– Сама приходи… Утром Болеслав проснулся с тяжелой головой. Кетхен уже убежала, и лишь растерзанная постель свидетельствовала, что страстная ночь с ней не приснилась бравому лейтенанту. Стол был заставлен грязной посудой и несколькими бутылками, оплетенными лозой. К несчастью, ни в одной из них не сохранилось ни капли живительной влаги, и молодой человек беззлобно выругался: – Вот же чертовка, и в постели даст фору любой маркитантке, и пьет не хуже иного рейтара! Судя по всему, этим таланты девушки не исчерпывались, потому что, несмотря на такую занятость, привести в порядок его одежду она успела. Одевшись, он спустился вниз и тут же наткнулся на хозяйку. – Доброе утро, господин Болеслав, – поприветствовала она его, – вы будете завтракать? – Доброе утро, фрау Анна, пожалуй, я съел бы чего-нибудь. – Возможно, вы хотите еще вина? – О, нет… вчерашнего было вполне достаточно! – Тогда, быть может, пива? – От пива не откажусь, и яичницу с ветчиной, пожалуйста. – Как вам будет угодно. Позавтракав, молодой человек пришел в доброе расположение духа и, поблагодарив за завтрак, направился по своим делам. Прежде ему приходилось бывать в Ростоке, и потому ориентировался он вполне уверенно и без труда нашел нужный ему дом. Собственно, это был не дом, а городской собор, где ему надо было спросить причетника и отдать ему послание. Причетник оказался пожилым человеком с изможденным лицом и внимательными глазами. – Как давно вы приехали? – спросил он у Боле-слава, приняв сверток. – Вчера. – Вы не слишком торопились, – заметил причетник, впрочем, без тени осуждения в голосе. – Полученные мной инструкции совершенно однозначно требовали прийти сюда до обеда, – возразил ему Болек. – Верно, – скупо улыбнулся тот, – приятно иметь дело с таким пунктуальным молодым человеком. Теперь приходите через три дня, и тоже до начала дневной молитвы. Если ответное послание будет готово, то вам его отдадут. – А если нет? – Если наши планы изменятся, вам сообщат, – проигнорировал его вопрос причетник. – Где вы остановились? – В трактире «У дядюшки Пауля». – Хорошо, я знаю это место. Ступайте, молодой человек. Вернувшись в трактир, лейтенант снова застал там толстого господина Мильха, с жалобной улыбкой поглядывающего на фрау Анну и печальным голосом рассказывающего ей какую-то душещипательную историю. – Вот видите, фрау Анна, до чего меня довела моя доброта, – изливал он душу трактирщице. – Я относился к этому мальчишке, как к собственному сыну, а он так со мной поступил! – Да что же случилось, господин Мильх? – участливо спросила она его. – Как, вы не знаете? – удивился он. – Наш герцог снова собирает армию! – Что, простите? – удивленно переспросил Боле-слав. – Ну да, – обернулся пивовар к новому слушателю, – он прислал указ о наборе целого полка пехоты, и теперь все городские бездельники только и толкуют о том, как бы стать под знамена герцога-странника! – И что в этом дурного, – мило улыбнулась фрау Анна, – бездельники на то и бездельники, чтобы думать о войне и легких денежках, которые на ней можно заработать. Правда, большая часть из них не доживет до той поры, как увидят хотя бы пару гульденов, но так уж устроен этот мир! – В том-то и дело, милая фрау Анна, – с жаром подхватил толстяк, – бездельники об этом только толкуют, а мой Фриц сбежал, а он-то далеко не бездельник! – Но вы можете обратиться с жалобой в магистрат, и вашего подмастерья вернут вам. – О чем вы говорите, – печально вздохнул он, – в прошлый приезд герцога у меня тоже сбежал подмастерье, и я так и сделал. Но Иоганн Альбрехт, едва приехав, казнил герцогского казначея, затем взыскал все недоимки по налогам. Потом на него случилось это ужасное покушение… в общем, все очень перепугались, так что никто в магистрате и слушать меня не стал. Хотя надо сказать, он тогда завалил заказами наших портных и оружейников, и они были очень довольны. А то, что у папаши Мильха сбежал подмастерье, не отработав положенный ему срок, так кому это интересно! – Да уж, вам не позавидуешь, – посочувствовала ему трактирщица. Что ей ответил пивовар, Болек не дослушал, прямиком направившись в свою комнату. Следующие три дня он провел в тягостном безделье. Поскольку заняться было решительно нечем, то днем он гулял, прислушиваясь к разговорам на улице, или вовсе валялся на кровати. Ночи проходили несколько веселее, поскольку их скрашивала Кетхен, но скоро и она ему приелась. Наконец наступил третий день, и молодой человек направился в собор. Присев на скамью, он внимательно выслушал проповедь до конца и направился к выходу. Никто не попытался что-либо ему передать, так что оставалось только ждать. Впрочем, тем же вечером к нему постучали. – Входите, – лениво отозвался он, и из-за двери показалось личико Кетхен. – Прошу прощения, – прощебетала она, – но какой-то господин спрашивает вашу милость. – Хорошо, я сейчас иду, – отозвался он и стал накидывать камзол. – Давайте я вам помогу, – шагнула к нему девушка. – Не стоит, я сам справлюсь, – сухо отозвался