– Да, но они тоже дамы не робкого десятка и при этом довольно ловкие. Представляешь, Мария Агнесса утащила кинжал у спящего часового и помогла освободиться своей матери! – Вот чертовка! Кстати, когда ты представишь меня ее светлости? – Она сейчас в комнате вместе с матерью. Такая шустрая девчонка, на минуту нельзя оставить одну, того и гляди – набедокурит! – Тогда пойдем, пока она чего не натворила, – засмеялся Кароль. Против ожидания, маленькая принцесса в этот момент и не помышляла ни о каких шалостях, а, совсем напротив, смирно сидела на скамье перед матерью, которая расчесывала ей волосы. В дороге следить за прической было не слишком удобно, но на постоялом дворе Марта смогла, наконец, привести дочь в относительный порядок. То есть девочку выкупали и вымыли ей волосы, хотя для этого пришлось тащить лохань с горячей водой к ним в каморку. И теперь она сидела перед матерью, завернутая в чистую рубашку Боле-слава, млея от ласковых прикосновений материнских рук. – Жаль, что тебя опять придется одевать как мальчика, – вздохнула Марта. – Вот еще, – промурлыкала Шурка. – Штаны и курточка гораздо удобнее. – В дороге, возможно, но мы не всегда будем скрываться. – Вот когда перестанем, тогда и вырядишь меня в кружева и ленты, а пока мне и так неплохо! – Надеюсь, это скоро закончится, и я именно так и сделаю, – усмехнулась мать и принялась заплетать ей косички. Тут их беседу прервал осторожный стук в дверь, а вслед за тем конфузливый голос Иржика сообщил, что господин барон спрашивает, не примут ли его? – Скажи, что мы скоро будем готовы, – отозвалась бывшая камеристка и принялась одевать дочку. Через несколько минут принцесса была переодета – прическа скрыта под шапкой – и ее снова стало трудно отличить от мальчика. Марта тоже привела себя в порядок, после чего они разрешили братьям войти. – Рад видеть вас в добром здравии, ваша светлость, – учтиво поклонился старший фон Гершов. – Я барон фон Гершов, приближенный вашего царственного отца и обер-камергер герцогини Мекленбургской, а также воспитатель вашего брата, принца Карла Густава. – Я тоже рад, что не болею, – улыбнулась Шурка. – Меня зовут Александр, а вы, значит, Лелик? – Извини, – шепнул на ухо зависшему барону брат. – Я имел глупость рассказать, как нас звал ее отец! – А почему Александр? – изумленно спросил померанец, когда к нему вернулся дар речи. – Не прикажете же звать меня Марией в подобном наряде? – Да, действительно… – Когда мы поедем во дворец? – продолжила девочка. – Во дворец? – удивился фон Гершов-старший, еще не привыкший к ее непосредственности. – Ну, должны же вы представить меня семье моего отца в новом статусе, раз уж мы здесь оказались? – Говоря по правде, прин… Александр, мы хотели сохранить ваше инкогнито. – Герцогиня и так меня не жалует, а если узнает, что мы ее проигнорировали, то может и обидеться! – Но откуда она узнает? – Тоже мне загадка, – фыркнула Шурка и снисходительно посмотрела на братьев. – Посудите сами, Старый Клаус наверняка уже добрался до Вольфенбюттеля и поднял там всех на уши. И теперь бабушка шлет во все стороны гонцов, чтобы узнать, куда я запропастилась. Через пару дней, самое большее неделю, в Берлине тоже узнают об этом. И что сделает ее королевское высочество? Да вас же на поиски и пошлет, господин барон. И вы ей сами все и расскажете! – Вот черт! – выругался Болек. – А ведь верно. – И что делать? – встревоженно спросила Марта. – Вдруг… – Вдруг мачеха приказала меня похитить? – уточнила девочка. – Это вряд ли! – Почему вы так думаете? – все более изумляясь происходящему, поинтересовался Кароль. – Ну, причин любить меня у нее нет. Однако и похищать – тоже. Моя преждевременная кончина наверняка не опечалила бы ее или герцогиню