— Бейте их! Бейте! Он стоял на высокой носовой палубе, откуда отряд в дюжину противников метал в Беорнота и его товарищей бесполезные копья. Остальная часть команды, по моим прикидкам не больше сорока человек, противостояла нам в темном чреве корабля. Воин напротив меня — юнец с круглыми от ужаса глазами, в кожаном шлеме и со стареньким щитом — подался назад, когда я коснулся палубы. — Сдохнуть хочешь! — рыкнул я. — Бросай щит, малый, и будешь жить. Не вняв совету, он поднял щит и ударил им меня. Нанося удар, он вскрикнул, хотя ничего плохого с ним не произошло. Я встретил его щит своим, развернув так, чтобы и щит юнца повернулся, открывая тело для смертоносного укола Осиным Жалом, пришедшегося в низ живота. Я дернул клинок вверх, потроша противника, как упитанного лосося. Справа от меня был Фолькбальд, слева Осви, и втроем мы прошли через жидкую «стену щитов», переступая через убитых и поскальзываясь в крови. — Я взял корму! — донесся возглас Финана. Справа на меня наскочил человек. Фолькбальд подставил ему ногу, Осиное Жало скользнуло по его глазам. Он еще вопил, когда здоровяк-фриз вышвырнул его за борт. Обернувшись, я увидел, что Финан и его люди заняли рулевую площадку. Они занимались тем, что скидывали в море убитых, да и живых, как я подозревал, тоже. Враги оказались теперь расколоты на две группы: одна на корме, другая между моими дружинниками и людьми Финана, к которым присоединились и рьяные дружинники Эгила. Сам Эгил, орудуя своим мечом Аддером, красным по рукоять, расчищал дорогу между гребными банками. Противники шарахались от свирепого норманна. — Бросайте щиты! — обратился я к врагам. — Складывайте оружие! — Бей их! — голосил человек на носу. — Бог с нами! Нас нельзя победить! — Зато можно убить, — фыркнул Осви. При мне было двадцать воинов. Десятерых я оставил сдерживать находившихся позади, прочих повел к носу. Мы били мечами по щитам, мы выкрикивали оскорбления; мы являли собой надвигающуюся погибель, и неприятели сломались. Они побросали щиты, положили оружие и опустились в знак покорности на колени. На корабль перебирались мои люди и норманны Эгила. Вскрик поведал мне о смерти человека у меня за спиной, но это был последний вскрик, потому что вражеская команда была побеждена. Я посмотрел направо и увидел, что самый маленький неприятельский корабль поставил парус и идет на юг. Он убегал. — Эта битва закончилась, — обратился я к врагам, теснившимся под крестом, украшавшим штевень корабля. — Не стоит умирать ни за грош. Мы потопили одно судно и захватили два. — Складывайте щиты! — продолжил я, делая шаг вперед. — Все кончено! Щиты загремели по палубе. На доски упали мечи и копья. Все сдались, кроме одного упрямого воина. Всего одного — молодого, высокого, с густой белой бородой и яростными очами. Он стоял на носу, держа длинный меч и простой щит. — Бог с нами! — взывал он. — Бог нас не оставит! Бог никогда не подведет! — Упрямец громыхнул клинком по щиту. — Поднимите оружие и убейте их! Ни один из его товарищей не шелохнулся. Они понимали, что побиты, и надеялись только на милость с нашей стороны. Юнец, поверх кольчуги у которого висело на серебряной цепи распятие, в последний раз ударил мечом, сообразил, что остался один, и, к моему изумлению, спрыгнул с носовой площадки и сделал два шага по направлению ко мне. — Ты Утредэрв? — осведомился он. — Кое-кто так меня называет, — любезно признал я. — Нас послали убить тебя. — Не вам первым дают такое поручение, — сказал я. — Кто ты? — Избранник Божий. Лицо его обрамлял шлем, искусной работы вещь, окованная серебром и с крестом на шишаке. Красивый был молодец, высокий и гордый. — У Божьего избранника есть имя? — спросил я. Сунув Осиное Жало Осви, я выхватил из подбитых войлоком ножен Вздох Змея. Божий избранник решил драться, причем один на один, так что Вздоху Змея достанет места, чтобы излить свою ярость. — Мое имя Бог ведает, — гордо ответил юнец. Он обернулся. — Отче! — Сын мой! — отозвался резкий голос. Говорил священник, что стоял среди копейщиков на носу, и по этому скрежещущему голосу я узнал того, кто подбадривал воинов убивать нас. — Если я умру, то попаду на небо? — с искренним волнением спросил юнец. — Сын мой, сегодня же будешь рядом с Богом. Среди блаженных святых! Потрудись же во имя Господне! Молодец опустился на миг на колени, закрыл глаза и неуклюже перекрестился рукой, держащей меч. Люди Эгила, мои дружинники и выжившие враги смотрели на все это. Кое-кто из моих воинов-христиан тоже