Чувствуя себя неуютно и опасаясь сболтнуть лишнего, я шагнул к воротам. – Тогда я пойду с тобой, – заявила девочка, направившись к лестнице. – Стойте! Я посмотрел на Риса и увидел на его лице тот же ужас, которым был объят я. Я не мог запретить Изабелле идти со мной, но не отваживался бежать у нее на глазах. Неизвестно, когда представится следующий случай, да и Фиц-Алдельм с каждым днем будет все дальше от меня. Нет, уходить нужно сейчас. – Леди Изабелла! Призыв няньки не мог послышаться в более подходящее время. Изабелла, однако, по своему обычаю не обратила на него внимания и продолжила идти к нам. Я облегченно выдохнул, когда нянька заметила девочку из дверей большого зала и со всех ног устремилась к ней, пронзительно вереща и обещая суровые кары. Признав поражение, Изабелла сделала вид, что хотела только погладить Лиат-Маха. – Жарковато упражняться со столбом в доспехах, – сказала она, заметив сверток из вощеной кожи, в котором хранилась моя кольчуга. Ее острые глаза увидели, что он приторочен позади седла. – Мы с Хьюго и Реджинальдом намерены потом сражаться пешими, – сказал я, начав врать напропалую. – В такой зной? Она указала на солнце, стоявшее прямо у нас над головой. – А… Ну да, госпожа. – Леди Изабелла! – Будь осторожен, иначе бедный Лиат-Маха получит солнечный удар. – Я позабочусь, чтобы этого не случилось, госпожа. Не бойтесь. – Уж будь любезен, иначе я никогда тебя не прощу. – Да, госпожа. Я склонил голову, пряча свою печаль, и подумал: «Ты и так никогда меня не простишь». Прошло полмесяца. Не стану вдаваться во все загибы и повороты этой истории. Достаточно сказать, что для нас с Рисом настали трудные времена. Бегство из Стригуила прошло относительно легко, но потом удача нам изменила. Вынужденные из-за отсутствия монет ехать вдоль эстуария Северна, а не пересекать его на корабле, как Фиц-Алдельм, мы сделали большой крюк. Не лучше дела шли и на второй день, когда Лиат-Маха потерял подкову и пришлось разыскивать кузницу. Чуя мое отчаяние, кузнец запросил за перековку несуразную сумму – один серебряный пенни. Погода переменилась: то и дело налетали ливни, промочив нас до нитки и превратив дорогу в болото. Мы упорно шли, ночуя в лесах, и питались только сыром и ветчиной, которые Рису удалось украсть из замковой кухни. Иногда я раскошеливался на краюху свежего хлеба в какой-нибудь деревне. Овса, запасенного для Лиат-Маха, хватило на несколько дней, потом ему оставалось только щипать траву, встречавшуюся по дороге, потому что кошель мой почти опустел. Что хуже всего, от Фиц-Алдельма и его оруженосца не поступало никаких вестей. Они слишком оторвались от нас. Шансов нагнать их до Саутгемптона почти не было, но я не поворачивал назад. Пребывание в замке обречет меня на медленную смерть заживо. Назад возврата нет, даже ценой собственной жизни. Рис, благослови его Господь, никогда не сомневался в моих решениях. Для него это путешествие при всех трудностях казалось большим приключением. Не раз его вера укрепляла мой колеблющийся дух. Большой пройдоха, он не раз доказывал свою ловкость: воровал яйца из курятников, а однажды стянул коптившийся за домом окорок. Самой же ценной его добычей стал свежеиспеченный пирог с говядиной, украденный со стола в пекарне. Но вынужден признать, что эти успехи были скорее случайностью, чем правилом, и когда мы подъехали наконец к Саутгемптону, то выглядели весьма жалко. С ввалившимися щеками, я – небритый, оба – покрытые грязью, мы напоминали пару бродяг самого скверного толка. У бедного Лиат-Маха на боках выпирали ребра, а шкура утратила лоск, точно он захворал. Последний лагерь мы разбили на поляне в густом лесу. Ночью, слава богу, не было дождя, и разожженный вечером костер не составило труда снова раздуть, едва мы выбрались из-под одеял. Накануне я уяснил из расспросов, что Саутгемптон находится примерно в десяти милях. Съев на завтрак по сырому яйцу – все, чем Рису удалось разжиться тем утром, – я принялся обдумывать наше положение. Мысль, которая при выезде из Стригуила не приходила в голову, теперь не давала мне покоя. Я был бедно одет и слишком молод, чтобы позволить себе доброго коня и воинское снаряжение, и в Саутгемптоне меня вполне могут принять за вора. За время пути я не раз ловил подозрительные взгляды. Если меня припрут к стенке, то говорить правду – герцог Ричард, мол, вознаградил меня за храбрость под Аском броней и веским кошелем – будет бессмысленно: либо мне вовсе не поверят, либо меня, расспросив подробнее, уличат как беглеца. А возможно, случится то и другое. – Вы готовы, сэр? На лице Риса читалась решимость. Он наверняка думал о горячей пище, которую я недавно обещал ему. Я не ответил, все еще колеблясь. Быть может, нет нужды входить в Саутгемптон, размышлял я. Фиц-Алдельм наверняка уже на полпути в Аквитанию. И даже если он еще не сел на корабль, нет никакой надежды разыскать его на многолюдных улицах. Придется последовать за ним через Узкое море. Ладонь сжала легкий, как перышко, кошель, и я выругался. Плавание на корабле мы себе позволить не можем. Я посмотрел на Риса, застывшего в терпеливом ожидании, и стыд наполнил