Но если случаются убийства, весть о которых из уст в уста мгновенно распространяется в округе со всеми жестокими подробностями, то разного рода предположения неизбежно завершаются фразой: «И куда милиция смотрит?» Было такое убийство в городе Шахты зимой 1978 года. В реке Грушевка нашли труп девятилетней школьницы, там же выловили и ее портфель. Убийство было бессмысленно жестоким со множеством ножевых ранений. Подозреваемых в преступлении было много. В конце концов насильника и убийцу нашли, осудили. Уголовное дело заняло место в архиве, к нему потом никто не возвращался. Только молва людская долго еще не могла забыть ужаса, вызванного тем случаем. Провожая детей в школу, матери напутствовали: — Ты ж смотри там, ни с кем… Помнишь девочку?.. Ее еще долго помнили в городе… А через три года осенью, уже в Ростове, на левом берегу Дона, недалеко от кафе «Наири», нашли труп семнадцатилетней учащейся профессионально-технического училища Ларисы Т-о. По заключению судебно-медицинской экспертизы, у нее отмечены множественные повреждения — кровоподтеки, ссадины. Сосок молочной железы отсечен зубами человека. И другие повреждения свидетельствовали о том, что действовал здесь какой-то живодер, буквально растерзавший свою жертву. Прокуратура Кировского района Ростова-на-Дону тогда восстановила многие подробности последних дней этой, так печально закончившейся молодой жизни. В полном согласии с тогдашней практикой, подростков училища, где занималась Лариса, по разнарядке «сверху» направили на помощь в уборке урожая совхозу «Кировский» Мартыновского района. В сентябре уже ночи холодные, и Лариса поехала домой к родителям в совхоз «Целинский» Целинского района за теплой одеждой. Утром домашние посадили ее на рейсовый автобус, шедший в Ростов. Следствие, устанавливавшее каждый ее шаг, потеряло след на главной улице Ростова у городской библиотеки имени Горького. Я потом прошел оттуда до училища — места сбора для выезда на работу — с шагомером и оказалось: ей оставалось сделать всего 1105 шагов. Если бы она прошла их, сегодня, наверное, имела бы уже большого ребенка. Но почему-то повернула вправо, ровно на девяносто градусов, и сделала сколько-то шагов, только… в небытие… Убийцу не нашли, производство по делу «за неустановлением виновного было приостановлено». Почти через год из станицы Заплавской в поселок Донской в магазин за продуктами направилась двенадцатилетняя Люба Б-к. Это было ее постоянной обязанностью. Человек, с нашими порядками не знакомый, удивится, почему бы не купить все в местном магазине. Но мы-то знаем, что это в поселок городского типа какие-то товары привозят по линии госторговли, и они дешевле, а в станицу потребкооперация привозит мало да дорого. Вот и едет девчонка Бог знает куда одна. А в станицу автобус когда идет, а когда и нет его. На этот раз пошла пешком… И не вернулась. Через полмесяца нашли ее в лесополосе. Судебно-медицинская экспертиза обнаружила 22 колото-резаных повреждения костей свода и лицевой части черепа, пять из которых в левой височной области, четыре проникают в обе глазничные полости. Две колото-резаные раны на шее справа, четыре повреждения с обеих сторон на боковых поверхностях грудной клетки… Было лето 1982 года. Преступление расследовалось прокуратурой Октябрьского сельского района, учтено статистикой, все подробности убийства соответствующие службы описали, пополнили картотеку, чтобы когда-нибудь и эта смерть помогла сохранить жизни… Убийцу и на этот раз не нашли. Первые жертвы еще не выбивались из разряда одиночных в системные. Но в 1982 и в 1983 годах их число росло, были они такими же страшными, хотя, бывают ли «нестрашными» преступления? Пощажу себя и других от леденящих сердце подробностей, отмечу только: уже нельзя было не обратить внимания на «почерк», детали которого начинали о многом говорить. Останки Иры Д-вой, Игоря Г-ва, найденные позже тех, о которых только что рассказал, будто взывали к экспертам и следователям: «Посмотрите внимательно! Разве мог такое сделать нормальный?!» Участники расследований задавали себе тот же вопрос. В ходе оперативно-розыскных мероприятий в этом