– Да, – отрезал Фиц-Алдельм. В глазах его появился блеск, очень мне не понравившийся. – Я тебе не верю. – Похоже, мой брат был прав. Ты меня лжецом решил назвать, мальчишка? Ифа хмуро смотрела на меня. Мне следовало держаться осторожнее. Помедлив немного, я сказал: – Мой отец был побит однажды, сэр. Затем он дал клятву верности и отправил меня сюда как заложника в знак своей преданности. Ему нет смысла восставать. Мятеж подавят, а моя жизнь будет под угрозой. – И тем не менее, – с ухмылкой заявил Фиц-Алдельм, – он заделался мятежником и твои братья вместе с ним. Бунт продолжался около месяца. Много солдат и преданных английскому делу ирландцев расстались с жизнью. Мир был восстановлен, только когда из Дублина выслали войско. Я покачал головой. – А мой отец? Мои братья? Злая усмешка. – Твои братья умерли первыми. Потрясение было сильным, как от удара в лицо. Обычно знатных воинов брали в плен, а не убивали. – Первыми? Когда я задавал этот вопрос, голос мой дрожал. – Да, в бою, где разбили отряд твоего отца. Он отступил с остатками сил в свою крепость. Карлинн – так, кажется? – Фиц-Алдельм намеренно исказил название, как я заметил, а потом ехидно добавил: – Он и твоя мать сгинули, когда поселение сгорело дотла. – Рыцарь улыбнулся, показав волчий оскал, и прошептал так, чтобы слышал один я: – Я сам бросил факел в солому. У меня закружилась голова. В ушах зашумело. – Они все мертвы? – Предатели не заслуживают иного. Теперь ты – единственный из твоей семьи, кто остался в живых. В словах Фиц-Алдельма прозвучала неприкрытая угроза. Я разевал рот, как рыба. Совершенно выбитый из колеи, я даже не думал о своем собственном положении. Взгляд мой обратился на Ифу. – Я не совершил никаких преступлений, госпожа. Как и мой отец, как и мои братья, хотелось мне крикнуть. Только что-нибудь очень серьезное могло побудить их к мятежу. Что-то случилось. – Не совершил, – строгим тоном сказала графиня. – Но в твоих жилах течет кровь изменников. – Собираетесь казнить меня, госпожа? – огрызнулся я, не думая о собственной судьбе. – Ясно как день, что ему этого хочется. Я презрительно мотнул головой в сторону Фиц-Алдельма. Ифа встретилась со мной взглядом. Никто не произнес ни слова. Ей хватит духу отдать этот приказ, подумал я с холодком в груди. – Это верно, что Фиц-Алдельму хотелось бы увидеть твою голову отделенной от туловища, и чем скорее, тем лучше. – Ифа помедлила, потом продолжила: – Однако графиня Стригуила – я. И мне решать, как быть с тобой. Мрачное видение темницы под залом нависло надо мной, и, вопреки моим стараниям, я дрогнул. – Меня отправят в заточение еще раз, госпожа? Я выделил три последних слова, напоминая о неподобающем обращении, которому я подвергся со стороны другого Фиц-Алдельма, Роберта, он же Сапоги-Кулаки. – Не вижу в этом необходимости, – несколько смягчила тон Ифа. – Госпожа… – начал Фиц-Алдельм. Графина жестом оборвала его. – Ранее Фердия поклялся не уходить без разрешения и сдержал слово. Все его родичи мертвы, время проявить милосердие. – Хорошо, госпожа. Отвесив графине надменный поклон, Фиц-Алдельм бросил на меня взгляд, полный ненависти. – Можешь идти, Руфус, – сказала Ифа. – Разрешаю тебе посетить приорат, если хочешь. Горе алым пламенем застило мне взор. Слезы текли по щекам. Не в силах говорить, я поклонился графине и удалился, храня остатки достоинства. Всю дорогу до двери спину мою сверлил тяжелый взгляд Фиц-Алдельма. Глава 10 В последующие дни мне некогда было предаваться горю, разве что по ночам, закутавшись в одеяло, или при посещении церкви, где я опускался на колени. Все остальное время занимала борьба. Слух об измене моей семьи распространялся со скоростью заразы. Почти все в Стригуиле стали относиться ко мне с подозрением, за мной постоянно наблюдали и следили, если я выходил из замка. Еще мне приходилось иметь дело с Фиц-Алдельмом. Поначалу он взял за правило слоняться поблизости от того места, где я работал. Громкие, обидные насмешки так и сыпались на меня и моих друзей. Если Рису случалось подойти к нему слишком близко, он получал пинка. Когда Фиц-Алдельм прознал, что