– Разумеется, государь. – Уильям перехватил взгляд Жоффруа и понял, что в них, как в зеркале, отражается его собственная озабоченность. – Вы уверены, сир, что нам следует туда ехать? – Я пока еще король, – отрезал Генрих. – Или нет? – Конечно, государь, – ответил Маршал, чувствуя, как долг свинцовой чушкой давит ему на плечи. – Тогда выполняй. – Вам нездоровится, сир. Давайте хотя бы заедем в Френе, где вы сможете отдохнуть. – Ну ладно, – сказал Генрих, махнув рукой в знак согласия. По пути Жоффруа пытался отговорить отца, но Генрих стоял на своем. Ту ночь они провели в Френе, и Маршал снова заикнулся о том, что лучше ехать в Алансон. Король разъярился, и ему стало плохо. Более или менее придя в себя, он велел Маршалу и Жоффруа не касаться больше этого вопроса. Он принял твердое решение. На следующее утро, пока основной отряд готовился ехать на север, Маршал и Генрих направились на юг с пятью рыцарями, одним из которых был Морис де Краон, многолетний доверенный помощник короля. Они выбирали неизъезженные пути и проселочные дороги, надеясь избежать встречи с войсками, верными герцогу или Филиппу. Им это удалось, но путешествие, долгое и опасное, заняло полмесяца. Будь король не так хвор, они управились бы гораздо быстрее, но Генрих слабел с каждым днем. Его постоянно рвало, стоило хоть что-нибудь выпить, боль не утихала, он исхудал так, что стал похож на тень прежнего себя. Слишком слабый, чтобы сидеть на коне, он ехал в крытом возке, как купец или фермер. Не раз Маршалу казалось, что государь умрет раньше, чем они достигнут Шинона, но король не утратил ни капли былого упрямства и каким-то образом пережил все. Когда вдали показался могучий замок, Генрих улыбнулся – впервые за много дней. – Шинон, – сказал он. – Я дома. Маршалу не раз доводилось бывать в Шиноне, но крепость неизменно поражала его. Построенная на длинном известняковом утесе, выступающим над рекой Вьенна, она с трех сторон была окружена естественными преградами, а с четвертой – глубоким рвом. Выстроенный два с лишним века назад, Шинон принадлежал Генриху почти с самого начала его правления, когда он отнял крепость у мятежного брата. Тридцать с лишним лет король вел там грандиозную стройку, и замок превратился в неприступную твердыню с роскошными покоями для монаршей семьи и казармами для многочисленного гарнизона. – Наконец-то вас можно будет устроить удобно, государь. Маршал не знал, что еще сказать. Поступали только плохие новости. Со времени их бегства из Ле-Мана войска Ричарда и Филиппа наводнили всю округу. Ходили слухи, что Тур, оставшийся верным королю, вот-вот подвергнется нападению. Когда он падет, государство Генриха окажется открытым со всех сторон и уязвимым. Через короткое время придет ультиматум, подумал Уильям, а может, и сам герцог во главе своей армии. Королю останется лишь принять условия сына. А что будет с ним самим, с тревогой думал Маршал, известно одному Богу. Его голова повернулась к носилкам. – Государь? Ответа снова не было. Заглянув внутрь, Маршал обнаружил, что Генрих потерял сознание. Привести его в чувство не удавалось. – К замку, – приказал Маршал, снедаемый тревогой. – Живо! Худшие опасения Уильяма подтвердились. Королю день ото дня становилось хуже. Снадобья из полыни и мяты, предписанные сопровождавшим их из Ле-Мана лекарем, несколько облегчали боль, но выздоровлению не способствовали. Второй лекарь, которого пригласил Маршал, определил у Генриха переизбыток жидкости в организме и отворил ему кровь. Ослабевший еще сильнее король проспал всю ночь и весь день. А когда проснулся к вечеру, бодрый и повеселевший, то потребовал, не вставая с постели, ознакомить его со всеми сведениями, что достигают Шинона. – Не далее как сегодня пал Тур, государь, – сообщил Маршал, не зная, как смягчить удар. – Тур? Как? Лицо Генриха омрачилось. – Река обмелела, сир, вследствие засухи. Зная это, воины Ричарда подобрались с лестницами со стороны берега, где стены не так высоки, и пошли на приступ. Следом Маршал озвучил утомительно длинный перечень замков, взятых герцогом и Филиппом. – Божьи кости, неужто не будет мне передышки? – пробормотал Генрих. – Есть что-нибудь еще? Новые послания от моего сына? Днем ранее пришли два письма: от Генриха требовалось встретиться с Ричардом и Филиппом для определения условий. Накануне вечером приехали придворные французского короля, предлагая посредничество на переговорах. Генрих никому не дал ответа. – Печально говорить об этом, государь, но послание есть. Маршал извлек свиток, полученный совсем незадолго перед этим разговором. Голова