уникальном деле чрезвычайно часто выявлялись такие невероятные стечения обстоятельств, совпадения, неожиданные повороты, случайности, даже какие-то мистические явления, которые позволяют назвать дело чуть ли не сатанинским. Но если уж говорить о реальности, то уже рождалось, укреплялось в сознании следователей убеждение в «серийности» убийств, автор которых недочеловек. Не может такое сотворить нормальный… В этот момент и случилось одно из совпадений: в троллейбусном депо произошло обычное в условиях беспредельной бесхозяйственности происшествие. Работники милиции задержали парня, который пытался… угнать троллейбус. Им оказался Виктор Шабуров — воспитанник Первомайского дома-интерната для умственно отсталых детей, психически больной. Какой с него спрос? Но когда составляли протокол задержания, он признался еще в одном: его товарищ по интернату, Юрий Каленик, как-то угнал частную машину, и они на ней катались, потом бросили. Проверили. Действительно, был такой угон. Стали «копать» дальше, задержали Каленика. Последовало новое признание: еще, дескать, мальчика, девочку убивали. На категорию психически больных, как на возможных преступников, указывали специалисты. Последовали подробности… В следственный изолятор попали Юрий Каленик и Леонид Туров. Вслед за ними из того же интерната для умственно отсталых перекочевали Леонид Коржов и Михаил Тяпкин… Добавился демобилизованный из армии с диагнозом «шизофрения» Владимир Фоминов. Они то подтверждали свои показания, то отказывались от них… По-разному объясняют опытные криминалисты, почему так затянулась, на годы, история с этими ребятами. Наверное, правы те, кто утверждает: разгадать, что его водят за нос, следователь мог. Подробности убийств были на слуху у всех, разве те же больные не могли о них знать? Но было еще одно совпадение, роковая случайность, не позволившая сразу расстаться с этими, как здесь полуофициально называли линию отработки, «дурачками». В роще Авиаторов в Ростове-на-Дону, что невдалеке от аэропорта, с перерывом в несколько дней нашли два трупа. Прокуратура Первомайского района, принявшая дело к производству, решила: третьего не допустит. И взяла рощу под круглосуточный контроль. Через четыре дня при попытке изнасилования Я-й работники милиции задержали здесь Николая Бескорсого. Оказался он все из той же компании умственно неполноценных. Признал, что найденные недавно в роще — его жертвы… Н. Бескорсый в конце концов был осужден лишь за попытку изнасилования. Но — потом. А пока что он то признается в двух убийствах, то отказывается от них. Время идет… Когда обвинения против этой компании отменит Прокуратура России и возбудит уголовное дело по фактам нарушения законности при расследовании дел, Н. Бескорсый объяснит, почему он себя оговаривал и пытался покончить с собой во время следствия: к нему в камеру, утверждал он, подсаживали уголовников, и те его запугивали и избивали, а следователи вынуждали к признанию… Печальна судьба и других подследственных. Каленика судили за угон, Шабурова в невменяемом состоянии отправили на лечение. Долго пришлось лечить Тяпкина, на которого «повесили» четыре убийства, потом отпустили и его. На свободе оказались Коржов и Пономарев. Фоминова Целинский районный народный суд виновным в убийстве признал, но сначала отправил его на лечение, где он и умер. Тогда суд освободил его от ответственности. Пока шло это следствие, пока подследственные, в силу своего душевного состояния обладающие повышенной внушаемостью (это подтверждают психиатры), то признавались, то отказывались от признаний в убийствах, в лесополосах у железной дороги обнаруживали несчастных, погибших от руки маньяка. Уже было совершенно ясно, что убийства «серийные». Следственные органы не могли недооценивать серьезности ситуации, но, как всегда, мешала перегрузка. В это время в Ростовской области шла целая полоса дел о коррупции, в которых был задействован практически весь следственный аппарат. Начиная с 1982 года следственная группа Прокуратуры России, возглавлял которую Исса Костоев, занималась расследованием дел о взяточничестве в суде, прокуратуре, адвокатуре