меня. Ну какой я ему хозяин? Без гроша, без цели, я – словно попавший в бурю корабль без руля. Мне-то на себя наплевать, но вот Рис достоин большего. – В чем дело, сэр? – Нам нужны деньги, чтобы пересечь море. – Разве их нельзя украсть, сэр? Я же мастер по этой части, вы знаете. Может статься, в окрестных усадьбах удастся найти немного серебра. – Рис, одно дело – стащить еду, когда голоден, и совсем другое – воровать деньги. Не успеем мы оглянуться, как поднимется тревога, и если нас поймают… – Я сделал рубящее движение, показав сначала на кисть правой руки, потом на ухо. Рис поморщился. – Если нас изувечат, мы загубим свою жизнь, и ты, и я. – А что, если поработать у какого-нибудь крестьянина? Лиат-Маха может тянуть плуг, а мы с вами будем трудиться в поле. – Чтобы заработать нужную сумму, мы потратим месяц, а то и больше. Фиц-Алдельма и след простынет. – Но нам же известно, куда он едет, сэр: в Аквитанию. Найдем там его позже. Я поразмыслил над этим. В предложении Риса имелся смысл. Аквитания обширна, но разыскать войско герцога едва ли будет сложно. Другая возможность заключалась в том, чтобы продать Лиат-Маха и кольчугу, но эта мысль была слишком болезненной. – Видимо, это лучший выход, – сказал я, тяжело вздохнув. – Другого я пока не вижу. Лиат-Маха, привязанный на длинную веревку, чтобы пастись, тихонько всхрапнул. Я спохватился – надо же наблюдать за окрестностями! – посмотрел в сторону коня. Он перебирал ногами и бил копытом. Я встревожился. – К Лиат-Маха, – сказал я Рису вполголоса. – Живо. Отвяжи его и садись ему на спину. Я буду держаться на шаг позади тебя. Уловив мое беспокойство, Рис беспрекословно повиновался. Я подхватил тяжелый сверток с кольчугой и нахлобучил круглый шлем. Благодаря Бога за то, что меч висел у меня на поясе, я поспешил за Рисом, на время забыв думать про одеяла, седло и наши прочие скудные пожитки. Не успели мы добраться до лошади, как последовал оклик, сначала по-английски, потом по-французски: – Стой! Я бросил взгляд через плечо и застыл на месте. – Рис! Он не услышал или сделал вид, что не слышит, и шел дальше к Лиат-Маха. – Еще шаг, паренек, и я всажу тебе стрелу в спину, – произнес тот же самый голос, вновь перейдя на английский. Угроза не нуждалась в переводе. Рис остановился. Из зарослей выступили трое – по одному, с разных сторон; каждый держал натянутый лук. Впервые я разглядывал обращенные на меня острые наконечники стрел и недружелюбные лица позади них. Штаны я не запачкал, но в кишках забулькало что-то жидкое. – Иди, когда скажу, – велел я Рису на ирландском, который он понимал. – Не беги. – Что за тарабарщина? – Ближайший ко мне был низкорослым и тощим, как скелет. Кожа его так обтягивала кости, что он, казалось, состоял из одних углов и суставов, как насекомое. – Это ведь не по-французски? Мой английский был плох, но я нахватался кое-чего у торговцев, приезжавших в Стригуил на ярмарки, весеннюю и осеннюю. – Это ирландский. Оттуда я родом, приятель. А мальчик из Уэльса. – Ирландец и валлиец? – Первый вскинул голову, обращаясь к своим спутникам. Один был таким же толстым, как он сам – тощим, а у второго, юнца с изрытым оспой лицом, глаз застилало бельмо. – А мы-то решили, будто ты – нормандец, при такой доброй лошади и прочем. Он смачно сплюнул, выражая свое отношение к правителям этой страны, и подобрался ближе. – Мы просто едем по своим делам, – сказал я, надеясь вопреки рассудку, что нам удастся выпутаться. – Едете, значит? – спросил толстый, глядя на меня поверх стрелы. – Ага, – ответил я и, не отводя глаз от толстяка, добавил по-ирландски: – Рис, отвяжи Лиат-Маха. Рис сделал шаг вперед, и тощий перенацелил лук с меня на него. – Только пошевелись, и умрешь, – произнес он вкрадчивым тоном, шедшим вразрез с его разбойничьим видом. – Стой, Рис. – Я посмотрел на тощего. – Он всего лишь мальчишка. Не причиняйте ему вреда. – Если попытается отвязать лошадь, я его прикончу, Бог свидетель. – Твой конь стоит немало. Толстяк слегка опустил лук и направился к Лиат-Маха. Тот при виде незнакомца подался назад, насколько позволяла веревка. – Шлем тоже продадим и меч. – В первый раз заговорил юнец, англичанин, как и его спутники. Острие его стрелы указало на кожаный сверток на моем плече. – А там что? Им не важно, кто мы, понял я, стараясь подавить страх. Они в любом случае заберут все мало-мальски ценное, и нам здорово повезет, если мы уйдем живыми. – Он задал тебе вопрос. – Тощий ослабил тетиву, чтобы, удерживая лук и стрелу в левой руке, правой дотянуться до моего свертка. Увесистость поклажи говорила сама за себя, и глаза худого загорелись. – Да это же кольчуга! Во взглядах его спутников появилась алчность – всякий знал цену подобной брони, и последняя моя надежда покачнулась на краю пропасти отчаяния. Без коня, доспехов и оружия я буду ничем не лучше безземельного крестьянина. А уж погоня за Гаем Фиц-Алдельмом, затея и без того безумная, станет еще более несбыточной. Лучше сразиться, решил я, чем смириться с такой судьбой. – Я заберу это, – сказал тощий, потянув на себя тяжелый кожаный сверток. – Рис, беги! – крикнул я по-ирландски. – Уноси ноги!