Верховный суд России вернул дело на доследование, после чего оно снова поступило на рассмотрение коллегии Ростовского областного суда. В мае 1980 года в областном суде заметили: в деле даже новой запятой не поставили и опять возвратили предварительному следствию. Так оно и ходило: коллегия областного суда, коллегия Верховного суда, Президиум Верховного суда России… Каждый раз, возвращая дело на доследование, высокие российские инстанции указывали на важнейшие обстоятельства, нарушения в ходе дознания и суда, связанные с избиением подсудимого, шантажом, другими методами воздействия, требовали изучить их, предлагали более глубоко и внимательно провести расследование, выяснить, нет ли других причастных к данному убийству. Но вопросы так и остались без ответа. Пролежав практически без движения, дело снова направляется в суд — прием надежный, проверенный. У некоторых следователей имеется богатый арсенал средств, которые позволяют любого, даже случайного человека с улицы, представить как матерого преступника… …В очередной (который уже раз!) дело Кравченко рассмотрел областной суд. То, что он был ранее судим за подобное преступление, сыграло свою роль. Ему в очередной раз был вынесен смертный приговор. Но теперь вышестоящие российские инстанции его не отменили… Исса Костоев, досконально изучая дело Кравченко, увидел вопиющие нарушения законности от начала до самой последней точки. Но теперь оно стало камнем преткновения на пути «Лесополосы»: следствие закончилось, надо его в суд направлять, но по закону этого сделать нельзя из-за того, что в обвинительном заключении имеется эпизод с убийством Лены 3-вой, а приговор по этому делу не отменен. Не может же быть два обвиняемым по делу, один из которых расстрелян, а другой — обвиняется. Разве не нелепость? Российская прокуратура обратилась в судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР с просьбой отменить приговор ввиду вновь открывшихся обстоятельств: найден истинный убийца. Протест поддержали, но заспорили: одни говорили, что Кравченко признался и нет оснований думать, что его заставили это сделать. Другие утверждали, что вновь открывшиеся обстоятельства не доказаны. Третьи не видели препятствий для продолжения следствия по делу Чикатило, хотя срок его содержания под стражей кончился и необходимо было либо направить дело в суд, либо освободить арестованного. Костоев прекрасно понимал ситуацию. Как могут одни и те же люди в Верховном суде, утвердив Кравченко расстрел, теперь признать свою ошибку? Да они костьми лягут, но придумают вариант, который бы не запятнал чести мундира. И варианты появляются: надо писать, дескать, не по вновь открывшимся обстоятельствам, а в порядке надзора… …Только с четвертого захода Президиум Верховного суда России отменил приговор в отношении Кравченко… — Если я, юрист, имеющий многолетний опыт следственной работы, обладающий определенными процессуальными правами, не могу доказать Верховному суду невиновность Кравченко, и это при том, что найден подлинный убийца, как же мог ее доказать сам Кравченко, — недоумевает Костоев… …Мне рассказывали, как в ноябре 1991 года следователь бригады Прокуратуры СССР Сергей Гребенщиков ездил в украинское село Разумовка на Херсонщине. Там он встретился с матерью Александра Кравченко. Трудной была для него эта поездка. — Мария Степановна, — говорил он ей. — Верховный суд отменил приговор о расстреле вашего сына Александра… — А Сашка, Сашка где? — спрашивала мать. И только тут Гребенщиков понял, что ни об аресте, ни о бесчисленных судах матери никто даже не сообщал. И о том, что приговор приведен в исполнение, предстоит сообщать ему… Раньше я упоминал о группе психически больных, по отношению к которым следствие велось необъективно, применялось физическое и психическое насилие. Тогда прокуратура России прекратила производство по этим делам и возбудила уголовное дело в отношении тех, кто позволял себе действовать незаконными методами в отношении «дурачков». Прокуратура области дважды прекращала его «за отсутствием состава преступления в действиях работников милиции». Исса Костоев возбудил дело и по фактам нарушения законности, допущенным при расследовании уголовного дела по обвинению Александра Кравченко. Является ли дело Кравченко частным случаем? К сожалению, это не так. Наверное, многие еще помнят «витебское дело», тянувшееся 14 лет. По