Спите спокойно, как неразумные животные, Пока божий гнев не спугнет вас, как охотник, Сокрушающий всё, что встречает в лесу, Добираясь до логовища дикого кабана! Слышу!.. там!.. вихри… уже подняли головы С полярных льдов, как морские чудовища, Уже сделали себе крылья из тучи, Сели на волны, сняли с них оковы. Слышу!.. уж морская пучина разнуздана. Уже вздымает влажную шею под облака, Уже… еще лишь одна цепь удерживает. Но скоро ее раскуют… слышу удары молотов…». Сказал и, заметив, что кто-то его сбоку слушает, Задул свечу и исчез во мраке. Блеснул и скрылся, как предчувствие беды, Которое неожиданно взволнует сердце И пройдет — страшное и непостижимое. Памятник Петра Великого Вечером, в ненастье стояли двое юношей Под одним плащом, взявшись за руки. Один был странник, пришелец с запада, Неведомая жертва царского гнета, Другой — поэт русского народа, Прославленный на всем севере своими песнями. Они недолго, но близко были знакомы И через несколько дней уже стали друзьями. Их души, возвышаясь над земными препонами, Были подобны двум породнившимся альпийским скалам, Хоть и навеки разделенным водной стремниной; Они едва слышат шум своего врага, Сближаясь друг с другом поднебесными вершинами. Странник о чем-то думал перед колоссом Петра, А русский поэт так промолвил тихим голосом: «Первому из царей, вершителю чудес, Вторая царица соорудила памятник. Уж царь, отлитый в образе великана, Сел на медный хребет буцефала, И искал места, куда бы он мог въехать на коне, Но Петр на собственной земле не может стать, В отечестве ему не хватает простора; За пьедесталом для него послано за море, Послано вырвать на финляндском побережьи Глыбу гранита; она, по приказу государыни, Плывет по морю и бежит по земле И падает в городе навзничь перед царицей. Уж пьедестал готов; летит медный царь, Царь-кнутодержец в тоге римлянина; Конь вскакивает на стену гранита, Останавливается на самом краю и поднимается на дыбы.[385] Нет, Марк Аврелий в Риме не таков. Народа друг, любимец легионов, Средь подданных не ведал он врагов, Доносчиков изгнал он и шпионов. Им был смирён домашний мародер, Он варварам на Рейне и Пактоле Сумел не раз кровавый дать отпор, — И вот он с миром едет в Капитолий. Сулят народам счастье и покой Его глаза. В них мысли вдохновенье. Величественно поднятой рукой Всем гражданам он шлет благословенье. Другой рукой узду он натянул, И конь ему покорен своенравный, И, кажется, восторгов слышен гул: „Вернулся цезарь, наш отец державный!“ И цезарь едет медленно вперед, Чтоб одарить улыбкой весь народ, Скакун косится огненным зрачком