Я дёрнула её за руку: – Погоди! Я поняла! Голова и хвост – это начало и конец. Начало «медведя» – буква «м», конец «змеи» – «я». А «крик» – это по-другому «ор»! – То есть «дочери, кричащие между головой медведя и хвостом змеи» – это «ор» между «м» и «я»? – Моппи наморщила лоб. – Получается… «моря»? – Именно! Дочери моря – русалки! – Но моя радость потухла, как задутый огонёк свечи, когда я осознала, что это значит. У меня оборвалось сердце. – Нам придётся плыть?! – Возможно. Тебя это пугает? – Глаза-рты Воровки понимающе улыбнулись. – Нет, – солгала я. – Давай уже уйдём отсюда? – предложила Моппи, с ненавистью глядя на Воровку. – Так скоро? – опечалился хор голосов. – Даже последнего слова не скажете? Может, что-нибудь, о чём тебе когда-нибудь захочется навсегда забыть? Моппи нахмурилась: – Ты о чём? Нет, погоди, не отвечай. Ты снова пытаешься нас обхитрить! Несколько ртов Воровки мерзко вытянули губы, словно посылали нам воздушный поцелуй. – Угх! Пошли! – Не выпуская моей руки, Моппи попятилась по тропе. Я заторопилась за ней и споткнулась лишь раз, когда нам вслед прилетел голос моего брата: – Прощай. Глава 12 На следующее утро мы покинули гору. Прощаясь с обитателями домика на склоне, я украдкой поглядывала на Моппи: нет ли на её лице следов такой же бессонной, как у меня, ночи. Во сне меня преследовали птицы с острыми металлическими клювами и голос брата, зовущего меня из недостижимых далей. Лес Безмолвных Страхов остался позади, но мои кошмары не спешили меня покидать. А вдруг я сделала неправильный выбор? Теперь я, возможно, уже никогда не узнаю, зачем брат ходил к Воровке Слов. И больше не произнесу его имени, даже про себя. Но он бы хотел, чтобы я выбрала корону. Он любил Медазию. Я хорошо помнила, как он упрашивал дедушку – сына продавца красок, много лет назад очаровавшего на рыбном рынке бабушку-регианку, – рассказать ему истории о королеве Меде и её наследниках. Сама я их плохо помнила. Сказки об охоте под луной, волшебных прудах, отражающих только правду, мудрых королях, отправлявших дочерей в опасные путешествия, чтобы те доказали свою смелость и силу. Мама, разумеется, всякий раз его обрывала, стоило ей услышать эту «глупую болтовню». Брат с друзьями даже поставил несколько коротких пьес в старом стиле на сцене древнего амфитеатра в холмах над портом Меды, где они представали перед зрителями в точно таких же разукрашенных масках, какие носили медазийцы в своём священном театре. Он так любил Медазию – и его убили люди, утверждающие, что борются за её освобождение. От этой мысли боль от его потери становилась ещё невыносимее. Нет, я поступила правильно. Мой брат не хотел бы, чтобы корона досталась капитану Порфире или кому-то из её гнусной шайки. Я во что бы то ни стало должна добраться до неё первой. И тогда мы всё исправим и избежим дальнейшего кровопролития. – Спускайтесь по южной дороге, – напутствовала нас Ая. – Она приведёт вас прямо к Русалочьей скале. – Я всегда думала, что русалок на самом деле не существует, – призналась я. – Как крадущих слова чудовищ и заколдованного эхо? – откликнулась Моппи. Да уж, не поспоришь. Тем более я искренне надеялась, что русалки реальны, ведь они были нашей единственной зацепкой в поисках короны. Но от мысли, что нам придётся зайти в море… Какой смысл бояться заранее? Сейчас я должна сфокусироваться на том, чтобы спуститься с горы живой и невредимой и не превратиться в камень по милости очередной проклятой статуи. Кто бы ни посылал их за нами, сдаваться он явно не собирался. Он не прекратит поиски. Вдруг он проследит за нами до дома Моппи? Нужно уходить, и поскорее. – Будь сильной, Агамопа. – Бабушка Моппи легонько прижала большой палец ко лбу внучки и провела им вдоль её бровей, после чего обняла её и долго не отпускала, что-то шепча ей на ухо. Наконец она повернулась ко мне. – Спасибо за всё… – начала я, но осеклась: весь воздух разом вылетел из моей груди, когда она так же крепко обняла меня. Я напряглась от неожиданности и почти забытого ощущения. Мастера Бетрис точно никак нельзя отнести к любителям обниматься. А мама… Когда я в последний раз попыталась её обнять, она отругала меня за то, что я помяла ей оборки. Она торопилась на совещание Совета. Со смерти моего брата тогда прошёл месяц. Но это было… приятно. Руки у Аи даже в её пожилом возрасте остались крепкими, как стальные жгуты, и на один краткий миг я позволила себе прижаться к ней. Здорово, наверное, когда есть кто-то, кто за тебя волнуется. И любит тебя несмотря ни на что. Достаточно. Мне предстоит работа. Я отстранилась. Моппи как раз закончила обнимать на прощанье сестёр и бросила дяде Козлу артишок: – Постарайся не съесть весь дом. И приглядывай за девочками. Козел заблеял, и они вчетвером смотрели, как мы уходим по