– Поднимитесь наверх и опуститесь на колени, – напутствовал один из стражников. Видимо, главный на сегодня. На колени? Ни за что! Я забрался в повозку – со скованными руками это было не так просто, но справился, что уже хорошо. Только вместо того, чтобы опуститься на колени, выпрямился в полный рост. – Ваша светлость… – начал было стражник. – Не тратьте время, – ответил я. – Вы все равно своего не добьетесь. Он понял меня правильно, потому что охрана выстроилась вокруг повозки и лязгнули засовы тюремных ворот. Крики толпы стихли, будто кто-то наложил на площадь заклинание тишины. Слышался только скрип колес повозки, фырканье лошадей и поступь моего караула. Я смотрел перед собой, не опуская головы. Меня можно убить, но растоптать – не позволю. Люди таращились на меня. Даже сейчас они боялись пошевелиться, чтобы не привлечь моего внимания. Хорошая работа, Тьма. Надеюсь, ты меня слышишь. Наконец впереди замаячил эшафот. У позорного столба уже ожидали палач и судья. По спине пробежал холодок. Чуть повернул голову – конечно, затрийцы тоже здесь. Особо высокочтимые гости наблюдали за казнью с многочисленных балкончиков, которые позволяли дать полный обзор того, что происходит на эшафоте. Мне тоже приходилось на них бывать. Увы, казни в Виардани – не такая редкость, но за последнюю пару лет их количество уменьшилось. Меня боялись больше смерти, поэтому трижды думали, прежде чем совершить преступление. То-то теперь всем будет радость. Повозка остановилась. В такой же звенящей тишине я поднялся на эшафот. – Эдмонд Фердинанд Лауэр, – судья развернул свиток и зачитал так, чтобы было слышно в каждом углу площади, – признан виновным в убийстве принцессы Шейлы Затрийской, невесты его величества Вендена Первого, и приговорен судом к казни семи ступеней Эдры. Господин Лауэр, признаете ли вы решение суда справедливым? – Нет, – четко ответил я, хоть и знал, что это способ смягчить наказание. – Это ваше право. Первая ступень Эдры – тридцать ударов плетью и двенадцать часов у позорного столба. Приступайте. Палач медлил. Он смотрел на меня так, будто это его приговорили к казни. – Приступайте, – сказал ему. – Не заставляйте людей ждать. Палач едва заметно сглотнул. Я не сопротивлялся, когда с меня сдернули рубашку. Руки закрепили над головой, чтобы не вырывался. Можно подумать, что буду. Не позволю устроить из моего позора представление. И все-таки, когда плеть первый раз обожгла спину, закусил губу. Палач примеривался. Бичевание было тем еще искусством. Толпа ждала. Я молчал. Второй удар. По толпе будто пролетел вздох. Третий. Эдак пока палач дойдет до тридцатого, пройдет целый час. Но он не торопился, а мне уже некуда было спешить, разве что к позорному столбу. Впрочем, столб – не человек, подождет. Четвертый. Во рту появился привкус крови из прокушенной губы. Нет, все-таки хорошо, что оставили маску. Так не видно моего лица. Пятый. С неба полил дождь. Он обрушился на площадь стеной, но никто не расходился. Я видел, как катятся капли по одежде горожан, как торопливо прячутся те, кому не повезло занять балкончик с навесом. Шестой. Боль нарастала. Я все еще молчал. Холодно. Дождь только усиливал холод. Седьмой. Не опускать головы, не показывать боли и страха. Не для них и не сейчас. Восьмой. Какая изощренная пытка… Девятый. Десятый удар все-таки сорвал стон с губ. Я на мгновение зажмурился, чтобы перевести дух, и пожелал затрийцам издохнуть от моей тьмы. Неважно, до того, как меня убьют, или после. Представляя, как она их пожрет, едва не сбился со счета. Какой это удар? Одиннадцатый? Толпа продолжала молчать. Слышался только свист плети. Какой-то даме стало дурно, она рухнула на руки своего спутника. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Я почти что считал вслух, стараясь отвлечься чем угодно, но становилось все сложнее. Исполосованная спина горела. Пятнадцать, шестнадцать. Никогда не думал, что досчитать до тридцати так сложно. Что идет после шестнадцати? Ах да, семнадцать. Палач старался. Бил усердно, вкладывая всю душу, чтобы не обвинили в халатности. Двадцать? Или сколько? Нет, не кричать. Двадцать один, двадцать два. Ну же! Быстрее ударит, быстрее все закончится. Дождь усилился. Лица людей казались размытыми. Или это не от дождя? Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Еще пять – и все. Всего пять. Терпи! Это слово можно будет взять своим девизом. Хорошо, что никого из моих близких нет в столице. Никого, если не считать Вендена, но он уже продал меня затрийцам, так что не в счет. Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь. Тьма! Двадцать девять. Тридцать. Над площадью повисла тишина. Без ударов плети она казалась совсем уж зловещей. Руки отцепили – и я едва не упал. Мир странно покачнулся. Еще чего! Сжал зубы. Не позволю. Веревки сменились колодками. Зато теперь было плевать на тысячи глаз, наблюдавших за моим позором. Хотелось рухнуть прямо здесь и забыться. Но – не судьба. Городские часы пробили двенадцать раз. Значит, пытка завершится в полночь. Только подождать. Все, что мне оставалось, – смотреть на людей, собравшихся на мою казнь. Наверное, здесь сейчас весь Адиаполь. Странно, что не было обычного гиканья и смеха, каких-нибудь гнилушек в лицо. Народ любит казни, особенно когда его не ограничивают в выражении «любви». Боль будто притупилась. Или это я до такой степени замерз? Мысли начинали путаться. Ничего, даже если будет лихорадка, королевские целители сделают так, чтобы я завтра достался магистрам в здравом уме. Сегодня это только удар по гордости. Ну, и немного по спине. И все. Основная пытка начнется завтра. Сначала магическая, потом физическая. И так по очереди. К концу седьмого дня единственной моей мечтой станет смерть. Не успел. Я слишком многого не успел. Где-то оступился, где-то вовремя не подумал. И теперь не будет времени все исправить. О Лессе старался не думать. Только надеялся, что она где-то далеко-далеко, потому что, будь она там, в толпе, я бы сошел с ума. Ей не солжешь. Ее не обманет гордый вид. И ей было бы больнее видеть меня на эшафоте, чем мне самому сейчас. Время шло. Пустели балкончики – аристократия удалялась, устав от зрелища. Но площадь оставалась многолюдной, только по-прежнему тихой. Дождь превратился в снег. До зимы оставалось всего ничего. Тьма любила зиму за холод и искрящийся белый снег, Тьму тянуло ко всему белому. Прости, Тьма, в этот раз – без меня. Все-таки закрыл глаза. Усталость брала свое. Боль выматывала. Сознание уплывало в спасительный полумрак беспамятства. Начинало темнеть. Уже вечер? В предзимье смеркалось рано. Значит, сейчас где-то пять. Еще семь часов. Целая вечность. Удалились затрийцы – они из знати продержались дольше всех. Постепенно пустела площадь. Оставались только самые стойкие. Настолько меня ненавидели? Или же… Что или же, не додумал, мысль оборвалась. Мысли вообще напоминали какой-то клубок, из которого выбьется то черная нитка, то белая. То вообще все перепутается в немыслимый ворох. Я начинал жалеть стражу. Им тоже вряд ли нравится здесь торчать по такой погоде. Что ж, мне везло как всегда – и дождь, и снег. Теперь у нас с Лессой было куда больше общего – например, очень близкое знакомство с позорным столбом. Не думать о Лессе, а то хочется взвыть. – Ваша светлость, держитесь. Мне показалось, или палач обратился ко мне со словами ободрения? Покосился на него – тот не шевелился. Не хватало еще галлюцинаций, но, кажется, ими и не пахло. Значит, наяву. Как же я жалок! Меня жалеет даже палач. Кто бы рассказал раньше, плюнул бы в лицо. Может, действительно не стоило возвращаться в Адиаполь? Зачем-то же Венден связался с Затрией. Сторговались бы на чем-то другом. Вряд ли затрийцам так сильно хочется воевать. Но с другой стороны, лучше один я, чем миллионы мирных жителей. Так что буду держаться, господин палач. Выбора все равно нет. Одиннадцать ударов городских часов. Тела я уже не чувствовал, будто завис где-то между небом и землей. Опустевшая площадь казалась белой от снега. Но люди еще оставались, пусть и немного. Так любопытно, смогу ли сам спуститься с эшафота? Не надейтесь, смогу. Пока что… Полночь. Палач освободил меня от колодок. Я пошатнулся, но устоял. Вернулась боль, но все воспринималось будто со стороны. Стало уже все равно. Снова скрип повозки. Тюремных коридоров я не помнил. Как очутился в камере – тоже. Единственный момент просветления – когда рядом появился лекарь. Ну да, я же должен дожить до седьмой ступени. Мазь воняла так, что подняла бы и мертвого. Если бы мы когда-нибудь увиделись с Лессой, я бы ей посоветовал перенять опыт. Что ее травки? Вот запах, который