P.S. Что-то мне подсказывает, что мы с вами ещё встретимся»! — Да не приведи Господь! — говорю я, ставя голову Ли на место. — Очень неприятно иметь дело с женщиной, которая всегда на шаг впереди! Правда? На этот раз Ли со мной соглашается. Ирина Гордеева Все слезы Лорелеи Сколько слез пролили за все века человеческого рода представительницы прекрасной его половины, оставленные, покинутые, брошенные своими возлюбленными! Именно в своих избранниках они пытались найти оплот и поддержку, любовь и уважение, понимание и сострадание. Словом, решение всех своих проблем. Но, увы… Прекрасные принцы, эти рыцари на белых конях, самодовольные и самодостаточные, пресыщенные всем и вся, порой оказывались совсем не такими, как на картинках. Они садились на своих коней, в свои кареты, яхты, «Мерседесы» и исчезали. Растворялись в легкой дымке небытия. Лились женские слезы. Часами, днями, а, порой, годами… Волна чувств от полного разочарования в жизни до гнева и истерик захлестывала с головой прекрасных блондинок и очаровательных брюнеток. Не все находили в себе смирение и продолжали жить. Часть из них отчаянно боролась за любовь и внимание своего избранника, а некоторые даже начинали мстить… ФРГ, Гамбург, 1963 год. Частное домовладение на Брамсштрассе, 8. Белокурая фрау Зоннефельд грозно смотрит на свою дочь. — Нет. Это невыносимо. Я больше не могу видеть твои слезы. Хватит! Ну, нагуляла ребенка. Доездилась в ГДР. От коммуниста, верно… Не хочу знать от кого. Что же нам делать? Все можно поправить. Встань! Девушка послушно встала. — Повернись. Какой срок? — Десять недель. — Ничего страшного. Живот появиться в двадцать. Выйдешь замуж за Отто Рихтера. — Ни за что! Он толстый, противный булочник. — А ты знаешь кто? Сказать? — Нет. — Завтра приглашу его на чай. Сделаю ему заказ. Скоро ведь мой юбилей. Пусть испечет мне торт. Огромный торт. А потом попрошу, чтобы и тебя научил. А ты не зевай. Неделю тебе даю, чтобы он сделал тебе предложение. — Я не хочу за него! — Ты выйдешь за него. Он на тебя заглядывался после школы. И надень завтра то коротенькое розовое платьице. Оно тебе очень идет. — Мама! — Достаточно. Разговор окончен. История порой начинается гораздо раньше, чем человек, который в нее попадает, мог бы предположить. Иногда еще до его рождения. Задолго. Она бывает запутанной и полной горестей, обманов и предательства. Но один человек выносит из всего этого свое сердце, все равно, добрым и полным любви, а другой — нет. И никто не знает почему. Ведь рождаются все одинаковыми — маленькими, прекрасными и добрыми созданиями. Что же случается потом? Колесо истории вертится и перемалывает наши судьбы. Больно, с треском, подло, зло… «И это пройдет», — говорим мы друг другу, потом болеем, стареем, и вот, уже почти не в состоянии жить. Она не за горами, эта смерть. Чуть потерпи, и будет облегчение. Будет ли? Что же касается любви, любовь — бессмертна. Настоящая любовь человеческих душ… Она не умирает никогда. Германия, окрестности Берлина, сентябрь 1992 года. Говорят на русском. — Ну что, бедный Юрик, ты все понял? Усек, что с тобой будет, если нас кинуть попытаешься? — спросил щупленький человечек лет тридцати, сидевший за столом с белой скатертью на веранде шикарного коттеджа и ковырявший вилкой ростбиф. Он все время прищуривался, немного картавил и как-то по-особенному выговаривал шипящие, что создавало неприятное чувство, подобное ощущениям посещающего серпентарий. — Да, — тихо ответил парень, сидевший наискосок, у края стола без тарелки и приборов. — Ну, не пугай ты его так, кузен. Вот у тебя привычка всех пугать, что за манеры? — сказал третий мужчина миролюбивым тоном. Он был более полным и медлительным и активно поглощал большие куски своей любимой рульки. — Ты же понимаешь, мой дорогой, какие деньги тут замешаны? — толстяк похлопал парня по плечу. — Любой шаг в сторону, отклонение от маршрута — и пиф-паф! — Никаких отклонений не будет. Гарантирую. — Молодец! Прекрасные слова! — просипел толстяк, жуя мясо и запивая пивом. — Помни про тех двоих, которые решили нас сдать, — не унимался щуплый, — у нас длинные руки. И если что, мы и папашку твоего того. Учти. И