осенил себя крестом. Молятся они за меня или просят прощения за то, что захватили корабль с крестом на штевне? — Не валяй дурака, парень, — посоветовал я. — Я не дурак, — гордо возразил он, поднимаясь. — Бог не выбрал бы дурака для угодного Ему дела. — Это какого же? — Избавить землю от твоего подлого существования. — По моему опыту, — заметил я, — твой Бог почти всегда выбирает дураков. — Ну, тогда я дурак Божий, — с вызовом провозгласил юнец. За спиной у него загремело, и он в испуге обернулся, но увидел, что это всего лишь еще один из его товарищей бросил на палубу щит и копье. — Тебе не помешало бы крепче верить, — укорил он труса, а потом повернулся и кинулся на меня. Само собой, он был храбрым. Храбрым и глупым. Он знал, что обречен на смерть. Может, и не от моей руки, ведь, если даже ему удастся убить меня, мои люди изрубят его в куски. Идиот отдавал себе в этом отчет и понимал, что жить ему осталось считаные минуты, но надеялся обрести новую жизнь в залитой солнцем скукотище христианского рая. Верил ли парень, что способен победить меня? В бою все возможно. Он вполне мог сразить меня, если преуспел в обращении с мечом и щитом — этих искусствах, делающих воина великим. Но похоже, вера его коренилась не в кровью и потом обретенном мастерстве, а в надежде на то, что его Бог спустится с небес и дарует ему победу. Вот эта глупая вера и гнала его в бой против меня. Пока он молился, я высвободил левую руку из внутренней скобы щита и теперь держал его только за внешнюю петлю. Противник это наверняка заметил, но значения не придал. Щит и меч я опустил, дожидаясь, пока враг не окажется в шести или семи шагах от меня, потом отвел левую руку и бросил щит. Метнул я его понизу с силой и целился ему в ногу. Расчет оказался верным: он споткнулся о щит, корабль подпрыгнул на волне и малый отлетел к банке. Я сделал шаг вперед, одним взмахом Вздоха Змея рубанул по его мечу, и тот с глухим звоном переломился. Пока две трети его клинка скользили по доскам, он в отчаянии попытался достать огрызком мое бедро. Я перехватил его кисть и крепко сжал. — Неужели тебе и впрямь так неймется умереть? — поинтересовался я. Он вырывался из моей хватки, потом попытался ударить меня окованным краем щита, но тот только шлепнул меня по бедру. — Дай мне другой меч! — потребовал юнец. Я рассмеялся: — Повторяю вопрос, дурень: тебе и в самом деле так неймется умереть? — Бог велел мне убить тебя! — Бог? Или священник, наливший яда в твои уши? — уточнил я. Он снова дернул щитом, и мне пришлось поставить Вздох Змея так, чтобы помешать ему. — Бог велел мне, — упрямо повторил юнец. — Тогда твой Бог такой же дурак, как и ты, — отрезал я. — Откуда ты заявился, глупец? Парень помялся, но я выкрутил ему кисть и больно заломил руку. — Из Уэссекса, — пробормотал он. — Это я по твоему говору понял. Откуда именно из Уэссекса? — Андефера, — против воли признался он. — А Андефера находится в Вилтунскире, — сказал я. Он кивнул. — Где олдерменом является Этельхельм, — добавил я и заметил, как вздрогнул юнец, услышав имя. — Бросай меч, парень. Он упирался, но я снова выкрутил ему кисть, и ему пришлось бросить огрызок меча. Судя по рукояти с золотой инкрустацией, оружие было дорогим, но сломалось при ударе Вздоха Змея. Я швырнул эфес Осви. — Возьми этого набожного дурака и привяжи его к мачте «Сперхафока», — распорядился я. — Пусть живет. — Вопрос в том, выживет ли «Сперхафок», — сухо заметил Финан. — У него течь. Я бросил взгляд через палубу захваченного корабля и убедился, что Финан прав. «Сперхафок» тонул. Тараня первого противника, «Сперхафок» проломил две доски и начал погружаться носом. Когда я перебрался на него, он уже глубоко осел. Гербрухт, великан-фриз, разломал палубный настил, и теперь люди переносили балластные камни на корму, чтобы выровнять судно. — Господин, мы сможем залатать его! — крикнул Гербрухт, заметив меня. — Течь только с одного борта. — Люди нужны? — спросил я. — Сами управимся! Эгил прошел следом за мной на корму «Сперхафока». — Последний уходит, — пробормотал он, глядя на меньший из вражеских кораблей, который почти уже скрылся за южным горизонтом. — Мне бы этот спасти, — мрачно отозвался я. Гербрухт уверял, что способен заделать течь в борту «Сперхафока», но ветер свежел, и волна поднималась. Около дюжины парней откачивали из трюма воду, некоторые даже пустили в ход шлемы, чтобы вычерпывать ее. — Впрочем, мы можем дойти до дома на одном из этих. — Я кивнул в сторону двух захваченных судов.