– Люди, которые считали, что князь Владимир ошибся, выбрав для Руси православие. У русичей были свои боги, которым народ поклонялся не одно столетие. Основал поселение учитель истории Мартын Локтев. Все мои сведения из книги «История бунтаря». Ее написала… та-да-дам! Здесь нужны аплодисменты, круг замкнулся. Автор книги – Гортензия, дочь Авдотьи и Вениамина Мартыновича Локтевых, внучка того самого Мартына, которого расстреляли. Миша потряс головой. Димон продолжал елозить мышкой по коврику. – Господа Локтевы мало кому интересны, поэтому сведений о них одна капля. Вениамин Мартынович, советский художник-портретист. – Это ты уже говорил, – перебил Димона Никита, – сообщи что-то новенькое. Глава двадцать седьмая Я посмотрела на лучшего друга. Ну почему Димон всегда спокоен, как сытый удав. За долгие года дружбы я ни разу не видела Коробкова не то что в гневе, а даже в легком раздражении. Дима полагает, что каждый человек имеет право на собственное мнение, поэтому ни с кем спорить не стоит. И осуждать чужое поведение не надо. «Если кто-то на твоих глазах ковыряет в носу, удержись от замечания, отвернись, а сам следи за собой, а не за другими», – так он высказался, когда я один раз поинтересовалась, почему он всегда находится в прекрасном расположении духа. Вот и сейчас Коробок и не подумал рассердиться на Никиту, который не дал ему договорить. – А новенького нет, – улыбнулся Димон, – пока одно старенькое. Отца Вениамина расстреляли. А его мать посадили за жестокое обращение с сиротами. Она работала директором приюта. Куда после ареста родительницы делся Веня, покрыто мраком. Никаких сведений о нем в интернете нет. Можно предположить, что ребенок попал в интернат или его кто-то взял к себе жить. Из его официальной биографии следует, что паренек поступил в художественное училище, получил диплом, работал в издательстве, которое выпускало плакаты, начал писать портреты. У него были персональные выставки. Наверное, он неплохо зарабатывал, жил в квартире на Остоженке. Сейчас там прописана Гортензия. Тань, выбирай, кем тебе лучше представиться? Сотрудницей издательства, которое планирует выпустить книгу о Вениамине и его творческом наследии? Или журналисткой, которая откопала в Сети книгу дочери художника, изучила ее и теперь собирается накропать статью. Тихий внутренний голос шепчет мне: похоже, все ответы на наши вопросы может знать эта дама. – Конечно, лучше ей представиться репортером, – решила за меня Ада, – если Таня задаст глупый вопрос, Гортензия не удивится. Корреспонденты теперь ума в интернете набираются, первоисточники не изучают. Напишет один, что Пушкина звали Антон Семенович, остальные подхватят, в справочнике нормальном не проверят. – Ты с ней договорись, – велел Иван. – Тань, пойдем перекусим. Когда мы с мужем вернулись в офис, Димон сообщил: – Дочь живописца разрешила приехать к ней сегодня в любое время до девятнадцати часов. Предупредила: «Если появитесь после семи вечера, я не открою! У меня сеанс связи с Дивией». – Это кто? – заинтересовалась Дюдюня. – Славянская богиня Луны, сестра Хорса, бога Солнца, – объяснил Коробков. Никита встал. – Не надо Тане одной к ней ехать. Тетка, похоже, с приветом. Я пошла к двери. – Кит, неадекватные люди мой конек. – Купи ей что-нибудь, – посоветовала Ада, – тортик. Старушки любят сладкое. – После сорока пяти лет надо избегать сахаросодержащей еды, – заявил Миша, – диабет второго типа не так опасен, как первый, но ничего хорошего в нем нет. – Странное дело, – вздохнула Ада, – мне всегда нравилась ядрица, ела ее и с жареным луком, и с овощами, и с молоком. Я вообще в еде непривередлива, но терпеть не могла кислую капусту. А потом доктор велел мне лопать побольше гречки и не прикасаться к квашеной капусте. Понимаете? – Тебе повезло, – улыбнулся Иван, – обычно бывает наоборот: врачи велят выбросить из рациона все тобой любимые блюда и настаивают на употреблении несъедобных для тебя продуктов. – Ты не дослушал, – остановила Ивана Дюдюня, – через пять минут после общения с терапевтом