Софию, но не более того. В качестве пленницы – я им совсем не нужна. – Пожалуй, – согласился барон. – Но отчего вы упомянули тетку вашего отца? – А разве мой «царственный отец», – не без сарказма в голосе поинтересовалась Шурка, – не отправил на тот свет ее сыновей? Услышав, что говорит ее дочь, Марта побледнела и судорожно стиснула ладошку дочери, которую продолжала сжимать в руке. Лицо старшего фон Гершова и вовсе стало каменным. – Не знаю, кто вам все это рассказал, но все было совсем не так. Мы с братом были тому свидетелями! – А ведь у герцогини Софии вполне могло сложиться такое мнение, – неожиданно заметил Боле-слав. – Уж больно ловко тогда все вышло. Заговорщик убил герцога Адольфа Фридриха и погиб сам. У герцогини Маргариты Елизаветы случились преждевременные роды, которые она не пережила, а скоро за ней последовал и ее супруг. И хоть она и не ладила со своими детьми, но неужто осталась совсем равнодушна к их смерти? – Пожалуй, все эти обстоятельства и впрямь могли вызвать подозрения! И что мы предпримем? – Вы же обер-камергер, значит, имеете доступ, – пожала плечами принцесса. – Доложите герцогине Катарине потихоньку – так, мол, и так, случилась трагедия! Захочет она меня увидеть – покажете. Не захочет, и не надо! А я в сторонке постою, на меня в этом наряде никто и внимания не обратит. – Это звучит разумно, но боюсь, что вам все-таки не следует встречаться с ее высочеством. – Но почему?! – Все дело в том, ваша светлость, что, к величайшему моему сожалению, ни ваша матушка, ни ее высочество герцогиня Браунгшвейг-Вольфенбюттельская так и не научили вас одной важной вещи. – Держать язык за зубами? – сообразила Шурка и обреченно вздохнула. – Именно! Вы, не могу не признать, очень умны, в особенности для ваших весьма юных лет, но если вы и дальше будете говорить все, что приходит в вашу очаровательную голову, это может плохо кончиться. И прежде всего для вас! Принцесса на минуту опустила голову, как будто задумалась, затем резко подняла ее и с раскаянием посмотрела на братьев фон Гершов, потом оглянулась на мать и тихо сказала: – Простите меня. Я всего лишь маленькая девочка и потому делаю ошибки. Обещаю вам, что буду вести себя осмотрительно и не скажу ничего лишнего! – Очень надеюсь на это, ваша светлость! На следующий день митрополит, дьяк и их люди отправились на аудиенцию с герцогиней Катариной. Та, снисходя к их бедственному положению, была готова принять их частным образом, однако в дело вмешался случай. Слухи о приехавших в Берлин московитах быстро распространились, обрастая по пути все новыми подробностями. Согласно им получалось, что русские не просто отправились на поклон к супруге своего государя, а едва ли не бежали из плена, перебив при этом свою охрану. В общем, курфюрст и члены его семьи заявили, что ни за что не пропустят такое зрелище, и пожелали принять в нем участие. Что касается шведского короля, то он просто объявил, что желает видеть подданных своей сестры, и та, разумеется, не могла ему отказать. Узнав об этом, фон Гершов поморщился, но возражать не посмел. В конце концов, всем известно, что русские были в плену, так что их не слишком презентабельный вид не должен был привести к бесчестию его нового отечества! Действительность, однако, превзошла все его ожидания. Хотя рядовые слуги и впрямь выглядели, может, самую малость лучше уличных побирушек, они остались снаружи, а сами послы оказались на высоте. Митрополит был в подобающем случаю облачении и выглядел весьма внушительно. Дьяк тоже принарядился в почти новый опашень лазоревого цвета, обильно украшенный золотым шнуром, с воротником, отороченным драгоценным соболем, и такую же шапку. Обер-камергер только покрутил головой, вспоминая, как Луговской