— Смотреть за детьми надо! Пораспустили, понимаешь… И люди принимают всерьез этот рык, как справедливый упрек. Даже отец Вани Ф-на, капитан внутренней службы, не мог ничего добиться в милиции. Что же всем остальным, рядовым, простым, как мы говорим, людям, делать, на что надеяться? А на то, что поймут, простят тебя, виноватого в том, что не уследил, и, может, окажут милость, станут искать. Месяцами ходят за этой милостью, как за подаянием, привыкшие к унижению в любом чиновном кабинете граждане, между прочим, ежемесячно отстегивающие от своей жалкой зарплаты приличную сумму на содержание этих, «наглых до бесконечности мордоворотов»… Так назвала их одна из матерей в суде. Да и многие родственники не стеснялись в выражениях. Натерпевшись в свое время, теперь они будто старались сбросить с себя эту тяжесть, не уменьшавшуюся и по прошествии многих лет… Отношение милиции к без вести пропавшим видно и по статистике нераскрытых убийств, сложившейся ко времени начала операции «Лесополоса». Работа по изучению накопленного действительно велась масштабно. Десятки нераскрытых преступлений, «отложенных» убийств, просто пропавших без вести требовали «инвентаризации». Из архивов запылило. С одного из дел и стряхнул пыль Яндиев. Девять лет ждала мать безвестно пропавшего сына. История простая: поехали два парня в Днепропетровскую область добывать маковую соломку. Один вернулся домой. Когда кто-то сдал в милицию найденный паспорт второго, у первого взяли объяснения. Они были предельно просты: вернулись, а куда пошел товарищ — не знает. Яндиев нашел объяснение неубедительным, занялся делом вплотную. Выяснил, что добытчики наркотинов подрались. Один другого убил, зарыл в лесополосе. А там, где она проходила, уже блестела автотрасса Днепропетровск—Киев. Когда дорогу строили, обнаружили труп неизвестного… Второй «попутный» труп Яндиев нашел в фруктовом саду в Азове… Список можно продолжать, достаточно подобных случаев и у других следователей. Операция «Лесополоса» потребовала расчистки «конюшен», и их чистили. Сказать, что труд был колоссальным — не покривить душой. Прежде чем поймали Чикатило, назвали много имен безымянно погибших. А потом? Извлечены ли уроки «Лесополосы»? Что изменилось? Задаю вопрос Яндиеву, он меняется в лице, машет рукой, трагически опускает голову, молчит. Потом поднимает руку с полусогнутым указательным пальцем: — Ничего не изменилось. Самое страшное: ничего не изменилось. Ничего… Некоторое время растерянно молчит. — К без вести пропавшим, я скажу так: самое что ни на есть бездушное отношение, а к тем, кто обращается в милицию, отношение такое, что слова печатного в языке нет… Снова он замолкает и вдруг: — Только что вы слышали в суде, как говорила Х-ва, мать мальчика, погибшего в Шахтах от руки Чикатило. Что ей обещали? «Мы тебя в дурдом посадим… Иди, иди, а то и второго потеряешь… Охамела, обнаглела. Совсем на голову села… Запрем на ночь в клетку, чтоб остыла…» и т. д. Да она отчаялась, о сыне год ничего не знала. А кто должен искать? И кто охамел? Почему так получается у нас: тот, кто должен обслуживать, если хотите — служить человеку, каким-то непонятным образом садится ему на шею и погоняет — вези. Почему? Но самое страшное, что в законе, в должностных инструкциях обязанность служить людям вдруг перестали замечать. Социально бесправный человек становится еще уязвимее. Но давайте посмотрим на статус без вести пропавших, какое к ним должно быть отношение. В свое время Генеральный прокурор СССР подписал приказ, в соответствии с которым по всем фактам пропажи человека, где есть основание полагать, что причин для добровольного ухода никаких нет и ранее подобного не наблюдалось, немедленно возбуждается уголовное дело, как по убийству. Приказ распространялся и на Прокуратуру России. Он не отменялся, так сказать, стал правопреемственной нормой. И эта норма обязана действовать. И заставить вести следственные мероприятия, к тому же немедленно. А что наблюдаем сегодня? Без вести пропавшими в райотделе занимается один человек. Случилось что — транспорта нет, помощников, даже кабинета с телефоном часто нет. Приходит к нему несчастная мать, взял объяснение. На этом — все? В лучшем случае опросит соседку. Позвонит в морг, больницу, куда уже звонили. В приемник для несовершеннолетних еще… Мы когда занимались «Лесополосой», поняли: тут начинаются все беды, тут… Яндиев говорит это с болью. А у меня перед глазам родители, выступавшие