области. За несколько лет к уголовной ответственности было привлечено около 70 человек. А уж если поймали тех, кто взятки брал, нашли и дающих. Дела о крупных хозяйственных правонарушениях были выделены в отдельное производство. Все силы области были в массовом порядке брошены на «зачистку». Долго еще пришлось им листать всевозможные доверенности, накладные, справки, корешки других документов, припирая к стенке разного ранга хозяйственных нарушителей, многочисленную «мелкую рыбешку», которая всегда кормится на пиру у «хищников». В этих условиях руки не доходили ни до чего: накапливались нераскрытые преступления. Теперь об этом говорят определенно: потеряно было время, оно оплачено человеческими жизнями… Это так и не так. Работа все равно продолжалось. Сегодня, в связи с процессом Чикатило, некоторые средства массовой информации обвиняют во всех смертных грехах милицию: ничего не делала, ничего не изучала, не анализировала, не беспокоилась, не фиксировала, карты, схемы не составляла, в микроскоп не смотрела… Непосвященным могу открыть интереснейшую информацию: одна из наиболее «говорящих» карт-схем из многих, составленных милицией, удостоена чести быть отобранной для Российского музея милиции, где и можно ее увидеть. Составлена она следователем Виктором Бураковым и его товарищами. Даже не специалист, исследуя ее, увидит маршруты передвижения преступника, места преступлений и даже сможет вполне осознанно определить, где мог жить маньяк. Там в музее, можно потрогать и наручники, защелкнувшиеся на запястьях Чикатило при задержании работниками милиции. У Виктора Буракова осталась только точная копия той, теперь музейной, карты, и он ею очень дорожит: на создание ее, а потом на поиск по этой карте ушел заметный кусок жизни. Тогда старший уполномоченный по особо важным делам в отделе по убийствам областного управления милиции, теперь он занимает должность с очень длинным названием: начальник межрайонного следственно-оперативного отдела по расследованию тяжких преступлений, совершенных на сексуальной почве. Вместе с ним мы листали подшивки приказов и всевозможных «исходящих» бумаг тех лет из архивов управления: мне хотелось выяснить, действительно ли милиция «не смотрела в микроскоп»? Приказ № 633, лето 1982 года, начало «серии» преступлений. О создании оперативного штаба по раскрытию убийств женщин на территории области. Группу из десяти человек возглавил В. Бураков. Еще бумага: приказом № 582, август 1983 года, создается обновленная следственно-оперативная группа из десяти человек по раскрытию убийств… Казалось бы, приказ и приказ… Но почему в группе появились новые люди? Лишь потому, что не все смогли выдержать испытания: умопомрачительные сцены жестокости, увиденные на месте преступления, заставляли людей подавать рапорт с просьбой перевести куда угодно — только бы не «Лесополоса»… …Приказ № 26 от 18 января 1984 года. Список членов оперативной группы чуть ли не удваивается… В Прокуратуру области, РСФСР, СССР, в Министерство внутренних дел из Ростова уходили письма: «…Каждое преступление свидетельствует о том, что совершается оно одним и тем же преступником… В связи с особой важностью раскрытия этих преступлений Управление внутренних дел облисполкома считает целесообразным создать единую следственно-оперативную группу при управлении уголовного розыска… Прошу вас дать указание о включении опытных следователи вашей и областной прокуратуры для проведения следственных действий по координации всей работы по установлению и изобличению совершающего преступления…» — Наш голос в Прокуратуре РСФСР услышали только в конце 1984 года, — говорил мне В. Бураков. — Прислали следственную группу Владимира Казакова, вошли в нее и наши сыщики. Стали внимательно изучать: в конце концов, работать ли нам по этой бесперспективной линии «дурачков»? В начале 1985 года было сделано заключение: все задержанные из интерната к этому делу непричастны. С самого начала лично меня занимало одно: как сузить поиск? Я — сыщик, профессионал, понимаете? Мне важно знать первое, самое главное: мотивация! Зачем нужна смерть одного человека другому человеку? Вот