тебя. Из-под земли достанем. — Да, я понял, все будет хорошо. — Подробные инструкции получишь завтра. Можешь идти. Парень поднялся, буркнул «тщус», что значит «пока» по-немецки и поплелся к выходу. Про себя он выругался. Но делать было нечего, он должен выполнить основное задание, да еще постараться для этих ублюдков. За ним будут следить, это точно. Ладно, надо поднапрячься, тем более, работа не пыльная, а потом будет повышение. Он женится на Тамаре и уедет в Союз, вернее, в то, что от него осталось… Однако между ртом и чашей бывает масса неожиданностей, кажется, так говорят англичане. Неожиданности и случайности правят миром. На первый взгляд. Если же приглядеться повнимательнее, можно обнаружить и в них массу логичного, закономерного и даже полезного, если бы могли это сделать. Но, увы… Мы неспособны. Мы слабы и немощны. Мы податливы к искушениям. Мы выбираем всегда не то… Мы не умеем терпеть… И не желаем. Кто может изменить нас, пусть не всех, к лучшему? Или что? Сама жизнь. Ее неожиданности и случайности. Германия, Вюнсдорф, 11 июня 1994 г. Группа войск Западного направления Варшавского договора. Военный городок. Кабинет генерала Платонова Алексея Ивановича. Входит полковник Дегтяренко. — Приветствую! Садись, полковник. Давай по коньячку. — Здрастуйте, радий вас бачити, як у нас кажуть. Не відмовлюся. — Не забыл еще украинский? — Нет, конечно. Только я там сто лет не был. Думаю, скоро съезжу. — Създишь, съездишь. Это точно. Осенью уже 5 лет будет, как все это заварилось. А так ведь хорошо было. И — на тебе. Стену разрушили, все слили, и нас вон. Завтра мы еще им парад устраиваем. Цирк, просто цирк. — Да, уж. Сколько добра оставляем! — Сейчас я тебе точно скажу, погоди, очки одену и зачитаю… Вот… 36290 зданий и сооружений в 777 военных городках. И все это — на наши денежки построено! — Да, что говорить! І боляче, і гірко… — Наши-то оценили стоимость компенсации за это имущество более, чем в 7 миллиардов зеленых. А получим — мизер! — Да… — Давай, Вася, выпьем. Просто. Без тостов. Тошно мне. Чувствую, добром это не кончится. Генерал поморщился, держась за область сердца, разлил коньяк в стопки и порезал лимон. — Закусывай лимоном. Дезинтоксикант. Так наш военный токсилог говорил. Умный был, зараза, жаль только спился. Этанола немерено давали. Помер от цирроза печени. — Тут любой сопьется. Особенно после 89-го. Всех моих бывших расформировали. Вывезли, вытолкали за штат и на пенсию. Такие кадры теряем! — Да… Вот мы и дожились. Эх! Ну, не будем отчаиваться. Как твоя Томка, оправилась? — Да, уже лучше. — Ты прости меня за Томку. — Служба — она есть служба. Юру, вот, жалко. Могли бы стать парой прекрасной… — Не говори. Не могу об этом. Сломалось во мне что-то после этого случая. Ну, хоть Томка выжила. Я ведь ее от всех этих прихвостней серых защитил. Если б ты только знал, что тут было! — Догадывался. — Молодчина она у тебя, с такой травмой смогла вернуться. И к награде приставил, ну ты знаешь. — И с инвалидностью помог… Спасибо. Я знаю. Я вам очень благодарен. — Юрку не нужно было посылать. Зеленый был. А я, старый дурак, решил, что операция плевая… Кабы знать, что так все пойдет. Я бы и не отправил их. — Да… Такая вот, она жизнь. — Если бы не этот беспредел! Все разрушили, все! Самое ужасное, что разведка тоже им, видите ли, не нужна! Забыли, что предупрежден — значит, вооружен. Глупцы, просто глупцы! Всю мою сеть осведомителей — под корень. А мне — приказ в зубы. Хочешь — не хочешь исполнять должен. Подготовил я завершающую операцию. А тут моего главного — Санька Морозова грохнули. И девчонку его тоже. Вот дела! Что там у них вышло — не знаю. Я из последних сил старался — чуть коту под хвост вся операция не загремела. Вот и пришлось молодежь посылать. Ладно, давай еще по одной. — Давай! — Ты, Дегтяренко, мужик правильный. Никогда никого не подставлял, не доносил, в кулуарах не шептался. Словом, надежный. Поэтому, да еще за хорошую службу, хочу подарить тебе вот эту серебряную Лорелею. Она у меня тут уже давно. Так сказать, в память о Германии. Я даже помню Гете: «Пловец и лодочка, знаю, Погибнут средь зыбей; И всякий так погибает От песни Лорелей».