на суде. Мать погибшей Оли С-к: — Я весь город обошла… Иду мимо ресторана, уже никаких сил нет. Стоит милиционер с рацией. Прошу его: свяжитесь, скажите дежурному все то, что я вам сейчас рассказала… А он смеется. Хохочет, понимаете? Смотрит на меня, как на дурочку, и хохочет. Пошла в милицию, в прокуратуру… Ни-че-го, понимаете? Не искали. Всю зиму. Когда снег начал таять, ее монтажник с опоры электролинии увидел… Мать погибшего Вити П-ва: — Зашла в милицию, так и так, мальчик пропал… — Куда он там пропал. Он с девочками гуляет, в клубе надо искать… — Что ты мелешь, взрослый человек… Я из Родионово-Несветайской слободы, а в Ростове, что он тут знает? И посмотри на время… Четырнадцать ему, какие девочки? — Значит, бьешь, вот он и убежал… Потом начал такую грязь лить — стыдно было слушать… В судебном заседании практически от каждого из родителей слышали заявления об инцидентах подобного рода, об оскорблениях, невнимании, нежелании делать дело. Обида, бессилие, безысходность — все это и многое другое звучало в выступлениях на суде. Запомнилось, как Лидия Х-ва, попросив слова, сказала: — У меня за все время, пока я искала сына, ощущение было такое, что я — перед стеной. Те, кто не смог убийцу поймать, кто должен был искать, — должны сесть рядом с этим, за то же преступление… Все они, потерявшие детей, павших от руки Чикатило, себя считали жертвами равнодушной но всему милиции. Произвол беззакония действительно был беспредельным. Когда жертвы — результат деятельности преступника, это принимается как неизбежное, как что-то роковое. Но не принимается другое — щепки во время рубки леса… Щепки летели Совершенно не случайно, не просто так, по окончании операции «Лесополоса» генерал милиции Михаил Фетисов, выступая по телевидению, просил прощения у тех, кому было причинено беспокойство, у кого были неприятности и кто пострадал в процессе поиска преступника. «Всего на причастность к расследуемым убийствам было проверено около полумиллиона лиц…» Это вновь строка из обвинительного заключения по делу Чикатило. Историкам криминалистики, наверное, еще долго придется осмысливать каждый факт этого беспрецедентного дела. Предстоит изучить и приведенный. Естественно, будет отмечено, насколько широкомасштабной была операция, обозначенная одной этой фразой. Но во многом из того, что встречаем в деле, прежде всего должны разбираться не историки, а криминалисты. Потому что за строкой, даже, казалось бы, мало о чем говорящей, стоят преступления не только Чикатило. Да, Чикатило убивал и убивал. Каждое его убийство становилось поводом для широкомасштабного поиска, где нередко единственным «следом» была сама жертва. Искали среди слоев, категорий, профессий, групп и подгрупп. Нередко нарушая никого не защищающие законы, растаптывая права, свободы, устроив такую вакханалию бесправия, что люди боялись уже не только Чикатило и его преступлений. Страшнее было другое: как бы не попасть в безжалостные, беспощадные жернова поиска… …В Ростовском кожно-венерологическом диспансере работает старшим юрисконсультом Ирина Стадниченко. Ее обязанность помогать врачам не допустить при появлении очередного очага болезни широкого ее распространения. Определить тайные связи, локализовать их в такой интимной сфере — дело безнадежное, когда ведется вслепую. Стадниченко из тех, кто отладив систему, действует с открытыми глазами, не тычется, подобно слепому котенку. Случись что, знает, где и как искать, с кем дело иметь. Особенно тщательно пришлось налаживать механизм взаимоотношений с так называемыми группами риска. И когда над миром грянула гроза СПИДа, у Стадниченко в самой опасной зоне были полный порядок и ясность. Она уже имела картотеку, в которой значилось около тысячи «голубых», как теперь говорят, работала с ними на полнейшем доверии. Уверенная: выявись очаг, она скажет об этом одному из них, через десять минут о беде узнают сорок, через два часа — все. Она хорошую работу так понимала и понимает. Однажды к ней в кабинет пришел Исса Костоев с другими участниками операции «Лесополоса». Он рассказал, что к раскрытию этой серии преступлений привлекаются разные категории специалистов, ученых. И предложил Стадниченко возглавить целый отдел, который разместится в Первомайском райотделе милиции. — Предложение было лестным, — говорила мне Ирина. — Но тщеславной я была в молодости. А сейчас требовался трезвый подход… У них состоялся разговор. Стадниченко изложила свою