сразу поставит на ноги. Кажется, мой смех напугал лекаря, потому что он как-то быстро исчез. А наручники так и не сняли… Твари. Трусы несчастные. Закрыл глаза. Поспать бы. Но вместо сна то проваливался в забытье, то возвращался обратно. Игра в кошки-мышки. Кажется, вот-вот усну – и нет. Здравствуйте, серые сырые стены, это снова вы. Но к утру все-таки удалось забыться. На этот раз во сне не было Лессы – только Тьма. Она тихо плакала. – Не стоит, – сказал я ей. – Ты же сильная. Я умру, ты освободишься. – Можно подумать, я хочу, чтобы ты умирал! – Она едва не бросилась на меня с кулаками. – Пожалуйста, Эдмонд, найди способ снять маску. Я вызволю тебя оттуда, и Виардани еще пожалеет… – Вот именно. Виардани пожалеет. А я этого не хочу. Не вмешивайся! Я запрещаю. – Ты так ничего и не понял. Бороться надо за себя. – Ты боролась за себя – и проиграла. А я одержу победу. Хотя бы над самим собой. – Глупый ты, глупый. – Тьма ластилась, словно кошка. Только от нее все равно шел холод. – Не сдавайся, хорошо? Мы выберемся. – Ты – да. Я – сомневаюсь. – Борись! Как тогда со мной. Ты победил меня. Разве не справишься с этими жалкими людишками? Я молчал. А что мне было сказать? Что мне страшно? В этом я не признаюсь даже себе. Что боюсь умирать? Тоже не лучший вариант. Что жалею… Жалею, что оттолкнул единственную женщину, которая рискнула меня полюбить. – Тьма… – Да? – Она подняла голову. – Если я умру и ты обретешь свободу, пусть и неполную, присмотри за Лессой, хорошо? Ее могут преследовать. – Хорошо, – она склонила голову. – Обещаю. – Спасибо. Я проснулся, открыл глаза. Собственное тело казалось тяжелым, будто камень. Еще один день. Еще одна ступень. Ничего, осталось недолго. Глава 34 Пять дней пути Алессия Мы действительно почти не останавливались. Даже ели в экипаже, а на остановках пополняли запасы. Дни тянулись мучительно долго. Если бы не присутствие друзей, я бы сошла с ума. Виардани гудела и бурлила. Еще бы, арест канцлера никого не оставил равнодушным. Хорошо, что я из этих разговоров слышала мало. А по пути либо молчала, не слушая вопросы подруг, либо спала. Сон приносил утешение, потому что во сне Эд был рядом. Все изменила одна ночь. Погода испортилась, и мы пару раз чуть не увязли. Дорожные заклинания износились, и нам пришлось остановиться на ночлег на постоялом дворе. До Адиаполя оставалось чуть больше суток. Но без новых заклинаний мы бы туда и за год не доехали, поэтому Феон искал мага, а мы с Сианой и Конни поднялись в комнаты, чтобы хотя бы вымыться и привести себя в порядок. Феон вернулся поздно, промокший, замерзший и злой. – Нашел мага, – заявил с порога. – Экипаж уже готов. Спать будем здесь или… – Или! – подскочила я. – Лесса, пощади, – взмолилась Сиана. – Дай хоть ночь поспать без тряски. – Можешь оставаться здесь, – ответила резче, чем стоило. – Прости, я с ума схожу, как только подумаю, как там Эдмонд. – Я понимаю, – обняла меня Сиана. – Хорошо, но давай хотя бы поужинаем здесь. – Ладно. А что мне оставалось? Оставить всех без ужина только потому, что сама готова идти дальше пешком? Дождались, пока Конни примет ванну, и спустились в общий зал. Здесь было людно. Маленький постоялый двор бурлил, словно улей. Тут и там слышались чьи-то выкрики. Мы сели за стол, бодро застучали ложками. Точнее, друзья ели, а я заставляла себя есть. Поначалу не прислушивалась к происходящему, но вдруг выхватила в разговоре за соседним столом знакомое имя. – Да я клянусь! – размахивал руками бородатый мужчина. – Сам только вчера был в Адиаполе. Суд признал, что Эдмонд убил затрийскую принцессу. Говорят разное. Кто – что она его любовницей была, кто – что не захотел влияние на королевский род терять. – Да зачем канцлеру девчонка? – не верил его собеседник. – Откуда мне знать? Говорю же, слухи ходят разные. В общем, приговор сегодня должны были привести в исполнение. Жаль, дела у меня, остаться не смог. – Какой приговор? – обернулась к бородачу. – Ты мне, куколка? – ухмыльнулся он. – Тебе. Так какой? – Едва удерживалась, чтобы не вцепиться в него и не встряхнуть. – Семь ступеней Эдры. – Что это? Феон с Конни как-то странно переглянулись. – Лесса, пойдем. – Пальцы Сианы вцепились в мой локоть. – Сама говорила, нам медлить нельзя. – Нет, подожди. – Я высвободилась из хватки. – Что за семь ступеней?