сексуальным преступлениям, которые совершал Михасевич, было сфабриковано одиннадцать уголовных дел, осуждено 14 человек. Из них одного расстреляли, второй пытался покончить с собой, третий за шесть лет, проведенных в лагере, полностью ослеп, четвертый отсидел десять лет… Несчастья на безвинных сваливаются потому, что следствие вместе с розыском таким образом повышают процент раскрываемости дел любой ценой, а цена эта — судьбы людей. Суд, не особенно заботясь об истине, бездумно штампует такие липовые дела. Прокуратура, призванная осуществлять надзор за законностью, больше заботится о благополучии отчетных данных — она тоже идет в одной упряжке со следствием. Положение меняется медленно. Разговоров о необходимости выделения следствия из милиции и прокуратуры в независимый следственный комитет идут давно, ставится вопрос о том, чтобы каждый занимался своим делом: милиция искала преступников, следователи расследовали, а прокуроры следили за соблюдением законности. Пока же единственная надежда — на добросовестность и честность тех, от кого зависят человеческие судьбы. Домик на межевой Место там глухое, да люди не слепые. Видели: живут время от времени в доме девочки… Иногда замечали: приходил и учитель. Да кому она нужна, чужая жизнь? Соседки посидят у калитки, посудачат, перемоют косточки, да и разойдутся. Во время операции «Лесополоса», в ходе следствия, когда задержали подозреваемого, во время судебного разбирательства, конечно же, нужно было выяснить: готовил, организовывал, планировал ли Чикатило свои действия? Сам Чикатило доказывал: преступления его — результат нарушения психики, вызванного половым бессилием. Убеждал следователя: жертв не искал, не выбирал, ничего заранее не организовывал. Орудия преступления? Нож и другое тоже носил для обычных повседневных нужд: хлеб порезать, открыть банку с консервами «Завтрак туриста» — а какая у командированного еда? И не убивать уводил. Все начиналось на добровольных началах, на согласии. Но когда он в силу физиологического потенциала оказывался несостоятельным, когда его оскорбляли, находило какое-то бешенство, и он, не сознавая своих действий, начинал резать. Само собой все получалось, спонтанно. В деле много таких удивительных поворотов, что и за рамками судебного процесса о них продолжали говорить: на высоком крыльце Дворца правосудия, куда мы выходили покурить: и защитник, и представители обвинения, и потерпевшие, и я (журналистов, чем дальше двигалось дело, оставалось все меньше, были периоды, когда подолгу никого не видел). Процессуальный кодекс не запрещает такое общение. Вот тут страсти разгорались: акустика позволяла, не то что в зале протокол никто не вел, а в огромном, 222-томном деле, просто необъятном, порой кажущимся совершенно ясным до последней точечки, имеются такие страницы, о которых говори сколько угодно — не переговорить. Один из перекуров был особенно оживленным. Это после того, как Чикатило при полном зале нес околесицу и вдруг устроил стриптиз: в долю секунды на глазах у всех разделся догола и голым же по решению суда был выдворен из зала, обычным путем — из клетки вниз по лестнице увели его крепкие ребята из охраны. — Разве не видите? Он же ненормальный, — утверждали одни. — Да он нормальнее нас всех, — возражали ему. — Просто умело прикидывается дурачком: жить-то хочется. Так и спасется от расстрела… — Прикидывается? — сомневались третьи. — А кто ему поверит? Дурачок, как вы говорите, смог бы так все подготовить, что вмиг — раз и… голый?.. — Ну а вы бы могли «раз — и голый»? А если бы сделали — что о вас говорили по всему городу? Чтобы такой-то срам? Для него такое — норма, вот в чем сдвиг… Он и работу «подстраивал» под свои завихрения, чтобы ездить, болтаться где попало… И жилье… Да тот же домик на Межевой… Домик на Межевой в деле встречался несколько раз, по одной-две строки и пришлось собирать разбросанное. Что получилось — попробую рассказать. В сентябре 1978 года Андрея Чикатило, работавшего мастером производственного обучения в Новошахтинском ГПТУ № 39, уволили по сокращению штатов. «Когда я перебрался в город Шахты и устроился на работу в ГПТУ № 33, семья осталась в Новошахтинске, и какое-то время я был вроде как безнадзорный, скиталец, никому не нужный…» Так говорил он следователю, жалуясь на свою заброшенность, оторванность от близких в незнакомом еще городе. И тут узнал: на