— Куски дерьма, — отмахнулся Эгил. — Слишком тяжелые! — Для перевозки груза сгодятся. — Пустить их на дрова — больше толку будет. Гербрухт затыкал материей щели между сломанными досками, остальные орудовали черпаками. Один из захваченных нами кораблей тоже дал течь — тот, что был с белым крестом: его повредили, когда последнее вражеское судно вступило в бой. Оно ударило ему в корму, и доски обшивки разошлись в районе ватерлинии. Мы перевели на этот корабль бо́льшую часть пленников, забрав у них кольчуги, щиты и шлемы. Перегрузили к себе парус, новый и дорогой, и припасы, оказавшиеся весьма скудными: немного твердого как камень сыра, мешок плесневого хлеба и два бочонка эля. Дав им всего шесть весел, я приказал рубить концы. — Ты их отпускаешь? — удивился Эгил. — Не хочу кормить этих ублюдков в Беббанбурге, — пояснил я. — Да и далеко ли они уйдут? Есть-пить им нечего, паруса нет. Половина раненые, и судно течет. Если у них есть хоть капля мозгов, они погребут прямиком к берегу. — Против ветра. — Эгила позабавила эта мысль. — А добравшись до берега, окажутся на нем безоружными, — продолжил я. — Вот вам и добро пожаловать в Нортумбрию. Мы освободили одиннадцать рыбаков из экипажей «Гидены» и «Свельве» — их заставили орудовать веслами на вражеских судах. Пленники наши все оказались из Уэссекса или из Восточной Англии — подданные короля Эдуарда, если тот еще был жив. Дюжину я захватил с собой в Беббанбург, в том числе попа, так пламенно призывавшего убивать нас. Его доставили ко мне на «Сперхафок». Судно все еще глубоко зарывалось осевшим носом, однако Гербрухту удалось устранить основную течь, да и перенос балласта помог выровнять корабль. Священник был молодой, коренастый, круглолицый, с черной шевелюрой и мрачный. Мне он показался смутно знакомым. — Мы встречались? — спросил я. — Слава Всевышнему, нет. Он стоял прямо под рулевой площадкой, под охраной ухмыляющегося Беорнота. Мы подняли парус и шли на север, домой, подгоняемые свежим западным ветром. Большинство моих людей находились на захваченном нами большом корабле, и лишь немногие оставались на «Сперхафоке», все они продолжали откачивать воду. Молодец, поклявшийся меня убить, так и стоял, привязанный к мачте, и таращился на меня. — Тот юный глупец родом из Уэссекса, — обратился я к попу, кивнув в сторону парня. — А вот ты, судя по говору, мерсиец. — У Царствия Христова нет границ, — заявил он. — В отличие от моего милосердия, — процедил я. Священник промолчал. — Я из Нортумбрии, — продолжил я, не обращая внимания на его дерзость. — В Нортумбрии я олдермен. Ты обязан называть меня лордом. Он молчал, только зло смотрел на меня. «Сперхафок» шел валко, неохотно всходил на волну, но плыл, и мы держали курс на дом. «Банамадр» и захваченный корабль шли рядом, готовые снять нас, если «Сперхафок» начнет тонуть, но во мне с каждой минутой крепла уверенность, что мое судно дотянет до берега и мы его починим. — Ты обязан называть меня лордом, — повторил я. — Откуда ты? — Из Царствия Христова. Беорнот отвел мясистую ручищу, чтобы ударить попа, но я покачал головой. — Ты понимаешь, что нам грозит опасность утонуть? — спросил я у священника, хранившего упрямое молчание. У меня были причины сомневаться в способности пленника понять по поведению «Сперхафока», что он не только не погружается, но даже обретает былую прыть. — И когда судно пойдет ко дну, — заговорил я снова, — я привяжу тебя к мачте рядом с тем молокососом. Если, конечно, ты не сообщишь мне то, что я хочу знать. Откуда ты? — Родился я в Мерсии, — скрепя сердце, признался он. — Но Господу угодно было послать меня в Уэссекс. — Если он еще раз не обратится ко мне «лорд», можешь треснуть его так сильно, как захочешь, — сказал я Беорноту. Потом улыбнулся попу. — Куда именно в Уэссексе? — Винтанкестер, — процедил он, помедлил, а затем, почувствовав, что Беорнот пошевелился, торопливо добавил: — Лорд. — И что делал священник из Винтанкестера на корабле у берегов Нортумбрии? — Нас послали убить тебя! — рявкнул он, потом ойкнул, когда Беорнот отвесил ему затрещину. — Отче, черпай крепость во Господе! — воззвал к нему молодец у мачты. — Как зовут того придурка? — поинтересовался я, хмыкнув. Священник помедлил немного, бросив на юношу косой взгляд. — Вистан, лорд, — сказал он. — А тебя как величать? — осведомился я. — Отцом Сеолнотом. — Он снова помолчал, прежде чем добавить «лорд». Тут я понял, почему он показался мне знакомым и откуда взялась его ненависть. И рассмеялся. Мы вернемся домой. Глава 2 Мы довели «Сперхафок» до дома. Это оказалось нелегко. Гербрухт замедлил приток воды, но узкий корпус все равно тяжело всходил на послеполуденную волну. Я поставил дюжину парней отчерпывать воду и опасался, что ухудшающаяся погода добьет корабль, но налетающий порывами ветер смилостивился и перешел в устойчивый западный. Бурное море успокоилось, и парус с волком потихоньку нес «Сперхафок» на север. Уже смеркалось, когда мы достигли островов Фарнеа и проковыляли мимо них. На небе багровой полосой, яростной, как огонь в горне, полыхал закат, на фоне его резко обрисовывались