это, понимаете?.. Каждая смерть, каждая жуткая картина, любая деталь требовали ответа: зачем он сделал одно, зачем другое, а это зачем? В. Бураков на такие вопросы ответить не мог. Видел: спрашивать нужно у специалистов. Во все концы страны направлял запросы с подробнейшим изложением того, что находили на месте преступления. Некоторые институты молчали. Другие ответы присылали, давали рекомендации. Сужался ли круг поиска? Скорей расширялся. С учетом рекомендаций проверялись: — лица, ранее судимые за убийства на сексуальной почве, половые преступления и гомосексуализм, в том числе и отбывающие наказание в местах лишения свободы; — лица, состоящие на учете в психиатрических учреждениях, наркологических кабинетах, у сексопатологов и венерологов; — работники железнодорожного транспорта, военнослужащие воинских частей, дислоцирующихся в районах убийств; — медицинские работники; — работники культурно-просветительных, спортивных, общеобразовательных и дошкольных учреждений; — владельцы видеотехники и видеофильмов ужасов, а также посетители видеосалонов; — бывшие работники правоохранительных органов, уволенные по отрицательным мотивам, и т. д. Буракова и его товарищей эти объемы приводили в замешательство: жизни не хватит десятку оперативников, чтобы перевернуть такие пласты. Все же приходилось, переворачивали. Но Буракова не оставляла надежда: где-то же есть среди ведущих криминалистов, судмедэкспертов, сексопатологов, психиатров человек, способный вывести следствие из потемок. Он продолжал его искать. «Садист Черный кот» Его представляли чудовищем, а он, оказывается очень своеобразный человек: дорожит семьей, привязан к жене и детям, скромен и даже застенчив, робок. И это кроткое создание выкалывает своим жертвам глаза? Но и это, как оказалось, объяснимо. И дело совсем не в том, издревле существующем всеобщем заблуждении, что на сетчатке жертвы остается изображение преступника. Все значительно проще: маньяк не может выдержать чужого взгляда. В тот апрельский день электрикам предстояла работа на высоковольтной линии электропередачи. Забравшись на головокружительную высоту, один из них оглядел раздвинувшийся горизонт, продолжая улыбаться, перевел взгляд на освобождающиеся из-под снега поля и вдруг замер: — Ребята, — крикнул товарищам вниз. — А ну, посмотрите… Там, по-моему, человек… Где-где!.. Вон, метров пятьдесят отсюда… Олю С-к искали еще с декабря. И вот нашли. Затем метрах в шестидесяти от нее откопали сумку, книги, ноты, тапочки. А через несколько дней работники почты принесли в милицию открытку с подписью: «Садист Черный кот». Адресовалась родителям пропавшей девочки. В ней говорилось: «Уважаемые родители, не ваша первая, не ваша последняя. Нам надо до конца года похоронить в Даровской лесополосе десять человек…» В «серии» убийств открытка была первой и, как окажется, единственной. Следствие надеялось получить с ее помощью букет информации. Но психиатры, почерковеды, криминалисты так и не смогли извлечь ответ: зачем еще и это? О чем говорит? А страшные кровавые следы о чем каждый раз говорят? Зачем, к примеру, садисту вырезать было сердце у одной и девочек? Или другие органы: эксперты утверждают, что работа выполнена профессионально. Зачем отрезает половой член у мальчиков? Что это, промысел профессионального врача, торгующего человеческими органами? Тогда искать среди медиков? Или они используются в качестве фетишей? А следы на телах мальчиков?.. Он что, гомосексуалист? Естественная первая мысль: преступник — человек не совсем нормальный. Виктор Бураков направил запросы в НИИ судебной медицины, в Институт судебной психиатрии им. Сербского, в Российский методический научно-исследовательский центр по сексопатологии, во многие другие ведущие учреждения, привлек и местных специалистов. Он всем рассылал или предоставлял все имеющиеся у следствия материалы, считающиеся секретными. Да куда там, так к нему и бросились с советами! Ожидая ответов, досадовал: зачем нужна наука, от которой ничего не дождется практический работник? Зачем, к примеру, психиатрия, которая только и способна сделать заключение, вменяем ли преступник, пойманный