Господин Некис помог девушке встать и отвернулся, давая ей привести платье в порядок. – Это пока нет. Но Ружи уже ждут. – Ой! – Именно поэтому я приказал Систу вас слегка полить. – А что, я долго… Они вышли в лагерь, и Эльга умолкла. Было глубоко за полдень. Раздавались выкрики тренирующихся воинов. Железо постукивало о щиты. Сушились разложенные на жердинах рубахи и горжеты. Вымпел с красным пушистым зверем развевался по ветру над командирской палаткой. Солнце висело еще высоко, но уже не над головой, сбоку. – А листья привезли? – спросила Эльга, торопливо прыгая по мосткам. – Утром еще, и те и другие. Я Ружам тоже наказал. Господин Некис вроде бы не торопился, двигался лениво, но так ладно, что держался вровень. И уж точно ставил ногу не в пример тише. – Это хорошо. – Когда заканчиваете? – Завтра. Надеюсь, что завтра. – Быстро вы. Ружи стояли такой же тесной толпой, как и Башквицы. – Забирайтесь на лавки, – сразу скомандовал им господин Некис. Растрепанный бородач вышел вперед. – Да мы с Башквицами… – начал он. В общем, на одной лиге с ними в поле никто из Ружей не сядет. Хоть бы насильно заставляли. А тут, простите, на одном заборе! Почти что бок о бок. Разве правильно? Нет! Сейчас еще олень последует, подумала Эльга. И точно! – Еще мой прадед, – заговорил бородач, – однажды подстреливший оленя… Кошмар! Будто вчера вернулось! Эльга нырнула в палатку и принялась набивать сак свежими, пахучими листьями. Голос бородача жужжал назойливым насекомым. – …сено… олень… негодяи… Тьфу на него! Листья ласкались о пальцы. Они сообщили Эльге, что в Салланце был большой торговый день и северные дикари навезли с десяток подвод мехов. Господин Астараго, кажется, совсем оправился, его видели в саду – он тренировался с мечом. Вспышку плясуньи обнаружили в самом южном вейларе – Хаюрхе. Там же, в одном из малых местечек, заметили Илокея Фасту – он был то ли не совсем здоров, то ли сильно пьян. Всюду собирались отряды. Они стягивались к столице Края. Из-за них часто было не пройти, не проехать. В Дивьем Камне шли дожди. По западным городкам и кобельцам ползли жуткие слухи о том, что войско разбито и отступает, что трупы усеивают приграничные поля, что некоторые отряды и мастера боя перешли под руку тангарийцев. О мастере смерти, впрочем, листья предпочитали не шелестеть. Совсем. Будто его и не было. Может, погиб? Когда Эльга вышла из палатки, Ружей господин Некис уже успокоил. Старшие недовольно восседали на лавках, дети стояли на задах, в середке хмурились мужики. Ристака среди них не было. Эльга подтащила сак. С Башквицевой половины букета тут же поползли шепотки: – Ты смотри, она сейчас на нашу голову и Ружей набьет. – А ничо. А посмотрим. – Чтоб у нее пальцы отсохли. Эльга повернулась к Ружам. Посмотрела, раскрыла горловину сака. – Завтра – последний день. Жду вас к полудню. – А Башквицы? – раздался от лавок негромкий голос. – Они будут тоже. – Зачем? – Увидите. – Век бы их не видеть! – Ну-ка! – прикрикнул господин Некис. – Побольше уважения. Госпожа мастер, – ободрил он Эльгу, – работайте спокойно. Самого прыткого я обещаю упечь в Салланцу. Эльга кивнула. Итак. Свежие листья просыпались на дерево, на едва обозначенные фигуры. Свитки и малахаи, шеруги и штаны, а под ними – движения души, желаний, чувств, боярышник, и яблоня, и орех, и много чего еще, спрятанного под спудом осины и рябины. И ненависть. Вражда. Эльга чувствовала ее под напряженными пальцами, как шипы и колючки, проросшие сквозь людей, как тонкие красные нити, натянутые между противниками и угрожающие жестоко порезать руки. Чем явственней прорисовывались Ружи, тем больше нитей протягивалось от лиственных Башквицев. – Нелюди! – Воры! – Убийцы! Ружи отвечали тем же. Листья складывались в оскалы, громоздились морщинами, гримасами, на шеях набухали жилы, сверкали злым блеском глаза. – Свиньи! – Ублюдки! Закусив губы, Эльга пыталась сдержать рвущуюся из-под пальцев ненависть, и ноготь мизинца звенел, отсекая нити. Ох, сколько всего накопилось за годы и годы! Они поправляла и поправляла лица, добавляла ивы и папоротника, гасила разгорающийся пожар горечавкой и медуницей, едва не плача от подступающего бессилия. – Прекратите, – шептала она. – Прекратите. Листья клацали зубцами. Ружи и Башквицы шипели, переругивались и, казалось, сбивались на заборе теснее. Скрипели доски и поперечины, будто два местечка совместно раскачивали их, чтобы затем столкнуться. – Все, не могу. Эльга отступила и отвернулась от букета, ставшего вдруг чужим. – Госпожа мастер. В темноте качнулся фонарь, а за фонарем обнаружился господин Некис. – Что-то случилось? – спросил он. – Ничего, – сказала Эльга. – Темно. – Почти ночь, госпожа мастер. – Опять? – Да. Горло сдавило. – Я не могу их помирить! Эльга всхлипнула, и господин Некис был так добр и предупредителен, что просто шагнул вперед и дал ей уткнуться лицом в горжет. Это произошло так вовремя, так естественно, что никаких сил сдерживаться не стало. Эльга зарыдала. – Они не хотят! От горжета пахло дымом. Шерстинки кололи глаза. – Понимаете? Они же… они же этим живут! Ружи то, Башквицы се… Они по-другому уже и не умеют! Господин Некис погладил ее по голове. – Бывает.