мне навсегда расхотелось даже смотреть на гречку и неудержимо потянуло к квашеной капустке. Это что? – Кто у нас душевед? – хмыкнул Никита. – Ему и отвечать. – Ни один психолог сам себе не поможет, – заявил Миша, – с таким же успехом ты можешь стоматологу предложить дырку в собственном зубе самому заделать. Я молча вышла в коридор. Запретный плод сладок. Я всегда равнодушно относилась к майонезу. Но как только диетолог запретил мне даже смотреть на него, меня охватила страсть к провансалю. Кабина приехала, я вошла внутрь, поехала на минус первый этаж и глянула в зеркало. М-да! Завязывай с майонезом, дорогая, а то твое щекастое личико скоро перестанет помещаться в зеркале. Я села в машину и поехала к Гортензии. Никита прав, большинство пожилых женщин очень любит торты. Почему? Наверное, когда тебе подкатывает к восьмидесяти, то объем талии перестает волновать, можно расслабиться и насладиться бисквитом. Но, увы, пенсия от государства мала, поэтому пенсионерка сначала купит подарочек внуку, потом сунет пару тысяч дочери со словами: «Порадуй себя», и затарится лекарствами, продуктами, и… денежек даже на вафли не останется. Сейчас зарулю во французскую кондитерскую! Глава двадцать восьмая Спустя полчаса, держа в руке коробку, я стояла в просторной прихожей. Хозяйка не очень приветливо смотрела на меня. Я протянула ей свою покупку: – Это к чаю! Гортензия окинула меня с головы до ног холодным взглядом. – У нас деловая встреча. Если вы проголодались, ступайте на улицу, неподалеку работает кафе «Тульпи». Там дорого, но еда качественная. Ежели у вас проблема с деньгами, тогда у метро издает мерзкие ароматы жареной кошатины «Бешеный бургер». Перекусите и возвращайтесь. Вот уж подобной речи я от Гортензии никак не ожидала, поэтому от растерянности сказала: – Спасибо, я уже пообедала, принесла тортик вам к чаю. С фруктами. Из французской кондитерской. Он без масляного крема, не обременит печень. Гортензия скрестила руки на груди. – Я не употребляю сладкое, поэтому сохранила вес, как в студенческие годы. Ровно пятьдесят килограммов. Торт – яд! Выпечка по рецепту парижан – двойной яд! Небось там лягушачий жир содержится. Я веган! Скажите честно, на сколько лет я выгляжу? Если женщина задает такой вопрос, то упаси вас Господь ответить правду. Смело сбрасывайте половину от числа, которое просится на язык. – Тридцать пять примерно, – улыбнулась я. Гортензия приподняла верхнюю губу и стала похожа на злого кролика. – Почти угадали, что странно. Обычно все ошибаются. Тридцать два. Признайтесь, перед поездкой вы ознакомились с моей биографией? – В общих чертах, – аккуратно ответила я. – И прибавили годы к моему возрасту, чтобы меня обидеть? – предположила дама. – Конечно, нет, – возразила я, – но вы же просили ответить честно. – Ну ладно, – смилостивилась хозяйка, – надевайте домашнюю обувь, и пройдем в гостиную. Я посмотрела на пол. – Простите, а где взять тапочки? Гортензия опустила верхние веки и теперь приобрела сходство с черепахой. – В своей сумке. Или вы надеялись получить обувь от меня? Стало понятно: разговор предстоит трудный. – Ну что вы, – соврала я, – просто забыла мешок с балетками. Извините, пойду босиком. – И натопчете мне своим грибком по паркету? – фыркнула Гортензия. – Ну уж нет! Навяжите на ноги пластиковые мешки! – Если разрешите, я спущусь во двор, возьму в багажнике мешок со сменной обувью, – соврала я. – Хорошо, только не задерживайтесь, – кивнула дама. Я поспешила на улицу, по дороге соединилась с Димоном, передала ему беседу с госпожой Мироновой. – Ты на самом деле возишь с собой тапки? – изумился Коробков. Я внеслась в супермаркет, который весьма удачно находился в соседнем доме. – Нет. Я вошла в магазин, куплю здесь что-нибудь на лапы. – Возьми бумажные салфетки и кусок мыла, – подсказал Коробков, – скорей всего, тебя отправят мыть руки и разозлятся, что при тебе нет нужных принадлежностей. И туалетную бумагу прихвати, вдруг тебя в сортир потянет. Хотя не стоит, в санузел гостью точно не пустят. Глава двадцать девятая