тобой, но ни шагу не делающая для того, чтобы помочь ему, практическому следователю, поймать. Не абсурдно ли так узко ставить задачи науке, имеющей безграничные возможности? Уже не ожидая реальной помощи, Виктор Бураков сам пытался найти в непонятном понятное. В то время в одной из тюрем ожидал расстрела приговоренный и смерти сексуальный маньяк Анатолий Сливко. Мы еще вспомним о нем, история его падения поможет понять общее в судьбе такого рода преступников. Виктор Бураков просил: «Анатолий, помоги, сделай доброе дело напоследок…» Сливко старался помочь, на все вопросы отвечал как на исповеди. И Бураков с горечью отмечал, что далеко не все профессиональные врачи были так добросовестны и искренни… Один из специалистов квалифицированно рекомендовал искать преступника среди гомосексуалистов. Направление взяли на разработку. Приступив к решению проблемы, поняли: такие огромные масштабы своими силами не охватить — из миллионов людей выявить интересующую категорию и проверить досконально каждого на причастность к преступлению. Срочно запросили помощи у МВД СССР: нужны дополнительные квалифицированные кадры. Обосновали свои расчеты. По получении их письма из МВД СССР тут же позвонили и отчитали: «Вы что там, белены объелись?! Да у нас во всей стране нет столько «голубых»…» Передо мной еще одно консультативное заключение, полученное Бураковым: «С сексопатологической точки зрения вызывает сомнение возможность фетишизма с разнополой ориентацией объектов (мужские и женские половые органы)… …Все это не позволяет исключить возможность, что преступников двое: один совершал нападения на мальчиков, другой — на лиц женского пола. Знакомство между ними маловероятно…» По мнению этого специалиста, человек, нападавший на мальчиков, является личностью извращенной, склонной к гомосексуализму, педофилии, то есть имеет влечение к детям. Предполагается мастурбация и садизм, некросадизм, фетишизм. Он находится в зрелом возрасте, примерно 35–40 лет, выше среднего роста. Живет одиноко или с близкими родственниками на изолированной жилплощади. Дома хранит коллекцию фетишей педофильно-гомосексуальной ориентации, включая отрезанные у жертв части половых органов в законсервированном виде… Второй, нападавший на женщин, сильный 25–30-летний мужчина, скорее всего разведен, имеет отдельную жилплощадь, малоквалифицированный рабочий, может работать на бойне или в прозекторской… В заключении содержались выводы, которые для Буракова были полезны. Но оно опять же не сужало, а лишь раздвигало границы поиска, включало в план оперативно-поисковых мероприятий все новые категории: врачей, владельцев транспортных средств, уволенных по определенным статьям закона с военной службы, рабочих некоторых специальностей. Кто же сузит этот все расширяющийся «веер»? С надеждой Бураков принимался за чтение очередного заключения, но после строчки «…достиг половой зрелости и является физически хорошо развитым мужчиной», он долго хохотал, а товарищи недоумевали, думая, что у него «крыша поехала». Но разве не «поедет крыша», если тебе советуют проверять на причастность к убийству практически всех мужчин? Буракова такие ответы приводили в замешательство. Неужели научные учреждения не способны решать практические вопросы на стадии следствия? Милиция предлагала собраться всем авторам рекомендаций, защитить их на конкурсной основе, обсудить открыто, честно. С учетом разных мнений можно было бы какие-то направления сразу и отсечь. В спорах рождается истина. Уникальность «серийных» убийств не исключает того, чтобы появились какие-то методики, определились направления поиска преступника, способные сделать уникальное, беспрецедентное обычным, подвластным любому следователю. Для этого и обращались и специалистам, предоставляя им любые материалы. Но некоторые из них свои заключения делали, даже не потрудившись приехать. Иные просто не посчитали нужным ответить. Виктор Бураков и начальник Управлении уголовного розыска Михаил Фетисов (сейчас он — начальник областного управления милиции) надежд не теряли и решились: они собрали всех ведущих ростовских специалистов, каких только можно