жаловался на оскудение. Филарет держал себя с поистине царским достоинством. Широким жестом благословив высокородных особ, главное внимание он уделил Катарине и детям. Принцесса Евгения немного дичилась бородатых незнакомцев, а вот принц Карл Густав проявил себя в высшей степени похвально. Митрополит задал ему через фон Гершова несколько вопросов, на что тот отвечал с должной почтительностью, но твердо. Луговской, тот просто бухнулся перед государыней на колени и отдал ей и царевичу с царевной поклон «большим обычаем»[17]. Герцогиня немного смутилась подобному проявлению верноподданности и велела встать, допустив дьяка до целования руки. Тот не посмел приложиться прямо, а накрыл ее руку платком из тончайшей кисеи, громко чмокнул, вызвав у присутствующих улыбки. Все же его варварская галантность произвела должное впечатление. К тому же обер-камергер рассказал, насколько она ему была известна, историю посольства, в котором митрополит Филарет и Луговской принимали участие. Коварство поляков, взявших в плен послов Семибоярщины, а также стойкое поведение русских в неволе вызвали известное почтение к этим, может, немного неуклюжим, но сильным и верным людям. В любом случае их царем стал теперь имперский князь и родственник шведского королевского дома, известный своими многочисленными военными победами, и отблеск его славы падал на всех его подданных. Так что ни о каком неуважении не могло быть и речи. Герцогиня Катарина, тронутая этими злоключениями, распорядилась включить послов в состав своей свиты с положенным их статусу содержанием. Дьяк бросился кланяться, главным образом, чтобы никто не видел, как блеснули от радости его глаза. Митрополит же принял благоволение как само собой разумеющееся, сдержанно поблагодарив за участие. Пока шел прием, Болеслав и Марта с принцессой стояли в одной из галерей дворца, ожидая вызова. Шурка, помня о данном ею обещании, вела себя в высшей степени прилично, то есть изнывала от скуки, но все-таки сдерживала свой темперамент. Мать, проведшая с дочерью накануне воспитательную беседу, иногда с тревогой поглядывала на нее, нисколько не обманываясь покорным видом, но пока поводов для беспокойства не было. Привыкший к дисциплине померанец, напротив, стоял совершенно безучастно, как будто происходящее его совсем не касалось. Это спокойствие, очевидно, и послужило поводом для атаки со стороны маленькой оторвы. – Господин фон Гершов! – Да, ваша светлость? – Здесь ужасно скучно! Расскажите нам что-нибудь. – Но что именно вас интересует? – высоко поднял брови Болек. – Ну, не знаю! Вы путешествовали, повидали много разных стран, участвовали в войнах, сражались рядом с моим отцом. Неужели вам нечего рассказать? – Боюсь, это не столь интересно, как вам кажется. – Ну хорошо, тогда расскажите нам о себе. Мы ведь уже давно вместе, а мы о вас ничегошеньки не знаем! – Мария Агнесса, – строго прервала ее мать. – Оставь, пожалуйста, господина фон Гершова в покое! – Но, мамочка, неужели тебе не интересно узнать о господине Болеславе? – Но, возможно, он не хочет ничего рассказывать! В конце концов, это… – Не сердитесь на дочь, сударыня, – мягко прервал ее лейтенант. – Принцесса права – здесь и впрямь совсем невесело! Что же, если вам интересно, то извольте, я расскажу. – Очень интересно, господин фон Гершов! – Тогда слушайте. Мы с братом родом из Померании. Впрочем, вы это и так знаете. Наши родители жили в небольшом замке неподалеку от Дарлова, где правил благородный дядя вашего отца – князь Георг. – У вас есть замок? – У нашего отца, принцесса. К тому же замок – это громко сказано. Просто каменная башня, к которой пристроен родительский дом. Мы были младшими сыновьями, а потому нас с детства готовили к военной службе.