— Там же вроде камера стоит? — изобразил непонимание Бочкарев. — Так мы ее в сторону еще два месяца назад отвернули, — спокойно объяснил Денис, она теперь калитку не захватывает. — Молодцы! — Егупов-старший не удержался и отвесил сыну подзатыльник, — ей-богу, молодцы! Вашу бы энергию, да на мирные цели. — Ну хорошо, Денис, — Реваев прогнул спину в пояснице и потянулся, — мне все более-менее понятно. Вот только такой вопрос — в ночь убийства ты тоже приходил на встречу с Надей? * * * Подгорный лежал на кровати, уставившись в потолок, и улыбался. Марина, уткнувшись носом ему в висок, нежно покусывала Максу мочку уха. — Хорошо-то как, — пробормотал Макс, — вокруг все плохо, а нам хорошо. Так разве может быть? — Он повернулся на бок, теперь они с Мариной касались друг друга носами, и Макс мог чувствовать, как она выдыхает теплый воздух, щекочущий ему лицо. — Молчи, Макс, молчи! — Она нежно поцеловала его губы, кончик ее языка коснулся его зубов, он приоткрыл рот и втянул в себя этот влажный, теплый язык, так, словно пытался выпить всю ее полностью. Когда они смогли наконец, тяжело дыша, оторваться друг от друга, Марина толкнула Макса, так что он вновь упал на спину, а сама положила голову ему на грудь. — Мы столько всего напутали. — Она ласково гладила рукой его щеку, ощущая покалывания небритой щетины. — Ну, одну ошибку мы уже исправили, — улыбнулся Подгорный, — причем дважды. — Осталось еще две, — тут же отозвалась Марина. — Две? — удивился Макс. — Я, наверно, не потяну. Можно мы исправим их завтра? Ну или хотя бы ближе к вечеру? — Я серьезно. — Марина перевернулась на живот и приподнялась, упираясь руками в грудь Макса, ее лицо было совсем близко, а волосы касались его щеки. — До тех пор, пока мы пытаемся всех обмануть, мы и сами верим, что ложь — это лучшее, что только может быть на свете. Но ложь ведь затягивает, — она наклонилась, и он почувствовал, как ее соски коснулись его груди, — мы утонем в ней, Макс. — Вот ты сейчас о чем? — нахмурился Подгорный. По его мнению, обстановка к самобичеванию отнюдь не располагала. — Я о нас. О тебе, — она наклонилась к нему еще ближе, коснулась его щеки губами, — обо мне, — она поцеловала его во вторую щеку, — мы пытаемся всех перехитрить, но ведь всех перехитрить невозможно. — Ну как сказать, если очень постараться. — Подгорный все еще надеялся свести разговор к шутке. — Нет, Макс, я так не хочу. — Она резко поднялась и села на кровати, откинув назад волосы. — Я собираюсь поехать к этому следователю — Реваеву — и признаться в убийстве Фроловой[4]. — Что ты хочешь? — Макса подбросило с кровати. — Зачем? — Затем, — отрезала Марина, — я не хочу ждать того, что кто-то что-то вдруг случайно узнает. Я не хочу, чтобы за мной внезапно пришли в тот момент, когда я этого не жду, когда я играю с детьми или лежу с тобой в постели. Нет, Макс! Лучше я приду сама, сейчас, когда я к этому готова. — А ты готова к тому, что будет потом? — с ужасом спросил Подгорный. — Ты вообще себе представляешь, что будет потом? — Что будет? Суд? Тюрьма? Максим, ты действительно считаешь, что это самое страшное, что может произойти с человеком? — Может, и не самое, но близко к тому, можешь мне поверить, — убежденно ответил Подгорный, — особенно наш суд и наши тюрьмы. — Ничего, — неуверенно улыбнулась Марина, — я консультировалась с адвокатом, с Блажко, ты его знаешь. — Господи, ты что, ему все рассказала? — Макс прекрасно знал самого дорогого адвоката Среднегорска, который периодически консультировал еще его отца. — Да, он хоть и в годах, но, что такое адвокатская тайна, еще помнит, — заявила Марина. — Он уверен, что может доказать непреднамеренность моих действий. Состояние аффекта наши суды не воспринимают как явление, но, по его мнению, в худшем случае, мне грозят два-три года заключения, а в лучшем тот же срок, только условно. — А три года, это для нас уже, конечно, не срок, — возмутился Подгорный. — Иван Романович сказал, что даже в таком случае я выйду на год раньше, так как всех, кто себя хорошо ведет, выпускают раньше. Я забыла, он это как-то красиво называл. — Условно-досрочно, — буркнул Подгорный. — Точно, — обрадовалась Марина, — и ты это знаешь, значит, так все и есть. Макс! — Она прижалась к нему и крепко обхватила руками. — Я понимаю, что два года — это может быть безумно долго. Но