было собрать: судебной медицины, психиатрии, криминалистики, сексопатологии. И сделали мужественный шаг — открыли и перед ними папки с грифом «секретно». Ознакомили со всем, что у них имелось на тот день. Бураков асе время наблюдал. Интерес проявляли многие, но неподдельный, самозабвенный какой-то, чисто профессиональный энтузиазм он увидел у одного человека, с которым судьба его свяжет на многие годы. Был 1984 год. А тем человеком оказался Александр Бухановский. Преподаватель кафедры психиатрии Ростовского медицинского института. Кандидат медицинских наук. Президент лечебно-реабилитационного научного центра «Феникс». Предложение сотрудничать принял. Но сказал: «Только я прошу, пожалуйста, не надо меня щадить. Я должен знакомиться с делом до мельчайших деталей». Потом это сотрудничество сыщика и психиатра назовут феноменальным, оценят нам работу мирового класса, и этот класс А. Бухановский готов подтвердить на любой экспертизе. А в то время он поставил перед собой главную задачу: создать проспективный (обзорный) портрет преступника-патосексуала. Для неспециалиста цели, намеченные А. Бухановским, кажутся фантастикой. Не зная совершенно ничего об оставляющем кровавый след человеке, Бухановский собирался построить модель, притом развернутую, от зарождения мотива преступления в сознании до завершения его и ухода с места преступления. Следствию нужно объяснить мотивы и значение непонятных поступков, установить диагноз, дать портрет, пригодный к розыску. Психиатр брался за реализацию всего, что у него просили: раскрыть характер, особенности поведения, внешние данные, показать и профессиональные ориентиры. Даже биографию… Фантастика? Нет. Преступник в силу величайшей осторожности не оставлял следов для криминалистов. Но зато оставались следы психического состояния убийцы, а здесь, считает А. Бухановский, уже есть материал для серьезного анализа. Бураков доверил психиатру дела, дал возможность самому выбрать факты, пригодные для работы, применить разработанную в ходе расследования методику. Вместе эти два человека сделали то, что не удалось крупнейшим институтам. «Когда в обвинительном заключении с гордостью указывается, что на причастность к преступлению проверено около полумиллиона человек, мне горько, — говорил, выступая в суде, свидетель Александр Бухановский. — Когда ученый выполняет свою работу недобросовестно, тогда и говорят о беспомощности или ограниченности науки. Но нельзя недооценивать ее возможности, в том числе и в таких преступлениях. Трудно искать иголку в стогу сена, если даже рядом стоит мощный магнит. И совсем другое дело, когда магнитом кто-то может пользоваться». Виктор Бураков такого специалиста нашел и получил портрет: «…Возраст — около сорока, рост от 170 до 181 сантиметра. Неброская внешность. Замкнутый. Увлечен фильмами ужасов. Астеник. Физической силы отнюдь не выдающейся. Хронические желудочно-кишечные заболевания, простатит. Возможно, женат, хотя решился на это довольно поздно, образование среднетехническое или высшее. Долго работал преподавателем или воспитателем. Характер работы разъездной, например, в снабженческой организации. Не гомосексуалист. Не шизофреник. Психопат на почве своеобразных изменений характера, достигавших степени болезненности. Остановиться может только ненадолго, почувствовав обострение опасности». Психиатр реконструировал всю динамику процесса — с детства до нынешнего состояния сексуального вампиризма. Для достижения максимального сладострастия обязательно убийство партнера и ряд садистских и сексуальных действий с трупом. Потом, когда через несколько лет будет задержан реальный человек, окажется, что все, названное психиатром, совпадет. Проблемы, ситуации детства и юношества, отвержение обществом, и даже туберкулез в детстве. В следственный изолятор КГБ к арестованному Чикатило Бухановский приходил с этим портретом. Ознакомившись, Чикатило сразу проникся к врачу уважением, тут же завязался разговор, который до того не клеился. О туберкулезе Чикатило долго вспоминал, начал было уже отказываться, потом: — Постой… Так это было очень давно. Правда… Мы тогда все переболели…