Филипп сверкнул белозубой улыбкой. – Вот и прекрасно. С Божьей помощью вы с королем придете к согласию. Французские солдаты, мимо палаток которых лежал наш путь, провожали нас любопытными взглядами, но в сумерках, да еще с учетом того, что герцог надвинул на лоб капюшон, узнать нас было сложно. Несмотря на это обстоятельство, а также на спокойствие графа Фландрского, во мне росла тревога. Шатер Филиппа был таким же, как у Ричарда, только немного больше; вокруг него стояли часовые. Услышав наши шаги, король вышел. В свете факелов мы увидели хорошо сложенного, но несколько угловатого молодого человека с копной каштановых волос, в простой полотняной тунике, и, казалось, слепого на один глаз. Еще меня поразила его юность. – Ему нет двадцати двух, – шепнул мне на ухо Овейн. Пятью годами моложе меня и король с пятнадцати лет, подумал я. Трудно было не почувствовать невольного восхищения: невзирая на непритязательную внешность, этот человек выказал себя ловким политиком. Граф Фландрский поклонился и представил герцога, который соскользнул с седла и подошел ближе. – Добро пожаловать, брат, – сказал Филипп, обнимая Ричарда. Они обменялись поцелуем мира, и, когда эти двое, склонив друг к другу головы в беседе, вошли в шатер, между ними не ощущалось никакой враждебности. Граф Фландрский распорядился насчет угощения и вина для нас, затем тоже скрылся в шатре. Мы остались снаружи и говорили мало. Минуло около часа. Весть о нашем приезде распространилась, собралась целая толпа французских рыцарей и солдат. О дружеских отношениях, как между герцогом и Филиппом, не могло идти и речи. Обстановка была напряженной, даже враждебной. Когда здоровенный жандарм плюнул в нашу сторону, я сделал вид, что не обращаю на него внимания, и велел своим спутникам вести себя так же. Фиц-Алдельм и его дружки, как я понимал, решат, что отвечать на это не соответствует их рыцарскому достоинству. Солдат продолжал задирать нас: расхаживал взад-вперед, отпуская громкие замечания насчет нашей родословной и недостатка храбрости. Их встречали хохотом и смачными шутками. Фиц-Алдельм делался все более гневным. Он пробормотал что-то, обращаясь к своим рыцарям, и одному из них хватило глупости положить ладонь на эфес. Заметив это, француз переключил внимание на Фиц-Алдельма. Тот ответил руганью, от которой поседела бы голова у епископа. Француз, понятное дело, этого и добивался. Он сразу потребовал удовлетворения. Фиц-Алдельм рявкнул, что согласен, и сделал шаг вперед. Мне оставалось только стоять и смотреть, но, судя по окружавшим нас кровожадным лицам, мой враг оказался бы не единственной жертвой. Волна французов захлестнула бы нас. Сам герцог подвергся бы опасности. Вскинув руки в понятном всем жесте мира, я вышел вперед, оставив Фиц-Алдельма позади себя. – Прошу прощения, сэр, – обратился я к французу. – Мой спутник весьма обидчив. Но ссора ни к чему. В ответ я получил поток оскорблений и приказ убраться с дороги, если мне дорога жизнь. Пересохшим ртом я сказал французу, что, если он хочет расчистить себе путь, ему придется убить безоружного человека. Фиц-Алдельм попытался отодвинуть меня, но я ожидал этого и сумел остаться между ним и разъяренным французом. Рыцарь предпринял еще одну попытку, но я снова перехитрил его. – Уйди с моей дороги, ирландская шваль, – прошипел он. – Не уйду, сэр. – Отойди в сторону, или последним, что ты почувствуешь, будет мой кинжал между твоих лопаток. Следом раздался отчетливый шелест клинка, покидающего ножны. Страх обуял меня. Внутреннее чувство кричало, что следует повиноваться. Но я не дрогнул. – Вы не убьете меня хладнокровно в присутствии стольких свидетелей, сэр, – сказал я. Фиц-Алдельм выругался. Француз, видевший, как противник достал нож, прищурил глаза. Я чувствовал себя мышью, угодившей между двумя котами. Из шатра послышался взрыв смеха. Этот знак, говоривший, что все вроде как хорошо, разрядил атмосферу не хуже ведра воды, выплеснутого на двух дерущихся мальчишек. – Роберт! – воскликнул один из рыцарей Фиц-Алдельма. Кинжал со стуком вернулся в ножны, и я услышал, как Фиц-Алдельм сделал шаг назад. Француз ухмыльнулся и присоединился к своим товарищам. На ватных ногах я вернулся к моим приятелям. Филип ободряюще кивнул. Овейн пожал мне руку. Де Дрюн заметил, что я свалял дурака и едва-едва не стал дураком мертвым. Мертвым, но храбрым, добавил он, подмигнув. Я надулся и заметил, что, если бы я ничего не предпринял, мы все уже могли бы сделаться покойниками. Фиц-Алдельм смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Никогда впредь не давай ему такой возможности, сказал я себе: он может воспользоваться ею, наплевав на последствия. Противостояние с французами продолжалось, хотя теперь все ограничивалось враждебными взглядами. К нашему облегчению, вскоре появился герцог на пару с Филиппом. Оба сияли улыбками. Видимо, они не подозревали, что произошло здесь, и я не собирался их просвещать. И я полагал, что Фиц-Алдельм, едва не ставший виновником кровопролития, тоже не станет распространяться на этот счет. Французский король, как сообщил Ричард на обратном пути, согласился на перемирие при условии, что Генрих поступит так же. Битвы на следующее утро не будет, провозгласил герцог. Овейн хлопнул де Дрюна по плечу, а я шепнул Филипу, что, когда герцог нас отпустит, мы напьемся вдрызг, как сеньоры, и плевать на завтрашние заботы. Церковные колокола в Шатору звонили к утрене, когда Ричард приблизился к отцовскому шатру. Снова оставив нас снаружи, он зашел туда, чтобы разбудить короля и сообщить ему добрые вести. Мы с Филипом вполголоса говорили о том, сможем ли мы благодаря грядущему перемирию поухаживать за фрейлинами. Я часто думал об Алиеноре и всегда носил ее подарок в мешочке на шее; больше мы не встречались. Хотя я чувствовал себя виноватым, молодые желания побуждали меня обратить внимание на других женщин. Поэтому, когда пошли слухи, что мать Ричарда собирается пересечь Узкое море – в последние годы это разрешали ей все чаще, – я обратился в слух. С королевой приедет по меньшей мере два десятка женщин. Герцог, обожающий мать, наверняка будет проводить с ней немало времени. А по нашему рассуждению, куда хозяин, туда и мы. – Что!!! Этот рев разбудил, наверное, весь лагерь. Я в отчаянии воззрился на Филипа, слушая разъяренные вопли короля. – Ты встречался за моей спиной с Филиппом? – Да, папа. С похвальным намерением избежать битвы… – Да неужели, черт побери? Или разговор шел о наследстве, которое ты получишь, когда я умру? – Нет, клянусь… – Придержи язык! Я вижу твои намерения, – кричал Генрих. – Хорошие отношения с французским королем будут жизненно важны, когда ты получишь трон. Более удобного случая скрепить вашу дружбу, чем эта встреча, я и представить не могу. – Не для этого я встречался с Филиппом! – Ричард наконец заговорил так же громко, как отец. – Ты говоришь об отношениях. А как быть с нашими? – Нашими? – Да, папа. Мы с тобой – отец и сын, это верно, но мне ли предназначено стать твоим наследником? До сего дня я так думал, и это знание давало мне силу во время переговоров с Филиппом. Но положение все больше запутывается, и мне хотелось бы получить от тебя ответ. В голосе Ричарда звучало напряжение. – Едва ли время и место подходят для этого, – сказал Генрих. – А по мне, ничего лучшего не придумаешь – когда наш враг, король Франции, стоит рядом, с войском за спиной. – Это мне решать, не тебе, – отрезал король. – Когда Хэл и Джефри восстали, папа, я остался верен тебе. Поступи я иначе, королевству мог бы прийти конец. А ты в награду не спешишь прояснить мое будущее. – Я назову преемника, когда захочу. Не надо хоронить меня раньше времени. – У меня нет такого намерения, и ты это прекрасно знаешь. – Неужели? Ведь это ты плетешь козни с Филиппом, – последовал язвительный ответ. – Я говорил с ним о перемирии и больше ни о чем! Ледяное молчание. Меня обуяло острое чувство несправедливости. Слух, в который я отказывался поверить, оказался правдивым. Мой хозяин был старшим из оставшихся в живых сыновей короля и остался предан ему в трудную минуту, но получил отказ в том, что принадлежало ему по праву. – Возвращаясь к текущим делам, – снова заговорил Генрих, резким тоном, – перемирия не будет. Пусть Филипп понимает это как хочет, а мы посмотрим, что принесет грядущий день. Протесты Ричарда оказались напрасными, и вскоре герцог велел Фиц-Алдельму передать французскому королю неутешительную весть. Рыцарь вернулся с ответом из четырех слов: «На рассвете мы сразимся». Глава 22 Когда герцог отпустил нас, мы со спутниками вернулись к своим одеялам и пристроились рядом с похрапывающим Рисом. В моем воображении крутились картины битвы, но, будучи на ногах с самой зари, я уснул почти сразу. Мне снились бой, выкрикивающий оскорбления француз и Фиц-Алдельм. Не очень-то приятный сон. Чья-то рука потрясла меня за плечо, и я подскочил в тревоге, решив, что это враг. – Сэр, это я, Рис! Сон сняло как рукой. Рис склонялся надо мной, а за ним, к моему удивлению, маячил герцог. – Сир! – пролепетал я.