Он отхлебнул снова, поставил кувшин, но почему-то не сел. – Иногда, – тихо сказал Фаста, – я вижу время после своей смерти. Это странное ощущение. Словно я пророс всюду и нахожусь везде. Словно глаза, как чирьи, выскочили по всему телу. Все чешется. – Он нахмурился и потянул носом. – А чем пахнет? – Пирогом, – сказала Унисса. – Да? В этом возгласе было столько искреннего удивления, что Эльга рассмеялась. – Это не смешно, – сказал Фаста. – Надо срочно что-то делать! – Что? – спросила Эльга. – Есть! Фаста схватил свой кусок и умудрился целиком запихать его в рот. Щеки его округлились, по бороде проложил дорожку сладкий яблочный сироп. – М-м-м, – замычал Фаста, тяжело ворочая челюстями. – Не лопни! – фыркнула Унисса. – Он видит будущее, – сказала Эльга. – Он уже не лопнул. Фаста затрясся, беззвучно хохоча, и закивал. Пирог был замечательный, вязкий и воздушный одновременно. Эльга кромсала его ложкой и глотала вместе с запахом. Очень хотелось взять его разламывающееся горячее тело руками, но она постеснялась. Яблочные дольки таяли во рту. – Вкусно? – спросила Унисса. – Очень! Эльга языком слизнула каплю в уголке губы. – Завтра набьешь по памяти. – Ага. Яблоневый лист и медуница. – И пшеничный колос, – сказала Унисса. – А какая разница? – спросил Фаста, дожевав свой кусок. Мастер, подавшись, толкнула его в плечо. – Молчи уж! – Молчу. – Ешь! Фаста округлил глаза. – Еще? Ах, это было незабываемо! Эльга, смеясь, едва не клюнула носом остатки своего пирога. Кончик носа, кажется, даже сделался чуть-чуть влажным и сладким. Отпитое только что смешливое молоко тут же брызнуло через ноздри. – Пыф-ф! – Недурно. Фаста, скосив глаз на Эльгу, глотнул из кувшина и, не выдержав, тоже прыснул с надутых щек. Белые молочные капли взлетели вверх и просыпались на него дождем. – Вот вы свинтусы! – сказала Унисса, отодвигаясь от стола. – Оно… само, – простонала Эльга. С подбородка у нее капало. – А то! – подтвердил Фаста, вытерев лицо рукавом. – Молоко коварно. Только наберешь в рот, оно – раз! – наружу. Кивая, он заел свои слова новым куском пирога. – Фа е фыфаве, – промычал он затем. И это, видимо, означало: «так не выползет». Заснула Эльга с ощущением праздника. Это ощущение, пахнущее сдобой, полное смеха, молока и разных глаз Илокея Фасты, поселилось где-то у сердца. Стоило его вспомнить, и перед внутренним взором возникали беленые стены дома мастера Криспа, учитель, марбетта, отодвинутая в угол, букеты повсюду и стол, накрытый скатертью. Фаста все-таки был великим провидцем. Когда на следующий день Эльга взялась набивать букет с пирогом, листья, выхватываемые пальцами, казалось, сами уже сочились праздником. Пшеничный колос, медуница, яблоня. Слой за слоем, лепесток ромашки – будто капля молока на оплывшей дольке. Смешно. Букет хотелось съесть. Целиком. Вместе с рамкой. Он дышал жаром и желанием. Унисса, посмотрев, сказала: – Все, переходим к живому. И лицо у нее сделалось такое, будто она еле сдерживается, чтобы не облизнуться. – Молодец. Эльга, конечно, расплакалась. Вопреки ожиданиям мастер не стала ее укорять. Видимо, повод был веский. Зима выдалась малоснежной. Снег таился у ограды и – кучками, холмиками – лежал во дворе, среди коричневой травы. Длинной поперечной полосой его также намело на темную крышу лекарского прихода. Выглянув однажды, Эльга удивилась – ей казалось, что вокруг все еще осень. Удачные букеты занимали теперь целую стену комнаты на втором этаже – плошки, горшки, сыр, яблоки, плащи и окна. Самые первые уже потихоньку меняли цвет и жухли. Букет с пирогом Унисса повесила на кухне. Еще несколько творений ученицы удостоились почетных мест в углу большой комнаты. Однажды им нанесла визит жена энгавра и унесла два букета. Один личный, сделанный мастером для детей. А второй – Эльгин, с аппетитным мясным окороком. Страшно подумать, но букет стоил дороже самого окорока. Так у Эльги появились собственные деньги – десяток медных монеток. Несколько раз они с Униссой выходили на рынок, покупали продукты и вещи, холсты и рамы. Несмотря на то что многие мужчины и женщины отстояли в очереди за работой мастера, люди все равно слегка сторонились Униссы. То ли из уважения, то ли побаивались. – Здравствуйте, мастер, – кланялись они, расступаясь. – Долгой жизни, – произносили вслед. Унисса кивала молча. Эльга шагала за ней с большой корзиной. А вокруг вились, вились разговоры, сплетались в новости. Эльга даже подумала как-нибудь набить такой букет, где в воздухе будут летать слова – пух и тонкие ивовые серебрящиеся листики на фоне сирени. И чтобы их можно было услышать, приблизив ухо. – Говорят, снега в Дивьем Камне насыпало чуть ли не с холмом вровень. – А в Терграме, слышали? Мне рассказали, кровь с неба капала. Ой, не к добру! Верный знак. – Так тихо же. И на севере и на западе тихо. – Это да, долгой жизни кранцвейлеру. – Рыба! Рыба! – А в Хеюне, что в Корроде, вырос хвост у мужика… – Двух нашли, один еще скрывается… – Эльга, не отставай, – сказала Унисса, на миг отвлекая от людского гомона. – Да, мастер Мару.