– Хм… Филарет нахмурился, но гневаться не стал, а только задумался, видимо, что-то про себя прикидывая. – Владыко, ты вроде и не удивился? – осторожно спросил дьяк, озадаченный его реакцией. – А чего тут дивиться? – пожал плечами митрополит. – Да как же это?! – Ох, Фролушко, ты вроде там был и все видел. Неужто тебе самому ничего странным не показалось? – Да как тебе сказать, чудные они, конечно, так ведь немцы! Что с них взять? – Охти мне! Ну, сам посуди, отрок сей одет был как простец, а люди, что с ним были, явно из шляхты. Но держался он с ними вровень, как со своими. Так? – Истинно так, владыко! – Опять же, паренек хоть и почтителен был, а шапку не ломал. Я-то поначалу думал, что от испугу, но вишь, как все обернулось! Стало быть – волосы под ней прятал! – И верно… – А теперь говори, где ты видел девицу-то эту? – Дык с царевичем и царевной… – Ишь ты, выходит, высокого роду Сашка эта… Чего не спросил-то, кто такова? – Да как тут спросишь, по-нашему-то один Фангрешев складно говорит, дак он при государыне, а у прочих разве дознаешься? Твердят, что твои истуканы: «нихт ферштейн!» Тьфу, окаянные! – А у самой? – У кого – самой? – не понял дьяк. – Ну, у девицы, – терпеливо пояснил Филарет. – Покуда она в портках бегала, по-русски-то куда как складно говорила, нешто ты думаешь – в юбке разучилась? – Ох, – сокрушенно вздохнул Луговской. – Не подумал я! Да и, говоря по совести, не признал сразу. Они мимо проходили, дак я кланяться стал, потом поднял голову, а она смеется. Кабы не усмешка эта, так и не признал бы! – Ну что же, – остался невозмутимым митрополит, – пойдем, потолкуем. Глядишь, и дознаемся до правды, почто это девка отроком вырядилась… А может – наоборот! Решив так, они прямиком направились в комнату, где обычно находились дети герцогини. Прежде Карл Густав с Петером так и норовили куда-нибудь улизнуть под благовидным предлогом, оставив Евгению на попечение нянек. Но теперь они чаще проводили время вместе, и причиной этому была Мария. Конечно, она бы и сама была рада сбежать с ребятами и поиграть с ними на воле, но приходилось сдерживать себя. Поэтому Шурка каждый раз старалась придумать новое развлечение и увлечь им своего брата и его приятеля. Для начала хорошо подошли уже знакомые принцу и принцессе жмурки, а также салки и прятки. Хотя бегать в длинном платье было не слишком удобно, а прятаться особо негде, но тем не менее детям было весело. Затем пришел черед настольных игр. Один из столиков в отведенных для них апартаментах, очевидно, был предназначен для игры в шахматы. Во всяком случае, инкрустация на нем была в виде шахматной доски. Фигур у них не было, но принцесса нашла выход: собрав в парке желуди и каштаны, она предложила использовать их и научила остальных играть в шашки. Это новое развлечение так увлекло Карла Густава и Петера, что они довольно быстро превзошли свою учительницу и стали ее побеждать. И тогда она поведала им про наиболее продвинутый и интеллектуальный вариант игры – «В Чапаева». Когда митрополит зашел к детям, Шурка как раз заканчивала разгром брата, выбив ловким щелчком последний желудь с доски. Проигравший принц тер лоб, готовясь получить положенную порцию щелбанов. Петер напряженно размышлял на тему предстоявшего реванша, а маленькая Женя смеялась и хлопала в ладоши. Ей вообще все больше и больше нравилась ее новая сестра, тем более что та пообещала сделать для нее какую-то невиданную до сих пор куклу. – Мир вашему дому! – поздоровался Филарет. Дети тут же прекратили играть и недоуменно посмотрели на вошедшего. Но иерарх русской церкви, нимало не смутившись таким приемом, подошел к Карлу Густаву и благословил, перекрестив тому макушку и положив на голову руку. Затем проделал то же самое с Евгенией и, наконец, обернулся к Шурке. Та помялась под его внимательным взглядом, но, так и не решив, как себя вести, приняла независимый вид. Романов не знал немецкого, а принц – русского языка, поэтому обычно при их встречах присутствовал фон Гершов, выступавший в качестве переводчика. Но сейчас его не было, и роль толмача пришлось взять на себя Шурке. Митрополит, ни словом не обмолвившись, что знает девочку, принялся расспрашивать Карла Густава и Евгению, хорошо ли они почивали и много ли усвоили из его прежних поучений. Надо сказать, что он не слишком докучал детям с законом Божьим, чем в их глазах выгодно отличался от епископа Глюка. Было это, впрочем, не от небрежения пастырем своими обязанностями, а от понимания, что без знания языка он мало чего добьется, и нежелания торопить события. Принц, донельзя удивленный, что его новоявленная сестра так хорошо знает русский язык, отвечал вполне толково и со знанием дела. Похоже, он действительно понимал, о чем речь, чего никак нельзя было сказать о переводившей ему сестре. Во всяком случае, митрополит остался доволен и благословил всех присутствующих, кроме Марии Агнессы. Та, наконец, поняла, в чем дело, и, опустив очи долу, повинилась: – Простите, владыко, за обман. – Бог простит, чадо! – строго отвечал он ей. – Почто хоть скоморошествовала? – Получилось так, ваше преосвященство. Напали на нас дорогой, да почти всех, кто с нами был, убили. Бежать пришлось, а чтобы скрыться – переоделись. – Ишь как! А чего это тати напали на вас, и, вообще, ты чьих будешь? – Мария меня зовут. Мария Агнесса Мекленбургская. Дочь я Иоганна Альбрехта, то есть государя Ивана Федоровича. В глазах иерарха русской церкви быстро промелькнул целый сонм разных эмоций – от недоверия до понимания. