– Почти четыре года. Я осведомился, откуда она родом. – Из-под Честера. – Она наморщила лоб. – Ты хорошо говоришь по-французски, но это не твой родной язык. – Я ирландец, госпожа. – Руфус – это твое настоящее имя? – Нет, госпожа. Я был крещен как Фердия. Похоже, ей было интересно, и я выложил все. Про Кайрлинн. Про мою семью. Про норманнское нашествие. Про то, как меня отправили заложником в Стригуил. Про Изабеллу. Про встречу с герцогом Ричардом. Про то, как я поступил к нему на службу, про плавание через море и про события, произошедшие с тех пор. Естественно, о Роберте Фиц-Алдельме я не упомянул. – А ты, госпожа? Ты прибыла сюда, когда супруг твоей хозяйки был изгнан? – Она кивнула, и я спросил: – Вы подвергались опасности? – Слава богу, нет. Император Генрих – человек милосердный: он разрешил моей госпоже остаться в Саксонии, но она предпочла сопровождать мужа. – Я очень рад, что вам пришлось уехать, – ляпнул я, не подумав. Она вскинула бровь, но от этого стала только краше. – Мою госпожу вынудили покинуть свой дом. Я покраснел еще пуще и поспешно проговорил: – Я хотел только сказать, что, если бы вы не приехали в Кан, мы никогда бы не встретились. – Так ты рад этому? – Так рад, что слов нет, – заявил я, расплывшись в ухмылке, как амадан. На мою улыбку она ответила своей, куда более сдержанной. – Мы побеседуем еще? Я с удивлением и отчаянием сообразил, что мы уже близки к концу зала. Время наше подошло к концу, и сердце мое упало. Мечты о поцелуе, с самого начала казавшиеся несбыточными, теперь вовсе обратились в дым. – Ничто не доставит мне большего удовольствия, госпожа, – сказал я с полупоклоном. На прощание она легко коснулась моей руки. Клянусь, я словно вытянулся ввысь фута на два. Когда я вернулся, Филип, видевший нас вместе, засыпал меня вопросами. – Судя по гордой походке, ты преуспел. Это правда? Я улыбался так, что болели щеки. – Сдается мне, я ей понравился. – Поцелуй? Я сердито глянул на него. – Нет, конечно! К тому же там было слишком много народа. Филип понимающе посмотрел на меня. – Ты и близко не подобрался к поцелую. – Нет, – уныло признал я. – Но она хочет встретиться со мной снова. Филип по-дружески пихнул меня. – Ты проторил путь, я следом, – сказал он и ушел. У него был острый глаз – Жюветта пробиралась к выходу из зала. – Удачи, – шепнул я. Наступило и прошло Рождество. Устроенные королем празднества получились запоминающимися: такого зрелища я в жизни не видел. Гостей было так много, что откормленных телят и свиней жарили прямо в замковом дворе, а все пекари в городе дни напролет готовили хлеб. Де Борна заперли в комнате, а в те редкие минуты, когда его выпускали, вместе с ним ходил солдат, чтобы не дать ему снестись с Джефри или с Молодым Королем. Поток посетителей в шатер Джефри несколько иссяк, но не до конца. Ричард сдержал слово и не стал ничего говорить братьям или закатывать им сцену. Он посвятил себя охоте в окрестностях Кана, и нам, оруженосцам, зачастую приходилось отсутствовать в замке от рассвета до заката. По этой причине видеться с Алиенорой было затруднительно, и я старался пользоваться любым случаем. Вопреки моей неизменной застенчивости и недостатку изящных манер, девушка, похоже, находила мое общество приятным. Она слушала, как я рассказываю о своем детстве, о Кайрлинне, о моей семье, и даже смеялась над моими жалкими потугами пошутить. Я же упивался каждым ее словом и дрожал всякий раз, когда мы прикасались или приближались друг к другу настолько, чтобы представить себе возможность объятий или поцелуя. Однажды губы наши могли встретиться: мы стояли очень близко и смотрели глаза в глаза, но последовал вызов от Матильды, и эта зыбкая возможность разбилась так же неотвратимо, как глиняный кубок, падающий на каменные плиты пола. Распалившись пуще прежнего от этой неудачи, я плохо спал и постоянно грезил об Алиеноре. Вот только время было не на моей стороне. Вскоре после Благовещения рождественские придворные празднества заканчивались. Если я хотел добиться хоть какого-то успеха, следовало успеть до этого дня. День Нового года, начало лета Господня 1183-го, выдался ветреным и холодным. Я, как обычно, занимался своими делами, но мысли об Алиеноре