склону вниз, навстречу морю. Всё началось с моего желания отвлечься от страхов и скуки от бесконечного спуска. Я решила, что сейчас самое время прочитать Моппи внеплановую лекцию по магической теории и, может, научить её парочке полезных заклинаний. Но к тому времени, как мы дошли до каменного указателя, отмечающего начало южной дороги, урок успел перейти от практичности к откровенному веселью. – Смотри, – сказала я. – Волосы. Цвет. Синий. Мои косы замерцали и стали одного цвета с волнами, накатывающими на песочный берег бухты внизу. – О-о! – одобрительно протянула Моппи, разглядывая мои лазурные локоны. – Это ещё не всё. – Я произнесла заклинание посложнее, в результате которого к синему фону добавились маленькие розовые точки. – Горошек! У тебя волосы в горошек! – Моппи даже остановилась и восторженно запрыгала на месте. – Ой, а научи меня? Пожалуйста! – Это несложно, – заверила я, хотя на самом деле заклинание требовало довольно хитрой игры слов, чтобы точки расположились правильно. – Только следи за произношением, иначе превратишь себя в жертву пятнистой лихорадки. Магические слова для «кожа» и «волосы» звучат очень похоже. Я несколько раз повторила их, пока она не запомнила. – А отменить их ещё проще, – добавила я. – Просто возвращаешь всё назад. Волосы. Цвет. Обратно. Чары рассеялись, и к моим синим в горошек волосам вернулся их естественный цвет. – Не понимаю, почему мастер Бетрис не меняет себе цвет волос каждый день, – протянула Моппи. – Мастер Бетрис не любит применять магию по пустякам, – объяснила я. Мне стало стыдно: пока я хихикаю над зелёными в красную крапинку кудрями Моппи, мастер Бетрис томится в тюрьме, некий таинственный злодей послал за нами ожившие статуи, а Освобождение могло уже обставить нас и заполучить магический артефакт невообразимой силы. Но ведь это такое облегчение – просто смеяться. Идти под солнцем и говорить с человеком, разделяющим твою любовь к чему-то. Потому что Моппи тоже любит магию. Я увидела это в её глазах, когда мы наконец вместе додумались, как делать полосы вместо точек. Такую знакомую искру триумфа. Будто весь мир внезапно стал реальнее и яснее. Когда мы обсуждали магическую теорию с мастером Бетрис, было не так. Конечно, мне нравилось учиться у неё, и слушать её рассуждения о том или ином последнем эксперименте было всегда захватывающе. Но прямо сейчас, с Моппи, я не старалась чему-то научиться или кого-то впечатлить. Я просто… получала удовольствие от магии. Как и она. – Давай теперь попробуем фиолетовый? – предложила Моппи, любуясь прядью своих зелёных в ярко-оранжевую полоску кудрей. – Никто не знает магического слова для «фиолетовый». Поэтому наша медазийская краска так ценится на материке. Без неё они не могут окрашивать вещи в этот цвет. – Но ведь должно же быть слово для «фиолетовый»! – заспорила Моппи. – Иначе как боги создали виноград? Или мидий? Или ирисы и фиалки? – Оно есть, – согласилась я. – Но его никто не знает. Оно забыто. Как слово, отменяющее «окаменеть» или другие слова-солитеры. – То есть его можно снова открыть, – задумчиво произнесла она, накручивая зелёно-оранжевую прядь на палец. – Может быть, когда-нибудь. Есть волшебники, которые посвящают всю свою жизнь поискам забытых слов, давно утерянных гримуаров или ходят по местам вроде пещеры Эхо. – Я подумала о слове, которое нашептал мне голос в пещере и которое должно было сделать меня мастером-волшебницей. Ещё бы знать, как им пользоваться. Я опробовала его на редьках, камнях и даже на самой себе, пыталась скомбинировать с «двигаться», «преобразовать» и другими известными мне стандартными заклинаниями. Но всё без толку. – Но найти даже одно – это большая редкость, – продолжила я. – Последним, насколько мне известно, было слово для «икота», и с тех пор прошло уже пять лет. Я помню, празднования тогда длились целую неделю. Моппи фыркнула: – Икота? И ради этого устроили недельную вечеринку? – Мастер, открывшая его, помогла сохранить мирное соглашение с Золомени. Их принц страдал от изнуряющих приступов икоты, а она его исцелила. Моппи вела меня по дороге, сбегающей змейкой к изгибу пляжа с белым песком. Внезапно она остановилась и указала за строй потрёпанных штормами пальм: – Вон она. Русалочья скала. Я проследила за её пальцем и сощурилась, разглядывая небольшой каменный выступ посреди воды. Он казался таким маленьким. И очень-очень далёким. Я стала нервно дёргать волосы: – Как думаешь, здесь неподалёку найдётся лодка? Моппи отмахнулась: – Зачем? Туда ничего не стоит доплыть. Лично мне очень даже стоило. Я закусила губу, представив, как Моппи поднимет меня на смех, узнав правду. Хотя какой у меня был выбор? Но только я открыла рот, как Моппи, успевшая повернуться назад к склону, испуганно вскрикнула: – Ещё одна статуя!