лучше два безумных года, чем я буду сходить с ума всю оставшуюся жизнь. Макс обнял Марину, провел рукой по ее плечу. Она прижалась к нему сильнее. — Так будет лучше, Макс. Для всех лучше, — прошептала она ему в ухо. — А дети? — Он привел последний, наверное, самый сильный, но уже бесполезный аргумент. — А дети будут со своим замечательным отцом. Макс тяжело вздохнул и отстранился. — Ты не думаешь о том, что этот замечательный отец сам находится в розыске? И что если все пойдет по худшему сценарию, то двумя годами мне никак не отделаться? Марина молчала. — Сейчас тебе высовываться нельзя. Никак нельзя. Невозможно! Надо хотя бы дождаться, пока закончится все это дело с убийством Локтионова. Если Реваев найдет настоящего убийцу, то все станет гораздо проще. — А если нет? — выкрикнула Марина. Макс вздрогнул. Он ссутулился, обхватил себя руками и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону. — Если нет, то тогда все кончено, — голос его звучал приглушенно, — вообще все. — И поэтому ты убежал? — Да. — Несмотря на жару, Подгорный почувствовал, что его знобит, и обернулся, нашаривая одеяло. Марина помогла ему накрыться. — Да, когда я стоял над телом, я представил, точнее, даже увидел, как на меня надевают наручники и кто-то толкает меня в спину с криком «Пошел!». Увидел, как захлопывается тяжелая железная дверь. Мне стало страшно. Страшно оттого, что момента, как она вновь откроется, я не видел. Потому что так далеко в будущее заглянуть невозможно. А вдруг она не откроется никогда? — И поэтому ты запер себя сам? Оглянись, Макс, это не жизнь, ты уже взаперти. — Ну, в этом «заперти» не так плохо, — Макс попытался улыбнуться, — кормят, поят. Вот даже ты приехала. — Максим, я не смогу с тобой тут быть вечно, — покачала головой Марина, — в любом случае мне надо будет скоро уехать. — Скоро? Когда? — насторожился Подгорный. — Не знаю, — Марина пожала плечами, — день-два, не больше. Мне надо вернуться к детям, привести в порядок кое-какие дела, прежде чем… — она запнулась, — прежде чем я пойду к Реваеву. Макс вскочил на ноги, сброшенное одеяло соскользнуло на пол. — Ты хочешь, чтобы я тоже пошел? Пошел к Реваеву? Ты думаешь, что он всесильный? Да он пешка, его так же дергают за ниточки, как всех вокруг. А если он вдруг заартачится, то найдется десяток желающих занять его место. Мгновенно найдется. Пискнуть не успеем, ни мы, ни он. — Ты давно не играл в шахматы, Максим, — холодно ответила Марина, она тоже встала и направилась к выходу из комнаты, — в шахматах нет ниточек. Я в душ. — Ну какие мы умные, — выкрикнул ей в след Подгорный, — один я идиот! Макс с силой ударил кулаком по стене. Скрытый под обоями лист гипсокартона хрустнул, и на стене осталась здоровенная вмятина. Когда Марина вышла из душа, Макс встретил ее, замотанный в простыню, словно римский патриций. — Хорошо, — он схватил ее за руку, — я сделаю так, как ты хочешь. Но дай мне еще два дня. Давай проживем два дня так, словно ничего не было? — Макс… — Она обняла его, прижимаясь к нему всем телом. — Максимка… я люблю тебя. Пока Подгорный принимал душ, Марина уже успела сварить в турке кофе. Макс спустился по лестнице, оставляя на ступенях мокрые следы босых ног и на ходу запахивая на бедрах полотенце. — Ты как раз вовремя, — Марина разливала кофе по кружкам, — молока у тебя нет? — Нет, — покачал головой Макс, — но есть шоколад. — Ну ладно, буду пить с шоколадом, — улыбнулась Марина, — пойдем во двор, там хорошо. Макс вышел на крыльцо, держа в каждой руке по кружке с горячим кофе. Он осторожно спустился по скрипучим ступенькам и направился к столу, на котором все так же лежал раскрытый ноутбук. Подойдя к столу, Макс замер. Шедшая сзади Марина не сразу поняла, почему он остановился и неподвижно стоит, уставившись на старый деревянный стол. Только выглянув из-за его плеча, она поняла, в чем дело. Прямо перед ноутбуком на крашеных досках старенького стола лежали, тускло поблескивая металлом, расстегнутые наручники. — А теперь, Подгорный, медленно ставим посуду на стол, — скомандовал властный мужской голос, — и так же медленно надеваем наручники. Сегодня у нас день самообслуживания. * * * — Итак, Денис, — Реваев пристально смотрел на растерянного подростка, — в ночь убийства ты тоже приходил на встречу с Надей? — Приходил, — наконец выдавил из себя Денис.