Эльга его не слышала. Ее, впрочем, наверное, и не существовало в тот момент. Отдельно жили руки, пальцы, нос, который приходилось тереть, потому что из него текло. Где-то внизу существовали ноги, переступали сами по себе. Иногда проявлялась спина, требуя себя, бедную, затекшую, хоть как-то заметить. Вся остальная Эльга была бесплотна и пряталась среди листьев, в шорохах, скрипах и узорах, на которые ложился свет. Башквицы с недоумением взирали на то, как она копается в них, набивает одними листьями, освобождает от других, наполняет новым, скрытым до поры смыслом. Туп-туп-ток. Странные ощущения. – Правее, к Ружам, – командовала Эльга, на мгновение становясь голосом. – А теперь, пожалуйста, к Башквицам. И свет смещался, ведя за собой руку господина Некиса. – Так хорошо? Нет ответа. Наверное, было бы плохо, был бы и ответ. А еще господин Некис не был уверен, что видит то, что видит. Как работают большие мастера, он несколько раз наблюдал воочию, но настоящее волшебство открывал для себя впервые. Нет, не верил он, не может быть, что ей так мало лет. Лиственный рой облеплял Эльгу сонмом бледных мотыльков. Она тенью носилась в этом сонме от одной фигуры к следующей, вставала на цыпочки, руки ее вспархивали, и листья-мотыльки взлетали вверх, кружили, ныряли к ногам, к земле и снова поднимались, вспыхивая и складываясь в диковинные узоры. Как тут не зазеваться? Обязательно зазеваешься, в удивлении тряхнешь головой, а мастера – хлоп! – уже нет на прежнем месте, и приходится ловить ее фонарем в пятно зыбкого света, запоздало обжигаясь мыслью, что ты, должно быть, нерасторопен и вот-вот все испортишь. – К Башквицам… К Ружам… В какой-то момент господин Некис и сам почувствовал, что он, должно быть, принадлежит к одному из двух местечек, потому что без заминки узнавал лица и тех и других и что-то отзывалось в нем, когда кто-то из Башквицев уходил во тьму, а кто-то из Ружей появлялся на свет. Но, возможно, он был листом… – Командир. – Что? Господин Некис вскинулся, обнаружив себя лежащим не в палатке, а под открытым рассветным небом, с саком вместо лежанки, фонарем вместо подушки и сопящей девушкой под боком. Ругательство, которое он произнес сквозь зубы, заставило покраснеть лиственных старух. Впрочем, нет, нет, это солнце мазнуло по букету. Рядом стояли Расмус, Пек, Хеврос и другие. Улыбались, ироды, в усы свои и в бороды, фыркали, смеялись глазами. – Что, встаем? – проскрипел господин Некис, поднимаясь. Тело, застывшее в неудобной позе, не сразу смогло разогнуться. – Уже, командир. – А где рожок? Я не слышал рожка. – Решили не будить, – ответил за всех ветеран Пек. Господин Некис нахмурился. – Кого, своего командира? – Госпожу мастера. – А-а. Господин Некис развернулся. Эльга жалась к самому забору. Одеялом лежали листья, и казалось, что девушка – непременная часть ею же созданной картины, – просто свернулась калачиком в ногах у Башквицев и те даже слегка подвинулись к краю, давая мастеру больше места. Какое-то время господин Некис смотрел на букет и ловил себя на мысли, что, наверное, если поставить рядом настоящих селян, он с ходу и не определит, какие из них состоят из листьев, а какие из плоти и крови. Вдобавок самое слабое дуновение ветра воздействовало на фигуры так, что штаны, шеруги и малахаи начинали идти складками, а на лицах запечатленных оживали морщины, губы, глаза. – Это она за ночь сделала? – тихо спросил Пек. – Что? – Оживила. Господин Некис не ответил. Ему подумалось, что, должно быть, он сейчас смотрит не на вытянувшуюся, тихо спящую на земле девчонку, а на грандаля. На будущего грандаля. – Чего стоим, Пек? – спросил он. – Завтрак мне и госпоже мастеру. Бадью с горячей водой. – Да, командир. – И займитесь делами. – Мы бы хотели посмотреть, командир, – выдохнул Пек. Господин Некис с удивлением заглянул в немолодое, жесткое скуластое лицо ветерана. – На что посмотреть? После ночи с фонарем в обнимку он соображал с трудом. – Как она будет мирить их, – ответил Пек, – Башквицев с Ружами. Господин Некис, помедлив, кивнул. – Хорошо. Потом, когда оба местечка прибудут, встанете караулом. Он приблизился к забору и сел рядом с Эльгой. Смахнул несколько листьев с платья. Протянул руку, чтобы убрать слипшуюся прядку, накрывшую нос, но вместо этого тронул девушку за плечо. – Госпожа мастер. Эльга, не просыпаясь, пробормотала что-то про дерево. – Госпожа мастер, – господин Некис все же осмелился и осторожно убрал прядку, – у нас мало времени. Башквицы с Ружами скоро будут здесь. Девушка поморщилась. Сухие губы. Круги под глазами. Лиственное крошево застыло узором на лбу и щеке. – Госпожа мастер. Решившись, господин Некис приподнял Эльгу и перевалил на себя легкую, почти невесомую фигурку. – Ну-ка. Он почувствовал, как она замерзла, захолодела, и принялся растирать ее руки, спину, ноги под платьем. – Просыпайтесь, госпожа мастер. Эльга закашляла. – Ради Ма… ради Матушки-Утробы… – Вы уснули на земле, – сказал господин Некис в приоткрывшиеся, непонимающие глаза. Ладони и пальцы его тем временем продолжали свою работу, растирая, оглаживая, пощипывая, возвращая тепло телу и конечностям. Эльга вдруг зажмурилась. – Вы тоже мастер? – Нет. – А хорошо. На ее порозовевшем лице проступила слабая улыбка. – Скоро будут Башквицы и Ружи, – сказал господин Некис. – Вы успели сделать то, что хотели, госпожа мастер? – Я не уверена. Эльга резко села, повернула голову к букету и смотрела на него несколько долгих мгновений. В глазах ее появилась задумчивость. – Вы хотите показать им самих себя? – спросил господин Некис. – Не совсем. Я… – Эльга нахмурилась. – Это сложно. Это будет зависеть от них настоящих. – Значит, у вас еще есть время вымыться и позавтракать. – Нет-нет, – сказала девушка, поднимаясь, – смотрите, у Ружей еще можно немного подправить. Видите, между рядами? – А Сист специально держит воду горячей. – Горячей?