– Это точно, – посерьезнел король, который сам хоть и не говорил по-русски, но достаточно хорошо понимал их речь. – И скажи мне на милость, к чему они готовились? – А госпожа Рашке тоже знает русский? – Наверняка, просто, в отличие от дочери, умеет держать свои знания при себе. – Ты думаешь, эта Марта не так проста, как кажется? – Возможно, и нет, но вот моя свекровь – та еще интриганка! – Да уж, герцогине Кларе Марии палец в рот не клади… – Теперь ты понимаешь, почему я не хочу видеть новоявленную «принцессу» и ее мать рядом с собой? И уж тем более брать с собой в Москву. Думаю, мне хватит там хлопот и без них! – Что же, поступай, как знаешь, – пожал плечами Густав Адольф. – Возможно, ты права. – Лучше скажи мне, что ты собираешься делать с Юленшерной? – Даже не знаю, – с досадой отозвался король. – Он пропал с того самого момента, как произошел обмен Риги на Новгород. Там между ним и твоим мужем произошла какая-то темная история. Причем, как мои люди ни старались, подробностей они так и не выяснили. Ходили самые разные слухи – даже что он женился и бежал в Данию. Но при тамошнем дворе он точно не появлялся. – Опять Дания! – поморщилась Катарина. – Да уж, король Кристиан любит везде совать свой нос. Но я, хоть убей, не пойму, для чего ему лезть к вам в Мекленбург? – Все просто, он считает Иоганна Альбрехта виновником своего поражения в Кальмарской войне и желает отомстить. К тому же ему отчего-то кажется, что весь Нижнесаксонский имперский округ – его вотчина, и никак не может смириться со своей потерей. – О чем ты? – О прежнем герцоге Вольфенбюттеля – Генрихе Юлии и его сыне Фридрихе Ульрихе[19]. – Тех, что погибли при осаде вольного города Брауншвейга? – Именно, ведь Генрих Юлий был женат на родной сестре Кристиана. После трагической кончины отца и сына владения средней ветви Вельфов перешли к Данненбергам, то есть Юлию Эрнсту и Августу-младшему. Первый получил Каленберг-Геттинген, а мой будущий свекор – Вольфенбюттель. – Да уж, не повезло датчанину, – усмехнулся король. – Клара Мария имеет большое влияние на мужа и ни за что не даст в обиду своего сына. – Возможно, но мой муж так и остался ее единственным ребенком, а двух детей Августа-младшего забрал к себе Господь. У Юлия Эрнста тоже пока нет сына, и если они так и не появятся, то все владения старшей ветви Вельфов перейдут Люнебургам, а с ними он в родстве через свою тетку – Доротею Датскую. В общем, если он им поможет, то они могут и поддержать его притязания на Мекленбург. – Братья еще не так стары, – с сомнением покачал головой Густав Адольф. – К тому же император не потерпит этой аннексии. – А зачем Кристиану присоединять герцогство к Дании? У него много детей, в том числе и внебрачных. Найдется кому занять Шверин и Гюстров, образовав новую династическую линию. – Будь уверена – я не допущу этого! Сохранить инкогнито юной мекленбургской принцессы все же не получилось. Возможно, проболтался кто-то из слуг, возможно, что-то пронюхали бранденбургские придворные, но вскоре весь двор узнал, что падчерица герцогини Катарины находится в Берлине. В общем, чета курфюрстов намекнула, что хотели бы познакомиться с Марией Агнессой, и отказать им в этом было никак невозможно. Волей-неволей Шурке с матерью пришлось заняться своим гардеробом. Но если Марте достаточно было пары простых платьев, то принцессе было так легко не отделаться. Тут к ним, как ни странно, пришла на выручку бранденбургская маркграфиня Анна. Узнав о сложившейся ситуации, она пригласила юную принцессу к себе и предложила воспользоваться услугами ее придворных портних. И вот теперь девочка стояла с покорным видом на высоком и неуклюжем табурете, чувствуя себя при этом полной дурой. Наряд, вправду сказать, был настолько же шикарен, сколь и неудобен. Богато украшенный шитьем корсаж стискивал тело не хуже тисков. Пышная юбка на жестких фижмах позволяла передвигаться лишь чинными, маленькими шажками. Слава богу, из уважения к Густаву Адольфу, обошлись хотя бы без огромного гофрированного воротника, поскольку в Швеции эту деталь одежды не жаловали. Вдобавок ко всему над ней предварительно поработал придворный куафер[20], и вместо привычных косичек на голове Шурки было устроено нечто среднее между шиньоном и вавилонской башней. Венчала это сооружение маленькая корона – подарок мачехи. – Не могу не признать, принцесса – так вам гораздо лучше! – заявила присутствующая при примерке герцогиня Катарина. – Действительно, получилась весьма мило, – поддержала ее скрипучим голосом руководящая процессом Анна Прусская. Суетящиеся вокруг портнихи и служанки немедля выразили полное согласие с их словами, и только мнения самой Марии Агнессы никто спрашивать не собирался, а уж ей, поверьте, имелось, что сказать по этому поводу герцогине с маркграфиней. Было трудно найти двух более непохожих женщин, чем эти две владетельные дамы, но тем не менее они быстро сошлись. Анна и в молодости была на редкость некрасива, но прусскую принцессу в восемнадцатилетнем возрасте выдали замуж за сына бранденбургского курфюрста. Ее отец был душевнобольным, да и муж, мягко говоря, не блистал интеллектом. Но зато у самой маркграфини в достатке было и ума и характера, и она не стеснялась демонстрировать и то, и другое. Злые языки говорили, что она даже поколачивала своего супруга, когда тот злоупотреблял горячительными напитками и нес ахинею под их