— Спасибо тебе, родной, я о такой радости и таком счастье даже не думала никогда. Юрка решил пригласить куда-нибудь обеих своих женщин. Выбрали зал Чайковского и московскую изюминку — ансамбль Игоря Моисеева. Моисеев — гениальный человек и потрясающий организатор — сотворил то, что до него никто никогда не создавал. Он соединил балет с народным танцем, подняв тем самым танцы народов мира на высочайший балетный уровень. Весь мир стоя аплодировал балету Моисеева. Билеты оказалось достать уже полегче. Мамочка и Люба надели свои самые нарядные туалеты, и все трое направились на площадь Маяковского. Народный трибун, как всегда, стоял величественно и гордо на своем законном месте. Снующие, встречающиеся, ждущие и провожающие были всего лишь обрамлением, фоном хозяина площади. Всех покорил танец трех аргентинских пастухов. Мамочка и Любка, стоя, хлопали в ладоши, а гордый Юрка восседал в алом плюшевом кресле и любовался своими дамами. * * * Выпускной год в Омске пролетел как один день. Юрка был закручен как «последний винт». Практика в угрозыске Омской области, скромная свадьба в деревне, работа на фабрике, подготовка диплома, госэкзамены и выпускной бал — свободного времени не было совершенно. Молодой, дипломированный лейтенант Климов с женой Любушкой в августе уехал отдыхать в частный сектор города Сочи. В Омск решили не возвращаться, а после купаний и загораний прямиком ехать в Москву. От бабушки осталась комната в коммуналке, в которую ребята и собирались вселиться. Валентина Петровна звала сына и невестку в свою квартиру, но молодые категорически отказались, решив начать новую жизнь отдельно от всех. — Две хозяйки на одной кухне находиться не должны, — изрек мудрую истину совсем еще не мудрый двадцатитрехлетний Юрка. * * * Что нужно сделать, чтобы милая, любимая, ласковая, нежная и скромная женщина стала сволочью и неисправимой стервой? Нужно ей изменить? Нет! Не давать денег? Не думаю. Обругать последними словами? Совсем не то. Избить, наконец? Да нет же. Может, уйти от нее? Опять не то. Надо дать ей власть и финансовую независимость! * * * — Юрасик, солнышко мое, я хочу работать. Ну что я дома сижу, у телевизора тупею. Я медсестра, говорили, что хорошая. Можно, я работать пойду? * * * Юрка Климов распределился в Москву, в отдел ВХСС (Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией) Центрального района. Многие коллеги годами ходили вокруг экономического отдела милиции, мечтая о переходе туда. Климов, не напрягаясь и никого не упрашивая, сразу распределился в отдел «белых воротничков». Служба в экономических подразделениях считалась престижной, а возможности оперов в условиях всеобщего дефицита были фантастическими. Юрка считал, что служебное положение для того и существует, что бы его использовать. Он попал в группу контроля над предприятиями общественного питания. А если проще, то все рестораны и кафешки Центрального района оказались под ним. Климов, как учили, перезнакомился со всеми директорами и шеф-поварами. Все ему заискивающе кланялись и подобострастно улыбались. Обедать и пить он ни с кем не стал, а начал регулярно, с упорством рейсового автобуса, пробивающегося сквозь пробки на Ленинском проспекте, проводить масштабные контрольные закупки. Результаты проверок, соответственно, нормальными быть просто не могли. Пересортица продуктов, недовес, недобив по кассе, продажа левого спиртного и сигарет через бар, просто открытое воровство и стяжательство были делом обыденным. Юрка это все знал и революцию в давно отлаженном механизме совершать не собирался. Но поставить себя на пьедестал он был должен, как же без этого. Без этого оказалось никак. Климова стали уважать, бояться и ненавидеть одновременно. Юрке это чувство власти, полной свободы и безнаказанности дурманило голову и очень нравилось. Он получил все, что хотел. Разъезжал на служебной «Волге», обедал в шашлычной «Казбек», ужинал в валютных ресторанах Центра международной торговли. Вещи и обувь ему привозили на просмотр из складов центрального