он, застегивая портупею. – Вы так переменились к своей бедной Кетхен… – надула она губки. – С чего ты взяла? – возразил Болек. – Я все вижу, – вздохнула служанка, – в первый день вы назвали меня милой, на второй – красавицей, а теперь только что не отворачиваетесь… – Тебе показалось, просто я немного устал. Так где, ты говоришь, ждет этот человек? – Он сказал, что будет ждать вашу милость у конюшни, – отозвалась девушка и проводила постояльца грустным взглядом. Потом вздохнула и, шмыгнув носом, пробормотала: – Все мужчины одинаковы! Этот хоть не скряга… На улице уже темнело, но человека, пришедшего на встречу, Болеслав заметил сразу. Он был одет как горожанин, а его лицо скрывал капюшон. – Это вы меня искали? – спросил лейтенант, и вдруг, повинуясь какому-то наитию, положил руку на эфес. – Я, – коротко отозвался тот и протянул ему довольно увесистую кожаную сумку: – Вы знаете, кому ее передать. Облегченно выдохнув, Болек взялся за послание, и в этот момент незнакомец неожиданно сильно схватил его за руки. Практически одновременно с этим какие-то субъекты, подскочившие из темноты, накинули плащ на голову молодому человеку, прежде чем он попытался вырваться… Нельзя сказать, чтобы вечера в Шверинском замке проходили скучно, однако и веселого в них было мало. Катарина Шведская считала неприличным устраивать пышные празднества в отсутствие супруга и не слишком часто приглашала гостей. Те же, кто постоянно проживал при дворе шведской принцессы, уже давно наскучили друг другу, и хотя бы поэтому вызывали мало интереса. Однако после прибытия барона фон Гершова с женой ситуация несколько переменилась. Ближайший сподвижник герцога-странника, казалось, внес свежую струю воздуха в затхлые покои старого замка. Он был молод, красив, и его верная служба была по достоинству вознаграждена сюзереном, так что господина барона вполне можно было назвать человеком богатым. Будь он холост, местные отцы перезрелых дочерей устроили бы на померанца настоящую охоту, но, увы – Кароль был женат. Его супруга Регина Аделаида была дамой многих достоинств и вскоре заняла ведущее место в числе придворных. Шведская принцесса почтила ее своей дружбой и с удовольствием коротала дни в обществе своей новой фаворитки, а по вечерам к ним присоединялся барон и развлекал дам рассказами о своей службе у герцога Иоганна Альбрехта или же о забавных происшествиях, случившихся с ним днем, пока он обучал войска. Вообще, если верить его рассказам, то война была делом исключительно веселым и занимательным. Так что нет ничего удивительного, что самым благодарным слушателем фон Гершова был юный принц Карл Густав. – Господин барон, а расскажите, как вы взяли Ригу? – спросил он у Кароля, дослушав очередную историю. – Боюсь, ваше высочество, уже поздно, – дипломатично отвечал тот ему, бросив быстрый взгляд на принцессу Катарину и сидящую рядом с ней жену. Надо сказать, что дамы не слишком любили эту историю, хотя причины у них для этого были разные. Шведская принцесса в свое время наслушалась по-дробностей об участии во всем этом нечистой силы, а у Регины Аделаиды были собственные не слишком приятные воспоминания. – Вы правы, господин барон, Карлу Густаву пора спать, – решительно заявила принцесса не допускающим возражений голосом. – Но, матушка! – все же попробовал возразить ей мальчик… однако протест остался без последствий. – С вашего позволения, – поклонился ей Кароль, – мы с его высочеством удаляемся. Принцу ничего не оставалось делать, как тоже поклониться и, поцеловав матери руку, отправиться в свои покои. Но едва они вышли, внимание барона отвлек слуга, что-то прошептавший ему так, чтобы мальчик ничего не слышал. – Вам нужно идти? – как можно более незаинтересованным голосом спросил Карл Густав у фон Гершова. – Да, мой принц, но прежде… – Хорошо, господин барон, вы можете идти, я сам доберусь до спальни. Померанец немного помялся, но, посмотрев в невинное лицо Карла Густава, решил, что никакой беды не случится, и, поклонившись, решительно пошагал за лакеем. Мальчик, в свою очередь, дождался, когда его шаги стихнут, и, разувшись, чтобы не привлекать внимания стуком каблуков, побежал вслед за ним. Быстро добравшись до комнаты, игравшей роль кордегардии, принц приложил ухо к двери и стал жадно слушать разговор за ней. – Мы доставили этого человека, господин барон, – докладывал кто-то его наставнику сиплым голосом. – Все как вы просили, тихо и благородно! – Он сопротивлялся? – Не успел. – Но он цел? – Как можно, – оскорбился сиплый, – вы же просили! – Хорошо. В приоткрытую щелку было видно, как в скупо освещенную комнату втолкнули связанного человека. Лицо его было закрыто каким-то мешком, руки стянуты за спиной, а с боков его поддерживали двое сопровождающих совершенно разбойничьего вида. Во всяком случае, именно так показалось принцу. – Развяжите его, – коротко велел фон Гершов. Сопровождающие переглянулись, однако, не решившись перечить, исполнили приказание. – А теперь оставьте нас! – Но, господин барон…