у меня нет собственного рыцаря, он быстренько назначил меня своим вторым оруженосцем. Первый оруженосец, пухлый, губастый юноша, которого я видел в день их прибытия, с радостью переложил на меня львиную долю своих забот. Я мог бы обратиться к майордому или графине, но мне доводилось работать на многих рыцарей; к тому же положение мое стало гораздо более ненадежным, чем когда-либо прежде, и молчание было самым разумным выбором. Если бы Фиц-Алдельм бил меня без причины, у меня появилось бы основание пожаловаться графине, но он был слишком хитер. Вместо этого мерзавец донимал меня язвительными замечаниями насчет моей семьи и выискивал огрехи во всем, что я делал. Он мог опрокинуть на стол кубок, стоило мне поднести к нему кувшин с вином, или спрятать нож, положенный мной рядом с подносом, чтобы ославить меня перед своими друзьями как ирландского недоумка, которому нельзя поручить самую простую работу. Да, это был тот еще лис. Время от времени в присутствии множества людей он возносил мне хвалу – мол, не всякий человек похож на свою предательскую родню. Я ненавидел его все сильнее, придя к выводу, что он хуже брата. Всякую ночь я засыпал с мыслью об убийстве, но к утру желание мое охлаждалось стремлением побольше разузнать о своей семье, а также осознанием того, что стоит мне хоть пальцем его тронуть – и жестокой расправы не избежать. Я жаловался на несправедливость Хьюго и Реджинальду, говоря им, что мой отец никогда не восстал бы без серьезного повода и что Фиц-Алдельм в чем-то лжет. Друзья благоразумно убеждали, что без доказательств я ничего не добьюсь. Стиснув зубы, я молился Богу. И все же Стригуил, еще недавно бывший таким приятным местом, превратился для меня в чистилище. Все мое существование сводилось к службе у Фиц-Алдельма, принятого Ифой ко двору. Если только кто-нибудь из нас – он или я – не умрет либо не покинет замок, мне предстоят долгие годы мучений. Не удавалось ничего выяснить и о судьбе моих родителей. Мне сдается, что, если бы не Рис, я покончил бы с собой в эту годину тяжких испытаний. По ночам я стоял на стене, вспоминал Фиц-Варина и хотел отправиться следом за ним. Но я чувствовал ответственность за мальчишку, понимая, что без меня он вернется к прежнему жалкому существованию. И тогда я делал шаг назад, говоря себе, что смогу выдержать. Хьюго и Реджинальд давали немало утешения. Они не могли помешать Фиц-Алдельму измываться надо мной, но зловредный рыцарь не всегда находился среди нас. Двое друзей выполняли многие взваленные на меня дневные труды, принося мне не только физическое, но и душевное облегчение. Они настаивали, чтобы я ходил с ними на ристалище, и велели во время учебных схваток видеть в каждом из них Фиц-Алдельма. В таверне мне никогда не приходилось развязывать мошну. Короче, они относились ко мне как к брату, вот почему совесть до сих пор гложет меня, когда я вспоминаю о том, как мы расстались. Дни складывались в недели, недели – в месяц. Каждое утро пение птиц наполняло воздух. Приходили и уходили дожди. На улице становилось теплее. На лугах резвились ягнята, телята с довольным видом дремали на солнышке. Приплывали корабли из Ирландии, но новостей из Лейнстера было мало. Насколько я понимал, на землях, принадлежавших некогда моему роду, установился «мир». Изъятые именем графини, они перешли под прямое правление англичан. Я часто грезил, как возвращаюсь, сколачиваю войско и забираю свое назад, но то были несбыточные мечты. Воины моего отца в большинстве своем погибли, остальные рассеялись. Да, некоторые области Ирландии оставались свободными, но почти все короли присягнули на верность Генриху. За их столами меня не ждет радушный прием, никто не предложит людей и оружие. Хотя король Ольстера не встал на колено перед Генрихом, его тогдашний отказ помочь отцу не оставлял сомнений том, что мне, сироте с единственным спутником – валлийским мальчишкой, рассчитывать не на что. Горькая правда заключалась в том, что в Ирландии для меня не осталось ничего, кроме семейных могил да бесславной участи – разыскивать последних живых родичей по материнской линии, обитавших