универмага. Платил ли наш герой? Конечно, платил. И за обеды, и за костюм, и за юбочку Любке. А зачем платил? И так бы отдали, да за честь сочли. Нет, в тюрьму Юрка не хотел. А хорошее образование и природная смекалка подсказывали, что пользоваться служебным положение можно и даже нужно, а вот злоупотреблять ну никак нельзя — сядешь! Цены, по которым никто ничего купить не мог в те времена развитого социализма, оказывались мизерные, а вот достать нужную вещь было невозможно. У Климова такая проблема отсутствовала. Наладив жесткие подконтрольные отношения с курируемым общепитом, Юрка как-то решил собрать в зале управления милиции центрального района всех директоров столовых, кафе и ресторанов и поговорить с ними серьезно. Руководство управления, узнав про такие начинания, немного струхнуло и вызвало Юрку на ковер. Поорали немного, постращали, но отменять революционное мероприятие не стали. А в день собрания начальники прихватили с собой стулья и притулились у дверей плотно набитого людьми зала. Климов тщательно подготовился к мероприятию. Проштудировал все конспекты по хищениям в общепите, провел консультации с экспертами по бухучету, изучил рецептурные кулинарные справочники (рецепты блюд были четко прописаны в рецептурном справочнике и утверждались ГОСТОм. Справочник имел силу закона). В последние ночи перед собранием Юрке уже снились нормы выхода мяса в бефстроганове и плавающие сухофрукты в компоте. Собрание началось в одиннадцать утра. Этим событием так заинтересовались в московской милиции, что на мероприятие приехал даже генерал с Петровки (правда в штатском). Никто не знал, что делать с Климовым: то ли взашей гнать, то ли хвалить. Юрка раздобыл черный галстук, Любка нагладила ему штаны и белую рубашку. Климов блистал на сцене, как золотой червонец в солнечный день. Впервые в жизни, забравшись на трибуну и ощутив за своей спиной бодрящий взгляд мраморного Владимира Ильича, он постучал указательным пальчиком левой руки в микрофон. Зал замер в молчании и предвкушении чего-то особенного, непонятного и, скорее всего, плохого. Юрка представился присутствующим, извинившись перед теми приглашенными, с которыми он еще не успел познакомиться. И стал чихвостить районный общепит. Разгромил их в пух и в прах, а в поддержку своей пламенной комсомольской речи рассказал бывалым директорам о всех способах обмана покупателей, администраторов и тех же директоров сотрудниками общепитовских точек. Начав за упокой, он решил закончить за здравие, хотя перепуганные, красные как спелые помидоры лица директоров уже ничего не выражали. — …Работать, друзья, нам вместе. Мы ведь с вами где-то коллеги. Дело делаем общее, кормим людей и даем план государству. Просьбы две: план продаж должен расти ежемесячно! И второе: никакого обмана ни от ваших сотрудников, ни от вас мы терпеть не намерены. Будем работать!!! Доклад имел успех. Юрку вызвали в Главк и попросили выступить на годовом комсомольском собрании, а в отделе его поставили на очередь на «жигули» первой модели. * * * Климов устроил жену на работу в ресторан «Советский» — самый шикарный и самый престижный в Москве. Огромные окна с толстыми серыми стеклами смотрели на Кремль. Директор, седовласый красавец Самвел, счел за честь присутствие Любки в его шикарном заведении. Жена опера была охранной грамотой для его ресторана. На следующий день после инструктажа и отмашки Юрки ровно в десять в ресторан вошла молодая женщина. Не дожидаясь приглашения, она вошла в кабинет директора и села в кожаное глубокое кресло, закинув нога на ногу. На столе гостью ждала бутылка кахетинского розового вина, пикантно нарезанный сыр и красный прозрачный виноград. Самвел Гургенович Казарян был сама любезность. Любовь Евгеньевна Климова приступила к выполнению своих обязанностей старшего администратора четко, жестко и без вступления. — Ну вот что, мои милые… — начала свою тронную речь Любка. Утренний зал блестел чешскими люстрами, игравшими в первых лучах мелькнувшего солнца, тяжелыми плюшевыми гардинами