— Он, Зоя, приедет. Зоя быстро пожала его руки и отвернулась к окну — теперь, почему-то только теперь, на девятнадцатом году жизни, и только вместе с любовью пришла острая чуткость и к привлекательности улицы, и к красоте весеннего неба, в сравнении с которой все прошлые переживания и самые увлекательные радости стали тусклыми и пустыми. — Итак, что же сказать Хорохорину, товарищи? Молчавшая до сих пор Вера вскочила с места и всплеснула руками: — Милые, как это хорошо! Зоя, ты решила так? — Решила! — Серьезно? Раскаиваться не будешь? Зоя улыбнулась с некоторым высокомерием даже. Вера махнула рукой. — Тогда ладно! С Хорохориным я сама поговорю! Ох, как это замечательно все выходит! — Говорите! — разрешил с преувеличенной и смешной важностью, смеша Зою, Королев. — А мы пойдем, Зоя! Пойдем ведь? Лужи огромные, мальчишки кораблики пускают, солнце греет! Все это для вас завтра исчезнет… До воскресенья! — И от этого только выиграет! — Да! Одевайтесь, Зоя! Она одевалась с веселой торопливостью. Вера следила за нею, за Королевым, ей помогавшим, и странно — она завидовала им. Какая-то смутная и жесткая мысль мелькнула в ее сознании. Она не додумала ее, но подошла к Королеву, впилась в рукава его пальто тонкими пальцами и крикнула ему в лицо: — Ну, слушайте, Королев! Если вы ей… Ей, — она кивнула на Зою. — Если вы ей сделаете… — голос ее дрогнул истерически, — вот это… — у меня темнело в глазах, — ручки и ножки… Клянусь вам, я сама, сама перегрызу вам горло! Она отшвырнула его руки и высунулась в окно. Королев обернулся к Зое, ничего не понимая. Она тихонько оттащила его в угол и шепнула: — Ничего, ничего… Это она про то говорит… Она про аборт так говорит! Она думает, что и мы… так же, как другие… Сеня понял тогда очень многое. Он как-то затих вдруг, потом подошел к Вере и, тронув ее руку, сказал глухо: — Слушайте, Вера… Я вам честное слово даю, что вам не придется трудиться. Я бы сам себе горло перегрыз за это гораздо раньше вас! Вера встала. И в ее глазах остались следы весеннего, насквозь влажного дня. Она улыбнулась, сказала: — Какие вы счастливые! Потом, отвернувшись к окну, заговорила тихо: — Что бы я дала, чтобы идти сейчас, как вы, на улицу… Смотреть на все новыми какими-то глазами и понимать, что мальчишки играют в бабки, пускают кораблики… Солнце греет, весна идет… Но стук в дверь перебил ее. Она подошла, крикнула: «Кто там?» — и сейчас же, запирая дверь, ответила громко: — Одну секунду, обождите! Я одеваюсь! Сеня посмотрел на нее с удивлением. Вера, торопливо толкая его в спину, прошептала: — Идите сюда, в чулан, — там другая дверь на черный ход… Пусть он вас не видит, я будто бы ничего не знаю. Ступайте! Они пошли через шкаф, давясь смехом, толкаясь в темноте. Вера захлопнула за ними дверку, и они, уходя, слышали, как она крикнула: — Теперь войдите! Я готова! Королев и Зоя, взявшись за руки, как дети, сбежали вниз по крутой лестнице, не переставая хохотать. Глава IV Паук ткет паутину Уже и в это время тот, кто захотел бы приглядеться к Хорохорину, мог легко заметить, что он изменился: он худел, бледнел, двигался без прежней уверенности в себе, становился вспыльчивым, рассеянным и нетерпеливым. Даже и чрезмерная его возбужденность, с которой он вошел к Вере, не могла это скрыть. Вера улыбнулась, насмешливо здороваясь с ним. — Кажется, к тебе не вернулось твое душевное равновесие? — заметила она. Он сжал зубы и, не отвечая на ее вопрос, сказал весело: — С Осокиной все устроилось. — А? Очень рада! — равнодушно ответила она. — Что еще нового? — Ничего, — поднял он изумленно брови, — но ты, кажется, очень хотела этого? — Отчего же не хотеть. Ты тоже хотел, если старался! — Да, но. — Да, но не понимаю, — резко перебила она, — почему ты мне прежде всего об этом сообщаешь, а не ей самой? — Я для тебя это делал, Вера! Она рассмеялась. — Вера, — подошел он к ней, — когда ты была у меня тогда… И раньше ты сказала… Он ловил ее руки и тянул к себе. Она отошла к окну. — Слушай-ка, ты, — небрежно начала она, — слушай! Я у тебя была — верно! Но верно еще вот что, мой милый… Она задумалась и, глядя куда-то в сторону, как-то мимо него, хотя говорила с ним только, сказала тихо, точно для себя: — Верно еще вот что… Ты мне сегодня не нужен, Хорохорин! Он смутился. Руки его упали. С совершенной растерянностью он переспросил: — Сегодня не нужен? То есть как не нужен, Вера? Она пожала плечами. — Что тут непонятного, милый мой? Не нужен, и все тут. Как мужчина мне ты не нужен, а сам по себе ты не очень-то интересен, особенно сейчас. Понятно? — Вера! Он шатнулся к ней со сжатыми кулаками и отступил бессильно. — Черт возьми! — вскрикнула она. — Можете же вы, мужчины, приходить к женщине тогда, когда вам хочется? Почему же и мне не сказать тебе, что ты мне не нужен? Он искривленными губами едва произнес: — Что ж! Логично! — Ну и в чем дело? Он грохнул кулаком по столу: — А в том, что мне не женщина, а ты, ты нужна! Вера, присматриваясь к нему с деланым любопытством, сказала тихо: — Ой, Хорохорин! Ой, милый, да уж ты не влюблен ли в меня? Он опустился в знакомое кресло со вздохом и бросил свои руки, как чужие, ненужные вещи, на свои колени. — Не знаю. Но так… так нельзя, Вера! Я каким-то лунатиком стал. Я и в университет стал ходить, только чтоб с тобой увидеться… Я к тебе два раза приходил, да увидел в окно, что эта Осокина у тебя торчит, — не вошел. Я сижу дома вечерами, вздрагиваю от каждого стука — думаю, не ты ли?