Генриха опустилась на подушку. – Прочти. Сломав печать, Маршал развернул пергамент и очень медленно, поскольку не слишком дружил с грамотой, прочитал послание про себя. – Маршал? Голос короля звучал слабо, но раздражительно. – Вас вызывают в Баллан, государь, на переговоры с герцогом и королем Филиппом. – Когда? – Завтра, государь. К его удивлению, раздался хриплый смех. – Я слишком болен, чтобы проделать такой путь. – Мы попросим отсрочки, государь, – сказал Маршал, и давно сдерживаемый им гнев на Ричарда прорвался наконец наружу. – Это разумно. – Нет. Я буду там. Каковы условия? – Вы должны полностью отдаться на волю короля Филиппа, сир. Принести ему оммаж за ваши континентальные владения. Его сестру Алису передадут опекуну, назначенному герцогом, Ричард женится на ней по возвращении из Иерусалима. Ваши подданные по обе стороны Узкого моря присягают Ричарду как наследнику всех ваших земель. Вы уплачиваете королю Филиппу возмещение в двадцать тысяч марок. Крестовый поход начнется Великим постом следующего года, когда вам, королю Филиппу и герцогу Ричарду предстоит собраться в Везле. До исполнения этих условий вы передаете три замка в Вексене или Анжу, – Маршал перечислил их, – в доказательство вашей доброй воли. Генрих молчал. Где-то вдалеке колокола аббатства прозвонили к вечерне. Солнечный свет лился в окно, золотистый и теплый, но не мог рассеять гнетущую обстановку. Глаза короля были закрыты. Он лежал неподвижно, как покойник. Опасаясь, что худшее уже произошло, Маршал наклонился и с облегчением увидел, что ноздри слегка трепещут. – Государь? – шепотом окликнул он. – Отправляемся на рассвете. – Голос Генриха был едва слышным. – Распорядись насчет носилок. – Государь. – Оставь меня. Два слова, пронизанные горем и печалью по упущенным возможностям. – Хорошо, сир. Маршал с тяжелым сердцем вышел из комнаты. Оставалось лишь надеяться, что его дальнейшая судьба будет не такой унизительной, какой обещала стать для короля предстоящая встреча. В полумиле от городка Баллан, где назначили встречу, Генрих велел остановиться, настаивая, что последний отрезок пути он должен проделать верхом. Ему помогли взобраться на коня. Разбитый лихорадкой, с нездоровым румянцем на щеках и глубоко запавшими глазами, он был так слаб, что Маршалу приходилось поддерживать его с одной стороны, а де Бетюну – с другой. Королю предложили добраться до места встречи в носилках, но он не согласился. Теперь они двигались со скоростью запряженной волами телеги, и, когда они увидели Ричарда и Филиппа, назначенный девятый час уже прошел. Собралась большая толпа. Бароны, рыцари, епископы и священники, солдаты и простолюдины – все хотели стать очевидцами последней схватки между врагами. Герцог не поприветствовал отца, только смотрел. Холодно. Отстраненно. Неумолимо. Филиппа ошеломил вид Генриха. Приказав подать ему плащ, он предложил свою помощь английскому королю, чтобы тот мог спуститься с лошади и усесться на земле. Генрих, с горячечными пятнами на щеках, отказался. – Я сюда приехал не сидеть и вести разговоры, а выслушать, что от меня требуют. Филипп склонил голову. – Очень хорошо, сир. Маршал и де Бетюн, спешившиеся, стояли по обе стороны от короля и поддерживали его в седле. Никогда Маршалу не доводилось видеть, чтобы человека такого положения настолько унижали. Но король проиграл, и теперь ему предстояло выслушать требования Филиппа и своего сына. Один из баронов французского короля зачитал условия, медленно и разборчиво. Когда он закончил, Генрих согласно кивнул. – Вы соглашаетесь на все, сир? Ричард заговорил в первый раз. Генрих, не в силах вымолвить ни слова, снова кивнул. Ричард и Филипп обменялись взглядами. В небе собирались темные тучи. Завороженные драмой, люди не замечали их. Неожиданный раскат грома заставил зрителей вздрогнуть. Будучи суеверным, Маршал перекрестился. И не он один. Испугавшись грозы, лошадь Генриха дернулась. Ослабевший, полубесчувственный король завалился набок. Маршалу потребовалась вся его сила, чтобы не дать монарху выпасть из седла. Де Бетюн для большей надежности ухватил Генриха за тунику, и вдвоем они усадили его ровно. Решив, что королю и так хватает унижений, Маршал распорядился подать носилки. Для Ричарда и Филиппа нет разницы, как отбудет Генрих, в носилках или верхом. – Носилки скоро будут, государь, – прошептал Уильям. – Продержитесь немного. Король застонал. Маршал с горечью думал о том, что столь высокородный человек пал так низко. Наконец-то все позади, подумал он. Генрих испил чашу до дна. – Остается одно, – произнес Ричард.