вишневого цвета с золотой отделкой, расписными стенами, потолком в стиле советского классицизма и Василием-гардеробщиком, приводящим себя в порядок рассолом из трехлитровой банки с солеными томатами. Перевернутые стулья, рабочие, чистящие недалеко от эстрады фонтан с золотыми рыбками, снующие уборщицы и замотанные экспедиторы со свежими фруктами с Центрального рынка — все это представляло собой жужжащий улей. Официанты и два молодых бармена, выстроившись полукругом, стояли посредине зала и дружно в такт речи кивали головами. — …Так вот. С сегодняшнего дня, подчеркиваю, с сегодняшнего дня!!! — Любка включила полную громкость. На эти две октавы среагировал только Василий-гардеробщик. Он подавился рассолом, резко оторвал банку от лица и громко закашлялся. Все остальные участники собрания, в том числе и Самвел, стоявший за Любкиной спиной, скромно опустили глаза в ожидании дальнейших указаний. — …Все чаевые, включая чаевые барменов, после смены сдаются мне в обязательном порядке! Кто не захочет прислушаться или решит обмануть — вперед, Москва большая, мест много. В конце недели все смены получают свои премиальные. Повторяю: крысятничать не дам!!! Красавец Самвел упорно рассматривал изящные ноги докладчицы и уже ощущал ее на древнем кожаном диване своего директорского кабинета. Но эти эротические мысли опытный ресторатор быстренько свернул, представив себе тот геморрой, который мог свалиться на его седую голову. Речь старшего администратора продолжалась, но слова более не имели значения. Каждый слушатель усиленно пытался просчитать материальные потери, постигшие его семью. * * * Юрка за завтраком ежедневно интересовался рабочими успехами жены и настраивал ее на боевые действия. Результаты трудовой деятельности Любки превзошли все ожидания. В семье появились немалые деньги. У жены завелись нужные связи среди торгашей и артистов. Многие известные писатели, партийные и советские чины оказались приятно удивлены ее вниманием и услужливостью. Молодая красавица с безупречным макияжем и скромными украшениями, в темно-синем строгом костюме, белоснежной блузке и лакированных черных туфельках стала популярна в Москве. С ней искали знакомства и гордились ее неподдельным вниманием во время застолий. Все просьбы клиента выполнялись моментально и между прочим. В распоряжении администратора находился штат официантов, водителей и многочисленных помощников. Любка всегда и всем платила за услуги, поэтому ей никто никогда и ни в чем не отказывал. Ее клиенты обслуживались в первую очередь и по высшему разряду. О чем бы не шла речь и в каком бы состоянии не находился посетитель ресторана, Любовь Евгеньевна начинала и заканчивала разговор улыбкой, показывая при этом свои белоснежные очаровательные зубки. А просьбы бывали разные… Дело пошло, она стала частью «блатной», элитной Москвы, где главное — связи и возможности. * * * Понимать, что семья распадается, Юрка начал через пару лет после трудоустройства жены. Днем и вечером она появлялась редко, все общение с мужем ограничивала получасовым завтраком. Приезжала домой Люба ночью, всегда на такси и всегда в легком подпитии. Поначалу все списывалось на работу. Действительно, ресторан работал до ночи, действительно с гостями приходилось пригубить бокал шампанского, и действительно, поздней ночью можно добраться до дома только на такси. Юра все понимал, но жена (хозяйка) дома отсутствовала, и, похоже, жену он потерял. Квартиру убирала домработница, рубашки и белье стирала прачечная, а о ласках молодой и любимой жены он вообще забыл. Любка приезжала без сил и выглядела как выжатый лимон. Через год Любовь Евгеньевна купила новую, по тем временам крутую шестую модель «жигулей». С мужем этот вопрос даже не обсуждался. — Ну, сколько можно на такси разъезжать, — заявила Люба, покручивая автомобильный брелок на мизинчике левой руки. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказался разговор в Большом театре, куда Люба пригласила мужа в выходной. Это, скорее, уже был не разговор, а уведомление.