воздействием. Катарина, напротив, была довольно миловидна и умела ладить с окружающими ее людьми. Отец долго не мог найти ей подходящую партию и, в конце концов, выдал за живущего при его дворе мелкого германского князя. Но скоро, невероятным вывертом судьбы, Иоганн Альбрехт стал единственным властителем Мекленбурга, да плюс к тому его выбрали царем в далекой и непонятной Московии, про которую много кто слышал, да мало кто знал. В общем, пока ее муж странствовал по свету и совершал подвиги, о которых любили посудачить завсегдатаи пивных, шведская принцесса освоилась в его владениях и крепко взяла в руки бразды правления герцогством. Таким образом, несмотря на все несходство характеров и внешности, Катарина и Анна были женщинами умными, властными и не собирались ограничивать свои интересы лишь «Kinder, Küche, Kirche»[21]. А выбор наряда для незаконнорожденной дочери Иоганна Альбрехта был лишь поводом собраться без лишних глаз и обсудить кое-какие детали. – Как ваши девочки восприняли сватовство моего брата? – осведомилась герцогиня Мекленбургская. – Мария Элеонора счастлива, Анна София бесится, а Екатерина втихомолку смеется над ними обеими! – Сказать по правде, я немного удивлена выбором Густава Адольфа. Ваша старшая дочь и характером, и умом определенно превосходит среднюю. – Вам ли не знать, моя дорогая, что мужчины не очень-то любят умных женщин! – Это верно, – мягко улыбнулась Катарина. – Ну, кажется, готово, – с удовлетворением заявила маркграфиня, увидев, что портнихи окончили работу. – Снимите ее светлость с табурета! Оказавшись на полу, Шурка сделала несколько неуверенных шагов, затем повернулась и вопросительно посмотрела на мачеху. – Весьма недурно, – заключила та. – Теперь вас можно предъявить обществу. – И оно будет в восторге! – согласилась с ней Анна Прусская. – Тут есть зеркало? – неуверенно спросила Мария Агнесса. – Разумеется, – отвечала хозяйка и сделала знак служанкам. Шурка с любопытством посмотрела на свое отражение и, неожиданно для себя, осталась довольна увиденным. Раз уж торжественного приема не избежать, то лучше предстать перед собравшимися при полном параде, не так ли? – Надобно пригласить живописца, с тем, дабы он написал ваш портрет, – заявила маркграфиня, после того, как девочка вдоволь на себя полюбовалась. – Зачем? – удивилась Мария. – Ну, хотя бы послать вашему отцу. – Это что же, позировать придется? – Разумеется. – Иоганн Альбрехт, вне всякого сомнения, будет очень рад! – хмыкнула герцогиня и выразительно посмотрела на высокопоставленную подругу. – Решено, завтра же мы дадим знать местным художникам и выберем из них лучшего! После того как владетели Бранденбурга узнали о приезде принцессы, ей выделили соответствующие ее положению апартаменты. Увы, этот статус, с их точки зрения, был не слишком высок, поэтому простором и роскошным убранством они не отличались. Сказать по правде, в гостинице им с матерью было как бы ни удобнее, но отказаться от гостеприимства было никак не возможно. Выделенная Марии комната была узка, темна и находилась далеко от покоев хозяев и герцогини, так что для участия в церемониях ей приходилось идти через весь дворец. Марте была предоставлена возможность жить вместе с дочерью, но ее пребывание было обставлено значительным количеством неудобств. Тем не менее с ними приходилось мириться, надеясь лишь, что герцогиня Катарина не станет гостить в Берлине слишком уж долго. Болеславу было проще – он поселился вместе с братом, благо тот путешествовал без супруги. Перед самым отъездом выяснилось, что баронесса Регина Аделаида находится в тягости, и потому герцогиня велела ей оставаться в Гюстрове. Поскольку принцесса прибыла без приличной ее положению свиты, представили ее ко двору без всякой помпы. Труд этот взял на себя сам король Густав Адольф, отрекомендовавший Марию Агнессу как свою племянницу. Наученная матерью и прежним горьким опытом, Шурка старательно держала язык за зубами, приветливо всем улыбалась и всячески демонстрировала благовоспитанность и дружелюбие. Это принесло свои плоды, и вскоре на нее перестали коситься как на неведомую зверушку. Впрочем, она была не первым и не последним незаконнорожденным отпрыском владетельной особы, признанным своим родителем и введенным, таким образом, в высший свет. Однако не обошлось и без эксцессов. Митрополит и думный дьяк каждый божий день являлись к герцогине как на службу. Собственно, для них это и была служба. Филарет, быстро сообразив, что Катарина созрела для переезда в Москву, развел бурную деятельность. Во-первых, он взялся посвятить свою будущую государыню в особенности русских обычаев, неписаных законов и прочие тонкости, неизвестные большинству иностранцев. Во-вторых, велел Луговскому составить подробную справку о государственном устройстве Московского царства. И в-третьих, занимался своими прямыми обязанностями, то есть объяснял герцогине и ее детям суть православия и его догматы. И вот тут они с Шуркой снова встретились. То есть первым ее узнал Луговской и побежал докладывать митрополиту. – Прости, владыко, недоглядел! – завопил тот и бухнулся в ноги. – Что случилось? – Помнишь отрока чудного, что мы в дороге встретили? – Сашку-то? – Ага! – И чего с ним? – Не отрок это вовсе! – А кто?! – Девица! – Как это? – Вот тебе крест, не ведаю! А только видел, как она шла в женском летнике[22], да волосы длинные и в косы убраны!