в Мите. Даже если они примут меня, в чем нет никакой уверенности, я буду влачить существование «очагового рыцаря» – так называли младших сыновей, не имевших земли или наследства, вынужденных оставаться дома и работать ради пропитания. Из двух зол выбирают меньшее, гласит пословица, и это правда. Стригуил стал мне домом. Фиц-Алдельм из кожи вон лез, стараясь превратить мою жизнь в ад, но я, подобно волу, впряженному в ярмо жестоким хозяином, несмотря ни на что, шел дальше. Меня поддерживали сила воли и жажда мести. Со мной были Рис, Хьюго, Реджинальд и еще – Изабелла. Дородный повар, которому я напоминал сына, по-прежнему помогал мне. Нашлись и другие, те, кто забыл о предательстве моего отца или кого не интересовали новости из Ирландии. Как ни странно, мне самому хотелось быть поближе к Фиц-Алдельму. Только от него я мог узнать, что именно произошло в Кайрлинне в тот ужасный день, когда погибли мои родители. Если я сбегу из Стригуила, наши пути никогда не пересекутся. Если же останусь, то есть надежда, пусть и призрачная, когда-нибудь узнать правду. Все изменилось в один прекрасный вечер с прибытием гонца; дело было в конце апреля. Он привез очередное требование герцога Ричарда – прислать пополнение в его войско, как рыцарей, так и солдат. Земли за Узким морем сулили богатую добычу и щедрые награды на турнирах, поэтому неудивительно, что Фиц-Алдельм оказался среди тех, кто обратился к графине за разрешением отправиться туда. Я решил последовать за ним – стоять и смотреть, как убийца моих родителей уезжает прочь, было бы хуже вечного проклятия. По пути к Саутгемптонскому порту, размышлял я, может подвернуться случай застать его врасплох и вырвать признание. А если нет, я поеду за ним за море и подожду другой возможности. Я не задумывался о том, во сколько мне обойдется перевезти себя самого, Риса и Лиат-Маха или на что мы будем жить в чужой стране. Уход следовало держать в тайне. Знать мог только Рис, так как я брал его с собой. Как ни печально, Хьюго, Реджинальд и Изабелла должны были оставаться в неведении, поскольку они могли ненароком выдать меня. Но, по правде говоря, я молчал из опасения, что они сочтут мой замысел тем, чем он и являлся, – плодом ума человека, совершенно лишившегося рассудка. Другими словами, глупца. Графиня дала разрешение Гаю Фиц-Алдельму седмицу спустя после приезда гонца от Ричарда. Рыцарь с оруженосцем уехали сразу. Мне не терпелось последовать за ними, но я почел за благо отправиться обычным манером, на следующий день. Мне требовались Лиат-Маха и снаряжение, поэтому я сделал вид, что собираюсь на ристалище. Как правило, меня сопровождали туда Хьюго и Реджинальд; пришлось дожидаться, когда они займутся делами, а у меня их не будет. Узнав, что я не собираюсь им помогать, мои друзья не обрадовались и не преминули напомнить о том, как частенько делали мои задания за меня. Жалея, что не могу сказать им правду, я пообещал поставить выпивку в качестве возмещения, и они ушли. Мы с Рисом выходили через главные ворота, когда Изабелла окликнула нас с переходного мостика наверху. Ее няньки, как водится, не было видно. Девочка бегала сама по себе: удила рыбу в реке, наблюдала за живностью в полях или, как сейчас, подглядывала за миром с одной из лучших в Стригуиле точек обзора. Чувство вины захлестнуло меня, когда я приветственно вскинул руку. Вопреки всем павшим на меня подозрениям, Изабелла осталась моим другом. Она даже поверила моим предчувствиям в отношении Фиц-Алдельма и согласилась, пусть и неохотно, что ее мать не внемлет моим жалобам. Уйти, не попрощавшись, было нехорошо само по себе, теперь же мне предстояло еще и солгать, выходя из замка. – Госпожа? – Ты на ристалище? Я кивнул, надеясь, что Рис, выбравший самую нарядную свою одежду, не выдаст нас. – А где Хьюго и Реджинальд? – Все еще в трудах, госпожа. Изабелла нахмурилась. – Почему ты им не помогаешь? Ох уж эти женщины! Их способность улавливать малейшую недосказанность всегда изумляла меня. – Они почти уже управились, госпожа. – Обычно вы всегда ходите вместе. – Верно, госпожа, но сегодня я устал их дожидаться.