Межевой, 26, бабка Фисенко продает домик, вполне сносная цена. Пошел. Домик не домик, так… мазанка. Но живут же кругом в таких. А тут тихо, в ста метрах течет-бежит речка Грушевка. Купил он тот домик… Если ты так одинок, исстрадался в отрыве от своих, так бегом в Новошахтинск, за семьей. Семью он привезет, но много позже. Может, он хотел подготовить жилье, отремонтировать, преподнести семье потом сюрприз? Нет, устроил жену и детей в общежитие училища, где и сам жил. До октября 1982 года он так и держал в тайне свое приобретение. Другие цели и планы он вынашивал в связи с этим домиком. Место там глухое, да люди не слепые. Видели: живут время от времени в доме девочки. Всякое предполагали: пускает, чтобы под надзором было помещение. Или, может, за плату — какие у учителя деньги? Бросалось в глаза и то, что девочки, жившие там, были не очень ухоженными — но это их дело. Иногда замечали: приходил и учитель. Да кому она нужна, чужая жизнь? Соседки посидят у калитки, посудачат, перемоют косточки, да и разойдутся. Однажды, было это летом 1979 года, Анна Ларионова сидела на скамеечке у своего двора с двумя другими соседками. Было еще светло. — И тут, — рассказывает Анна, — со стороны дома этого учителя бежит какая-то девочка. Представляете: босиком, в одном платьице. А он — метрах в пяти сзади. Что уж там случилось, не знаю, а только он, видимо, так спешил, что даже брюки не застегнул, гнался и придерживал их руками. Ну, думаем, дела… Окликнули девочку. А почему? Страх у нее был в глазах. Куда там… Проскочила мимо и сиганула к трамвайной остановке. Трамвай стоял, и дверь была открыта. А мы болели: успеет? не успеет? Наконец от души отлегло: успела. И знаете, только заскочила, дверь — раз и закрылась, видно водитель наблюдала все это. Трамвай тронулся и пошел в центр города. А учитель не успел заскочить. Куда он делся потом, мы не видели. Но обратно не вернулся. Мы еще долго обсуждали: почему он за нею гнался, что она такого сделала… Валентина Д., которая познакомилась с Чикатило весной 1981 года в электричке, рассказывала. Встречались они с ним, встречались, потом он предложил пожить у него в домике на Межевой, 26. Валентина подругу пригласила к себе обживать пустующую мазанку. Иногда приходил Чикатило. Предлагал: — Поехали, отдохнем где-нибудь на природе? Только так: я тебя жду у трамвая, учти, мы незнакомы… Забивались в безлюдную лесополосу, он доставал вино, из портфеля появлялась рюмка. Сколько встречались, сам выпивал одну, позволяя ей распорядиться бутылкой до конца. Однажды она протянула руку, взяла портфель: — У тебя что, нет второй рюмки? Он выхватил портфель, закрыл его, был просто взбешен, долго отходил… Потом, как всегда, была попытка полового сношения, но нормальной связи за все время у них так и не получилось. Ее это устраивало. Его — тоже. Возвращались, как всегда, врозь. Он предупреждал: — Смотри. Будем ехать одним транспортом, мы — незнакомы… Наверное, Валентине повезло благодаря ее характеру, непритязательности? Ее вполне устраивали такие отношения, она не насмехалась над партнером, воспринимала связь как нормальную. Может, ей повезло, что не успела заглянуть в портфель, в котором все было наготове, нужна была искра для взрыва? Но как бы там ни было, он не произошел. А вот ее двенадцатилетней сестренке Ирине через два года предстояло встретить знакомого сестры в Ростове у аэропорта. Если старшая сестра ему доверяет, то почему она не должна? Что у него в портфеле, она, в отличие от сестры, узнала. Но уже никому никогда ничего не скажет. Ей не надо было делать вид, что они незнакомы. Из парка Авиаторов он ушел один. Готовиться к следующим встречам… Перед Чикатило, которому для нескольких секунд наслаждения, разрядки, нужна была жизнь другого человека, стояли сложнейшие задачи: поиск, действия, отступление. Он продумывал многовариантные ходы и видел, что надежный вариант у него только в Шахтах, где есть домик на Межевой и где пока нет за ним присмотра жены. Такие бы домики, да в нескольких местах… Но он обычный советский служащий с обычной зарплатой, на которую еды купишь в достатке, а на все остальное надо очень и очень долго копить. Домина больше не приобретешь, нужен новый путь. Изобретательности Чикатило нет предела. Он сделал как бы своим хобби всевозможные обмены квартир, продумал варианты доступа к служебным помещениям, жилью родственников…. После