказано – ехать за море постигать науку, стало быть – бери шапку в охапку, да и ступай куда велено. С государем Иваном Федоровичем шутки плохи – он ведь, по неизбывной доброте своей, в такую Тмутаракань загнать может, не посмотрев на то, что ты и твои предки испокон веку в московском списке числились. Русских студентов было ровно семь человек. Выбирали тщательно, испытывая разум и твердость в вере, а также хоть малую их, да образованность. Ну и нашли, шутка ли – все семеро грамотные! Поперву было их, правда, восемь, да один из недорослей – Парамон Смолин – не выдержал, да в бега подался, еще до того, как пределы государства Российского покинули. Парамошку поймали, нещадно выдрали кнутом и, как на грех, перестарались. Отдал богу душу отрок, не выдержав понуждения к наукам. Царство ему небесное, обалдую двадцатилетнему! Прочие вьюноши, сообразив, что с ними никто шутить не собирается, присмирели и бежать более не пытались. Везли их морем, на свейской ладье, да такой большой, что никому доселе и видывать таковой не приходилось. В пути пару раз попадали в такую лютую бурю, что православные хотели было причащаться, да вот беда – не случилось попа с ними, да и кабы был, разве тут просфора в глотку полезет? Свейские же моряки только посмеялись над сиволапыми пассажирами и сказали, что шторм был и вовсе невелик, так – игрушки. Сказано – басурмане, что с них взять! В Ростоке молодым людям, вправду сказать, поначалу понравилось. Ну, а что, город большой, красивый, весь в камне. Девки, опять же, пригожие по улицам ходят, а не взаперти в теремах сидят. Но посланный с ними дядькой подьячий посольского приказу Семен Ножин забаловать недорослям не дал, а велел браться за учение. Сам-то он по-немецки мало-мало толмачить умел, и обмануть его – ирода – не получалось. Для дела просвещения Семену ничего жалко не было, хотя кроме крепкой палки ничего и не имел. Вот ее-то он и пускал в ход, переиначив на чужеземный лад в шпицрутен, а чего обзываться-то? Батог – он и есть батог. В общем, жили впроголодь, учились трудно, но не унывали, рассчитывая со временем вернуться домой и получить за муки, перенесенные на чужбине, вознаграждение. И тут как гром среди ясного неба! В – Мекленбург приехал не кто-то, а сам митрополит Ростовский Филарет. А дальше еще веселее – он в Росток пожаловал и пожелал увидеть студентов русских, поглядеть на их житье-бытье. Ножин и прежде хуже всякой собаки был, а услышав про то, и вовсе как с цепи сорвался и велел недорослям привести в порядок одежу да морды умыть, дабы они своими непотребными харями иерарха православной церкви в тоску не привели. А где тут рожа благообразная будет, когда кою неделю горячего варева не видели? С хлеба на квас перебиваются, то есть на пиво. Вот пиво у басурман хорошее, тут не отнять! – Мир вашему дому! – пробасил Романов, заходя в отведенное для отроков помещение. – С миром принимаем, – нестройно прогудели они в ответ и стали подходить под благословление. Митрополит показался молодым людям совсем не злым, стал расспрашивать, каково поживают, усердны ли в науках и давно ли были у причастия? С последним оказалось худо, поскольку посланный с ними инок занемог еще в Ругодиве, да там и остался, болезный, а иного им до сих пор не прислали. – Не годится юношей без церковного окормления оставлять, – покачал головой Филарет и обернулся к сопровождавшему его монаху: – Брат Пахомий, каково разумеешь? – Благослови, владыко, – правильно все понял тот. – Быть посему! – Государь мой добрый, – вдруг бухнулся на колени один из недорослей – Истома Дементьев. – Ослобони! Не дай загинуть в Неметчине, отпусти душу на покаяние, разреши вернуться домой… Глядя на него, стали смелеть и остальные и, горько жалуясь на скудость, принялись молить его о возвращении в отчий дом. – Давно ли науки изучаете? – нейтрально поинтересовался митрополит. – Да уж второй год пошел… – И много ли постигли? – Да все, какие есть! – Ишь ты! А ну-ка расскажите мне, вьюноши, о философии славнейшего мужа Аристотеля? Студенты разом замолчали, будто наткнулись на невидимую стену, и лишь один из них, стоявший до сих пор смирно, кротко ответил: – Не изучали мы еще сего, ваше высокопреосвященство. Тут бы до тривиума с квадривиумом добраться, да где там… Только-только немецкий да латынь разуметь начали, чтобы хоть как-то профессоров понимать. – Как зовут тебя, чадо? – Сергием крестили, владыко! Родионовым. – А эти что же? – Не гневайся на них, владыко, да только живем в таком гладе, что мудрено не зароптать. Кормов получаем столь скудно, что впору милостыню просить. Истома вот, не в укор будь сказано, хотел уже в холопы запродаться, насилу отговорили. Да что там о хлебе толковать, в церкви Божией сколько времени не были. Не к лютеранам же ходить, в соблазн себя вводя? – Отчего так? – Филарет внимательно посмотрел на Ножина. – Так уж вышло! – сокрушенно вздохнул Семен. – Государь велел купцам заботу о студентах русских иметь, а за то выделил им льготу да приказал двор Гостиный поставить, только сколько их тут, купцов-то тех? Поначалу кинулись торговать, да только – кто их тут ждал? Нет, шалишь, брат, все иноземцы под себя подмяли, а двор тот давно впусте стоит. – Так, значит, ничего и не получаете? – Ну отчего же – ничего? Дьяк Рюмин, когда был в остатний раз, давал денег, да запропал куда-то. Стольник фон Гершов, дай ему Бог здравия, тоже толику серебра выделил, да с государевых вотчин велел прислать на каждого по пяти пудов ячменя да пшеницы. Тем и живы. – Нынче же скажу государыне о бедах ваших! – решительно заявил митрополит. – Спаси тебя Христос, владыко! – А ты, Сергей, со мной пойдешь. Вроде побойчее прочих будешь. – Из первых в науках! – подтвердил Ножин. – Иди-иди, – пробурчал вышедшему вслед за иерархом русской церкви товарищу Истома. – Вернешься – отведаешь тумаков, чтобы знал, как от своих отбиваться. Договорились же просить у владыки, чтобы ослобонил… Ой! Неслышно подошедший сзади отец Пахомий услышал последние слова недоросля и цепко схватил его за ухо.