очертания стен Беббанбурга. Валящаяся с ног команда провела раненый корабль по узкому фарватеру в гавань. Мы пришвартовали «Сперхафок»; за следующее утро мне предстояло послать упряжку волов, чтобы вытащить его за черту прилива, где можно будет починить нос. «Банамадр» и захваченный корабль вошли в порт следом за нами. Во время долгого пути домой я пытался поговорить с отцом Сеолнотом, но он угрюмо отмалчивался. Вистан, юнец, вбивший себе в голову, будто его Бог хочет моей смерти, впал в отчаяние, и толку от него тоже было мало. Я спросил у обоих, кто послал их на север убить меня, но ни один не ответил. Вистана я отвязал от мачты и подвел к куче трофейных мечей. — Бери любой и еще раз попробуй меня прикончить, — предложил я ему. Мои люди загоготали и принялись подстрекать его. Юнец залился краской, но не предпринимал попытки свершить возложенную на него Богом работу. Вместо этого он уселся рядом со шпигатом и просто сидел до тех пор, пока Гербрухт не сунул ему черпак в руки. — Парень, жить хочешь? — поинтересовался фриз. — Тогда вычерпывай воду! — Твоего отца зовут Сеолбертом? — спросил я Сеолнота. Тот удивился моей осведомленности, хотя на самом деле это была всего лишь догадка. — Да, — выдавил пленник. — Я знал его, когда был маленьким. — Он мне рассказывал. — Священник помолчал и добавил: — Лорд. — Я тогда ему не нравился, — признался я. — И уверен, до сих пор не нравлюсь. — Господь наш заповедал нам прощать, — пробормотал он, но тем унылым тоном, каким говорят христианские попы, когда вынуждены признавать неприятную истину. — Где твой отец теперь? Священник некоторое время молчал, потом решил, видимо, что ответ не откроет тайны: — Отец мой служит Господу в соборном храме Винтанкестера. Как и мой дядя. — Рад, что оба они живы! — воскликнул я, покривив душой, потому как не любил братьев. Это были близнецы из Мерсии, похожие один на другого, как два яблока. Они вместе со мной находились в заложниках у данов, и если Сеолнот и Сеолберт оплакивали свою долю, я радовался ей. Мне полюбились даны, а близнецы, истовые христиане, сыновья епископа, были воспитаны в убеждении, что все язычники — дьявольское отродье. Получив свободу, они отправились учиться на священников и сделались яростными ненавистниками северных богов. Судьба распорядилась так, что дорожки наши частенько пересекались. Они всегда относились ко мне с презрением и обзывали врагом церкви и еще похуже, но я в итоге поквитался с ними за оскорбления, выбив отцу Сеолберту бо́льшую часть зубов. Сеолнот был очень похож на отца, но я подумал, что беззубый Сеолберт наверняка назвал бы сына в честь брата. И угадал. — Так что сын щербатого отца делает в нортумбрийских водах? — спросил я. — Божью работу, — заявил он. — Пытает и убивает рыбаков, то есть? — уточнил я. На это попу ответить было нечего. Мы пленили всех вражеских командиров и той ночью их заперли в пустой конюшне под охраной моих людей, но отца Сеолнота и сраженного печалью Вистана я пригласил поужинать в главном зале. Это не был пир — большинство дружинников поели раньше, — поэтому за столом оказались только экипажи кораблей. Единственной присутствующей женщиной, не считая служанок, была моя жена Эдит. Я усадил отца Сеолнота по левую руку от нее. Мне поп не понравился, но я решил проявить уважение к его сану и пожалел о своем поступке сразу же, как только он занял место за высоким столом. Священник воздел руки к закопченным балкам и принялся громким и резким голосом возносить молитву. Я посчитал этот жест проявлением храбрости, но то была храбрость дурака. Он просил Бога испепелить огнем сей «оплот пагубы», опустошить его, выжечь зло, поселившееся в его стенах. Я позволил ему помолоть языком некоторое время, потом попросил замолчать. Но когда вместо этого он только заговорил громче, призывая своего Бога низвергнуть нас в пучину ада, я кивнул Бергу. — Отведи ублюдочного святошу в свинарник и закуй в железо, — велел я. — Пусть свиньям проповедует. Берг выволок попа из зала, и мои люди, даже христиане, провожали его насмешками. Вистан, как я заметил, смотрел на это молча и печально. Он пробудил во мне интерес. Его кольчуга и шлем, ставшие теперь моими, были лучшей работы, намекая на знатное происхождение бывшего владельца. Еще я предполагал, что, вопреки своей глупой браваде, это разумный молодой человек. — Когда поедим, отведем его в часовню, — сообщил я Эдит, указывая на пленника. — В часовню?! — удивилась она. — Возможно, он захочет помолиться. — Зарежь щенка, да и дело с концом, — жизнерадостно посоветовал Эгил. — Думаю, он разговорится. Мы немало выведали у остальных пленников. Небольшую эскадру из четырех кораблей сосредоточили в Дамноке в Восточной Англии, укомплектовав людьми, набранными в том же порту, в других гаванях Восточной Англии, а также в Уэссексе. По преимуществу в Уэссексе. Всем хорошо заплатили и обещали награду, если удастся меня убить. Начальниками над флотом, как нам сообщили, были отец Сеолнот, мальчишка Вистан и западный сакс по имени Эгберт. Я про Эгберта никогда не слышал, но пленники утверждали, что это прославленный воин.