переезда семьи в город Шахты двухкомнатную квартиру в Новошахтинске он обменял на однокомнатную, и до ноября 1982 года она за ним так и числилась. Еще одна квартира по улице Петровского, 112, в Ростове — в любое время к его услугами. Каким образом? С 1981 года по 1984‑й Чикатило работал в Объединении нерудных материалов снабженцем. А это значит, что за любой мелочью он должен по многу раз ходить по кабинетам чиновников. Каждая уважающая себя организация, большая, маленькая, сельская и городская, если заинтересована в нормальной работе, должна иметь служебную квартиру в областном центре, чтобы человек в любое время, побегав по «вышестоящим» кабинетам, мог отдохнуть и на следующий день продолжить свой бег: гостиниц в Ростове до революции насчитывалось свыше четырехсот, а сейчас — всего ничего. Служебная квартира предприятия — надежное прибежище для любого, прибывшего по делам в Ростов. В том числе и для Чикатило. Долгие годы манипуляции с жилплощадью сводились и одному: иметь убежища в Ростове, Новошахтинске, Шахтах, Новочеркасске — везде, куда бы он ни прибыл. И он имел крышу над головой по всем маршрутам привычных электричек, мог всегда прийти, и не один, а с возможной жертвой. Мог и один явиться: после удачной «охоты» уничтожить улики. Он действовал расчетливо, продуманно, конспирация была на высочайшем уровне. Береженого и бог бережет… Но когда у него появился тот домик, на Межевой, он еще только шел к этому, только готовил страшные свои действия. Мы же видели: он в безлюдной роще в то время бывал и много раз оставался один на один с девушкой, в портфеле был нож, были веревки. Но не открыл этот портфель, как делал потом много раз. Почему? А домик на Межевой сулил Чикатило многое. Он рисовал картины, одна другой заманчивее: пока семья в Новошахтинске, а здесь его никто не знает, можно хорошо использовать этот домик… «В тот период меня просто неодолимо влекло к детям. Появлялось какое-то стремление видеть их оголенные тела… Хотелось совершить половой акт…» — творил он следователю. Однажды учащиеся профтехучилища решили его проучить. Домогательства его у мальчиков уже «сидели в печенках», насмешки учащихся не действовали. И тогда его просто избили. Этот случай на поведении наставника никак не отразился. Чикатило только понял: все может повториться, надо быть осмотрительнее. Он купил складной нож и стал носить его в кармане или в портфеле. Для защиты. Когда он в давке в общественном транспорте прижимался к женщинам или пытался залезть к ним под платье, его иногда просто вышвыривали на улицу. Но, подумал он, когда-то могут крепко побить. И с ножом уже не расставался никогда. «В тот период часто бывая в центре, где всегда много детей. Ходил по школам. Заходил туда и всегда узнавал, где имеется туалет. А так как меня влекло больше к девочкам, старался быть поближе к женскому туалету. И когда никто не наблюдал, заходил внутрь и подглядывал за находящимися там детьми. Были случаи, когда меня заставали за такими занятиями. Я тогда сразу уходил без лишнего шума… Чтобы дети как-то шли со мной на контакт, я иногда покупал им "жвачку", угощал их, чтобы только они какое-то время были со мной. Знакомства на этой почве у меня возникали…» Он искал тех, кто пойдет «осваивать» домик на Межевой, очень интенсивно искал. Одна из свидетельниц рассказывала, как к ним, гуляющим у своего дома на улице Парковой, много раз подходил мужчина, интересовался одним и тем же: где здесь туалет. Делал грязные намеки, приглашал в подъезд дома. Завуч десятой школы вспоминала, что к ним в женский туалет много раз заходил мужчина. Описывала внешность: она его не только видела, но и прогоняла с территории школы. Еще она сообщала милиционеру: дети говорили неоднократно ей, что этот мужчина предлагал им жевательные резинки… Завуч не сама ходила в милицию. Это милиционер приходил в школу, расспрашивал, не было ли чего «такого». А узнав, что было, показал фоторобот. «Он?» «Он!» — ответила завуч. — Точно — он! Как вот вас видела!» Милиционер приходил к завучу по конкретному поводу: случилось страшное, непоправимое в соседней одиннадцатой школе. Домик на Межевой, 26, сыграл в этом свою роковую роль… Первая жертва …Встретил на остановке трамвая… девочку с портфелем, она шла попутно… Была она одета в красное пальто с капюшоном, отделанное черным мехом, в кроличьей шапке, войлочных сапожках.