постоянно отвлекали меня. Филип сказал что-то, но я не услышал. Джон де Мандевиль заметил это и без церемоний привел меня в чувство. – Может, герцог еще не видит, что ты витаешь в облаках, но я-то вижу, – рявкнул он мне на ухо. – Если не хочешь, чтобы с тебя спустили шкуру сегодня, очнись. Ошеломленный – Джон никогда прежде не разговаривал со мной так, – я встряхнулся. Со временем я понял, что выволочка сослужила мне добрую службу. Любовь – это замечательно, но только не тогда, когда она парализует. Будь я в бою, а не в услужении у герцога, я погиб бы в первой же стычке с врагом. В скором времени последующие события вытеснили Алиенору из моих мыслей, по крайней мере до поры. Ричард сидел за столом вместе с отцом, Джефри и Джоном. Молодой Король не показывался: обычное дело. Предпочитая кутить в обществе своих рыцарей, он появлялся зачастую только после шестого часа. Король пребывал в хорошем настроении, говорил, что рождественские празднества прошли с невиданным успехом, что его бароны смогли убедиться в единстве королевской семьи. Я заметил, как Ричард бросил взгляд на Джефри: тот нашептывал что-то Джону на ухо. Король говорит одно, подумалось мне, но, если честно, все совсем не так: его сыновья похожи на свору собак, постоянно норовящих укусить друг друга и возвыситься над прочими. – Будем держаться вместе, и никто нас не одолеет, – провозгласил Генрих, поднимая кубок. – За Анжуйский дом! Сыновья поддержали тост, и голос Джефри звучал громче прочих. Вскоре после этого появился Молодой Король в сопровождении писцов и священников. На голове у него была тонкая золотая корона – необычно для такого часа. Принц низко поклонился королю. Ричард никак не выказал своего отношения к тому, что его не удостоили вниманием. Джон надулся, как всегда, но ничего не сказал. Слово взял Джефри. – В чем дело, братец? – воскликнул он. – С чего это ты нас не замечаешь? Молодой Король отсалютовал ему кубком. – Доброе утро, брат. Таким же образом он поприветствовал Джона; тот сделал вид, что ничего не заметил. На Ричарда он снова не посмотрел. Герцог, как я отметил, нахмурил брови, но ничего не сказал. – Ты не поздоровался с Ричардом, – сказал Генрих, вечно стремившийся поддерживать мир. – Верно, папа, и по веской причине, – ответил Молодой Король. Генрих вздохнул. Джефри, будучи себе на уме, провел пальцем по губам. Джон подался вперед в кресле. Ричард оторвал кусок хлеба от краюхи, положил на нее сыр и с наслаждением откусил. – По-моему, сейчас рановато для подобных дел, – сказал король. – Они не могут подождать? – Нет, папа. Молодой Король посмотрел прямо на Ричарда, который жевал и глядел на него, и протянул руку. Когда пребывавший в ожидании писец вложил в нее Библию, принц снова повернулся к королю и громко пообещал хранить ему преданность отныне и до конца жизни, а также верно служить. – Твои слова похвальны, Хэл, – одобрил Генрих, выглядевший польщенным, но озадаченным. – За этим громким жестом кроется нечто большее, чем видно на первый взгляд, – вмешался Ричард. – Не так ли? Этот вопрос был обращен к Молодому Королю, но тот не удостоил его ответом и вновь обратился к отцу. – Не хочу держать ничего за душой, государь, никакой обиды или злобы, способных в будущем огорчить тебя. А потому заявляю, что я оказывал поддержку баронам Аквитании в их борьбе с герцогом, моим братом. У Ричарда раздулись ноздри. Только я находился достаточно близко, чтобы услышать, как он пробормотал: «Наконец-то правду сказал». Я исподволь наблюдал за Джефри и Джоном. Джон выглядел возбужденным и объятым любопытством; судя по его виду, ему не было известно, что собирается дальше делать или говорить Молодой Король. Джефри, напротив, был спокоен. Слишком спокоен. Вспомнив встречу в его шатре, я решил, что он и старший брат намеренно разыграли эту сцену. – Это серьезное признание, Хэл, – промолвил король. – Мне хотелось бы понять, что двигало тобой. – Я поступил так потому, что мой брат укрепил замок Клерво, который находится в Анжу. – Затем тон Молодого Короля сделался уважительным: – А также является частью, предназначенной мне в наследство, наш господин отец. – Это так, – подтвердил король и обратился к Ричарду: – Что скажешь?