точку зрения, сказала, что она полностью совпадает с убеждением специалистов диспансера: да, у «голубых» психопатия, но у убивающего она совершенно другого типа. Кроме того, надо учитывать женские наклонности многих из этих людей, которые никогда не позволят им совершать такие зверские убийства. Значит, затея с этой категорией — совершенно бесперспективна… Стадниченко предложила Костоеву книгу Крафта Эбинга «Половые психопатии», подтверждавшую доводы работников диспансера. — Да, — сказала она. — Книга считается устаревшей. Но русские полицейские ею успешно пользовались. Советую и вам почитать… Книгу Костоев взял. Ответа не требовал: оставил для ознакомления оперативные материалы. Ирина знакомилась с ними сутки. Сделала совершенно определенные выводы, сообщив Костоеву: отказывается с ним работать, картотеку она раскрыть не может, и еще раз решительно заявила: ошибочно искать в этой сфере. Гомосексуалисты — это особый мир, считает Ирина. Это особая субкультура, которая существует в каждом регионе. Здесь отлаживаются свои специфические отношения, создаются «семьи». Гомосенсуализм долгое время считался половым извращением и преследовался по закону. Лет сто назад не нашлось бы вообще ни одного человека, который бы взялся оправдывать это явление. Сейчас во многих странах гомосексуалистов не преследуют. Некоторые ученые явление это относят к крайним проявлениям нормальной человеческой сексуальности. Появились результаты исследований американских ученых, утверждающих, что у гомосексуалистов особым образом развита часть мозга, и они просто не могут жить с женщинами. Но теории теориями, а закон есть закон. — Он, правда, стал помягче, — говорит Ирина. — Появилась возможность издавать газету, журнал, даже партию создали. Но отношение общества к этим людям прежнее, и, заверяю вас, они остаются в глубочайшем подполье… Службам Костоева проникнуть в него удалось, но масштабы не устраивали. Они писали письма в диспансер, требовали предоставить списки лиц с сексуальными отклонениями. Но мы же не контора по торговле секретами. Есть понятие врачебной тайны. Да, мы обязаны предоставлять милиции информацию. Но какую? По приказу, регламентирующему нашу работу, это информация, имеющая отношение и уклонению от лечения венерических заболеваний, к заражению других, но не более того… Пожалуйста, давайте конкретную фамилию — ответим… А работа по раскрытию «подполья» шла. К Стадниченко стали приходить люди за юридической помощью. Она инструктировала тех, кто обращался: говори правду, начинай давать показания с сообщения о своей группе крови… Но не все выдерживали допросы и угрозы посадить в тюрьму. Пошли рушиться «семьи», начались предательства. А потом и трагедии. Один взрезал вены, истек кровью. Другой вскрыл вены и повесился. Третий отравился. Четвертый, пятый… — Из тысячи пока добрались только до трехсот, а дальше началось то, чего я и ожидала: не могут просто так человека оставить в покое, — говорит Ирина. — На допросах моих подопечных усиленно расспрашивали о моих пристрастиях, о личной жизни, о том, что у меня в квартире… И в самые пакостные времена — сама не пачкалась и другим не позволяла это делать. Я пошла и Костоеву узнать, что он готовит, какую еще пакость? На всякий случай пошли со мной четыре мощных охранника из подопечных. Да и свидетелей иметь не мешало, хотя в кабинете Костоева находились в то время не только те, кого знала по операции «Лесополоса», но и знакомые специалисты. Поговорили… Когда он начал кричать: «Шизофреничка, я тебя на 15 суток посажу», я и бросилась на него, как шизофреничка. Прокурор растаскивал. А когда от Костоева услышала коньячный запах, поверила тому, что раньше докладывали «голубые». Тогда я успокоилась: — Пьете, потому что с «Лесополосой» не ладится? Так ищите там, где надо искать… Она потом ждала: арестуют. Но обошлось. Ирина Стадниченко говорила: — Самая страшная авария — это столкновение с дураком. Их было в этой истории много. Но к Костоеву это, конечно, не относится, он великий труженик. Только какой-то одиозный. Мне кажется, делал не то, что надо было делать. Искал не там, где надо. Я все же верю: настанет день возмездия. Этих несчастных, и без того природой наказанных, было трогать — грех… Уверен: беды, причиненные во время следствия этой категории людей, не у каждого в душе найдут сочувствие. Есть разное отношение, в том числе приходилось слышать и такое: «Так им и надо». А раз группу риска преследует