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он спросил: – А Мартин? – Матушка это моя – Марта Рашке. Она родила меня еще до того, как мой отец на Катарине Шведской женился. – Стало быть, ты – царевна? – Царевна у нас – Евгения, владыко, а я так… – Что место свое знаешь – хорошо, – задумчиво проронил Филарет. – Слышал я про то, что государь тебя признал. По нашим законам неправильно сие, да тут не Русь-матушка, стало быть, отцу твоему виднее. Ступай, чадо, нет на тебе греха! Однако же отныне каждое утро, в обед и перед сном читай трижды «Верую», «Отче наш» и «Богородицу», да моли Господа о прощении грехов отца твоего! А я тебя тропарю с кондаком[23] поучу, чтобы ты веру нашу постичь могла, да брата с сестрой при нужде наставить. – Владыко, – осторожно заметила Шурка, чьи запасы смирения стали истощаться, – я вообще-то – лютеранка! – Была бы ты православная, раба Божья, и сотней молитв не отделалась, – спокойно парировал митрополит и, широко перекрестив девочку, вышел. Через несколько дней в Берлин примчались гонцы из Вольфенбюттеля от герцогини Клары Марии. Венценосная бабушка очень беспокоилась о судьбе пропавшей внучки, и ее поисками занялись всерьез. Благо что Старый Клаус рассказал, в каком направлении ее следует искать. По этому поводу Шурку снова одели в парадное платье и в присутствии четы курфюрстов и герцогини Катарины предъявили посланцам. Король Густав Адольф, призываемый государственными делами, уже отбыл и не смог принять участия в этой церемонии, но и без него общество собралось более чем представительное. – С глубоким прискорбием узнали мы об ужасном несчастье, произошедшем со свитой принцессы Мекленбургской! – не терпящим возражений тоном заявила Катарина Шведская гонцам. – Поскольку виновные в этом злодеянии еще не найдены, мы берем означенную принцессу Марию Агнессу под свою защиту и покровительство. Мы сами позаботимся о вступлении ее в права владения пожалованными ей нашим благородным супругом землями и городом Ивенаком. Гонец и не подумал ей возражать, да и кто бы его стал слушать в такой ситуации. Удостоверившись в том, что любимая внучка госпожи жива и здорова, он получил запечатанные письма, после чего откланялся. Бывшая камеристка захотела кое-что передать ему для герцогини Брауншвейгской и вышла вслед за ним. Мачеха завела разговор с маркграфиней Анной, курфюрст тоже куда-то удалился, и Шурка оказалась предоставленной сама себе. Стоять разряженной как кукла посреди зала было не слишком удобно, и она сочла за благо незаметно выскользнуть и отправиться к себе, в надежде, что найдет кого-нибудь из служанок и те помогут ей переодеться. Вообще, с прислугой частенько случались проблемы. Они прекрасно понимали двойственность положения незаконнорожденной принцессы и всячески старались ее избегать. Причем касалось это как служащих бранденбургских курфюрстов, так и людей из свиты герцогини Катарины. Разумеется, прямой приказ выполнили бы и те, и другие, но вид у них при этом был такой, будто они дают милостыню безродной побирушке. Все это было так унизительно, что Марта с дочерью старались обходиться своими силами и не обращаться лишний раз за помощью. Идти нужно было по довольно длинной галерее, и девочка, подобрав подол, решительно двинулась вперед. Обычно в это время здесь никого не было, и Шурка шла быстрым шагом, можно даже сказать – бежала, не слишком оглядываясь по сторонам. Возможно, по-этому она не сразу заметила идущую ей навстречу женщину и едва не налетела на нее. – Что это значит?! – немного визгливо воскликнула та, но потом, увидев, с кем столкнулась, сбавила тон. – Ах, это вы… Принцесса… Не ожидала застать вас в таком месте. – Госпожа Анна София? – узнала ее девочка. – Простите мне мою неловкость, я тоже не думала, что здесь кто-то есть. – Но что вы вообще здесь делаете? – Прием окончился, и я иду к себе. – Одна? – Моя матушка занята, а остальным не до меня. – Знакомое чувство, – горько усмехнулась дочь курфюрста, но потом, будто спохватившись, что проявила недостойные аристократки чувства, вздернула нос и хотела было идти дальше, но принцесса остановила ее неожиданным вопросом: – Вы плакали? – Что?! – У вас глаза красные и следы слез на щеках. – Ах, вот вы про что. Нет, это просто… какое вам дело? – Никакого, – пожала плечами девочка. – Но мне показалось, что вам плохо и одиноко, раз уж вы плачете. Я могу вам помочь? – Да, – неожиданно для самой себя призналась Анна София, – мне плохо и одиноко, но вряд ли мне может помочь такая, как вы… – Приблудная? – Я так не говорила! – Но подумали. Бросьте, я прекрасно знаю, что люди говорят за моей спиной, тем более что они частенько делают это в лицо. – Я вовсе не хотела вас обидеть. – А я и не обижаюсь. Так кто тот негодяй, что довел вашу светлость до слез? – Но почему вы решили, что в этом виноват мужчина? – Ну, было бы довольно глупо плакать вам из-за женщины! – А вы и впрямь забавная! – Обхохочешься! Так кто?