закон, то и вовсе неуместно сочувствие, являющееся как бы противозаконным. Что уж там говорить о нарушении прав, свобод, а тем более о произволе. Но если такое отношение во время следствия по делу «Лесополоса» к этой категории людей можно объяснить (но не оправдать) тем, что милиция, как и многие другие в нашем обществе, исповедует принцип чего с ними церемониться?», то другие примеры вовсе необъяснимы. Вот хотя бы случай с двумя девушками. Кстати, один из тех роковых, мистических в деле, о которых я упоминал. Жила-была на хуторе Бакланники Семикаракорского района Ростовской области шестнадцатилетняя девочка Оля К-на. Однажды она поссорилась с матерью и уехала к подруге Наталье Ш-ной на хутор Золотаревка того же района. Девушки были одногодки, курили, пили, не стеснялись мужчин. Оля у Наташи чувствовала себя вольно, тут можно было себе позволить все: отец подруги оставил семью, уехал работать в Ростов. У Наташи Оля прожила неделю, потом решила ехать к сестре в город Шахты. Она уже была у нее месяц назад, понравилось. Наталья проводила ее в город Семикаракорск — районный центр, на автовокзал. Ольга встретила Чикатило и исчезла навсегда. Сам Чикатило об этом рассказывал: — Встретил ее в электричке, ехал из Ростова, она курила в тамбуре. По ее одежде определил, что девушка легкого поведения, одета она была неряшливо… Предложил ей отдохнуть у меня на даче. Когда она согласилась, вышел с ней на остановке «Казачьи лагеря»… Было это 16 августа 1982 года. Оля — шестая жертва. А через два года в январе 1984 года Наталья Ш-на поехала в Ростов, в училище, осваивать профессию водителя троллейбуса. К отцу идти она не хотела: он женился. Две ночи провела на автовокзале, убивала время до понедельника, чтобы утром отправиться в училище. Чикатило ее встретил на остановке автобуса, предложил прогуляться. Наташа погибла в роще Авиаторов. Убита тем же ножом, что и Оля К-на. Только Наташа прожила на два года больше и была восемнадцатой жертвой Чикатило. — Разве не мистика? — спрашиваю у Амурхана Яндиева. — Жили в двухстах километрах от Ростова. Убиты одним человеком… Амурхан признается: они никогда так на это не смотрели. Следователи — реалисты. У них к фактам совсем иное отношение. — То, что они были подруги, наводило на мысль: надо искать убийцу среди общих знакомых. Вот и стали отрабатывать версии. Вы говорите: роковое стечение обстоятельств. А оно чуть не стоило жизни еще одному человеку. Другу Ш-ной. Его продержали в изоляторе десять суток. Выпустили: группа крови не совпала… Амурхан Яндиев не исключает: если бы группа крови совпала с группой выделений, оставленных Чикатило, знакомого Ш-ной вполне могла бы ожидать судьба Кравченко. — Я после всего, с чем столкнулся в «Лесополосе», ничему не удивляюсь, — сказал Яндиев. В судебном заседании много говорилось о жертвах Чикатило. И почти каждая из них тянула за собой другие жертвы. 17 июня 1992 года бывший водитель шахтинского приемника-распределителя Сергей Колчин рассказывал в суде, как привезли они в конце августа 1985 года из Донецка Ростовской области Иннесу Г-ву в Шахты, как ее в приемник-распределитель не приняли — не бродяжка оказалась, был у нее паспорт. Отпустили. Но случай этот сказался на судьбе Сергея. В этот же день ему подписали наконец заявление об увольнении, вместе с семьей собрались они переехать в Краснодон. Водители в большом дефиците, и его долго не отпускали. В Краснодоне появился вариант обмена квартиры, и тогда Сергей стал настойчиво требовать, чтобы ему заявление подписали. Но погибла Г-ва. Сергей Колчин оказался среди тех из 162 тысяч водителей, проверенных на группу крови, у кого она четвертая. А увольнение из органов сразу после убийства было подозрительным. Его задержали. — Я такого кошмара не ожидал, — рассказывал Сергей. — В камере, рассчитанной на шесть человек, содержится до восьмидесяти. Понимаете, люди — как сельди в бочке. Возили меня и в Новочеркасск. Там камеры тюрьмы таи же переполнены. Как велось следствие: постоянные угрозы, запугивания. Меня то задерживали, то отпускали. Подписка о невыезде… Каждый день к следователю. Эти полтора года мне всю жизнь испортили. Следствие велось такими методами, что я готов был признаться во всех убийствах на свете. А потом мне пришлось еще участвовать в процедуре опознания убийцы. Но откуда мне его знать? И никаких там извинений за поломанную, исковерканную жизнь. На меня же как на убийцу опасливо косятся до сих пор.