— Тебя еще и посуду мыть заставили, — сказал он. — Неужели я позволю мыть посуду Веронике Ивановне? — Я могу помыть. — Не надо. Обычно мужчины не умеют и не желают мыть посуду. Не нарушай славную традицию. — Тебе полегчало? Уже шутки шутишь. — Конечно. Все просто отлично. Вкусные пироги, замечательное варенье. Философские беседы. Жизнь прекрасна. — Я рад. — Не надо. Не начинай курить. Марина отобрала сигарету, включила воду и стала усердно мылить чашки и ложки. Андрей сел на табурет и внимательно смотрел на нее. — Проверяешь меня? — продолжала она. — Не бойся, я не прыгну с моста и не выпью пузырек снотворных. У меня прекрасное самочувствие, давление 110 на 70 и хороший, ровный пульс. Я просто тебя очень люблю. И буду любить тебя вечно. А ты не хочешь этого понять и принять. Это твое право. Я буду жить, как Борис. Поселюсь напротив. Буду, как он, смотреть в бинокль. Он — очень приятный человек, кстати… Хотя я не поняла ни слова из его философской лекции. — Мариш, я, правда, в тупике. Как загнанный зверь. Видимо, я слабохарактерный. — Да. И что? Опять будешь мне твердить, что ты больной и старый. Причем здесь это? Она подошла почти вплотную к Андрею. Он зажмурился и поднял руки вверх, как будто сдавался. — Марина, ты хочешь моей смерти. — Любовь больше смерти. Я теперь вообще ничего не боюсь. Даже смерти. Внизу послышался скрип тормозов. Андрей встал и подошел к окну. — Вот и смерть моя… — В смысле… — Смотри, Серега приехал. Папка твой. Говорил же я тебе, дитя! Не играй с огнем! Сейчас будет еще один фингал. Сто пудов. — Не будет. — Сиди здесь и не высовывайся. Не хватало еще мне родных сюда впутывать. Пойду в подъезд. Получать удары судьбы. Он вышел на лестничную площадку, и тут же на ней появился Сергей Васильевич Дегтяренко собственной персоной. Удар был в переносицу. Андрей отлетел к стене. Что-то соленое появилось во рту. — Ты спал с ней? — Ты о чем? — О Марине. Она ведь у тебя. — Мы пили чай с мамой и Борькой. Это запрещено законом? — Да? На, смотри, как вы пили чай. Мне прислали на сотик полчаса назад. На сотике была Марина, закрывшая руками его лицо и целующая его губы. — Да, доказательства на лицо… и на лице. Он сплюнул кровь. Дверь открылась, и на пороге показалась Марина со своей сумочкой. Она невозмутимо посмотрела на отца. — Ты шпионил за мной? Как ты мог? Потом она увидела в полутемном коридоре сидящего у стены Андрея. — Ты что, ударил его? Марина кинулась искать салфетку в своей сумке, вытерла кровь и помогла Андрею встать. Потом она повернулась к отцу и, выдержав его пылающий взгляд, сказала: — Успокойся. Он совершенно не при чем. Это я. Я его люблю. А он — нет. Он невиновен. И не бей его больше никогда. Он ведь твой друг. Она сказала эту фразу очень спокойно, глядя прямо вперед. — До свиданья, Андрей Иванович, спасибо за чай. Потом она медленно стала спускаться вниз, пройдя пролет, подержалась за стену, чувствуя, что в глазах темнеет. Она сделала несколько быстрых вдохов, чтобы насытить кровь кислородом, и пошла дальше медленно и ровно. После этого происшествия Марина предложила тетке побег из коттеджа. Они быстро собрали вещи, погрузили их в свои машины и уехали в квартиру на Набрежной. Тетка испекла шарлотку и пошла в 3-ю квартиру. Она решила разобраться с этим покушением на Игоря раз и навсегда. Оказалось, что интернатуру проходить Марине надлежало в Областной клинической больнице № 2, то есть совсем не там, где она планировала. Она подозревала, что отец приложил к этому руку. Но смирилась. «Так будет, действительно, легче», — подумала она, потому что видеть Андрея каждый день было бы очень тяжело. Белокурый Игорь после выписки пригласил Марину и ее родственников в ресторан со своими родителями, чтобы отметить чудесное спасение. Делать было нечего. Пришлось идти, с трудом уговорив тетку, потому что отец отмазался командировкой. Там все пели дифирамбы врачам, а особенно Марине. После этого он каждый вечер звонил и приглашал ее то в кафе, то в театр, то на концерт. Марина придумывала причины для отказов, даже составила целый список в своем дневнике: * Всем пациентам после такой операции нужна реабилитация, отдых и покой, лучше санаторий, поменьше волнений и эмоций. Поэтому перенесем ужин и гуляния. * Пока идет следствие нужно быть осторожными, чтобы не повторилась та же ситуация. Поэтому… см п.1 * Отец приставил телохранителя, и ходить куда-то стало невозможным. * Ночное дежурство в Областной больнице. * Приступ мигрени. * Гипертонический криз у тетки, ждем скорую. * День рождения подруги. Убегаю. Что касается подруг, то осталась всего одна подруга — Инна, которая пошла учиться на невролога. Решение пришло само собой, если парень не отвязывается, то его нужно переключить на другую, то есть на Инну. Инна была настоящим комнатным растением, даже по сравнению с Мариной. Медлительная, полноватая, весьма педантичная, она была «тормозом» группы, «якорем», который не позволял унести корабль в пучину безумств. У нее был ровный, спокойный, весьма доброжелательный голос, которым она в самый неподходящий момент, когда группа уже готова была улизнуть с очередной пары, как бы наивно спрашивала: «А вы в курсе, что Дубовик, если пропустить его последнюю лекцию, не допускает к экзамену?». И тут все рушилось. Группа вздыхала и шла слушать этот «бред» вместо очередного блокбастера в кинотеатре. Из-за этого ее никто не любил, кроме Марины и Леры. Лера уважала Инну чисто из-за корыстных интересов. У нее всегда были записаны домашнее задание, темы рефератов, даты экзаменов. Марина дружила с ней по-настоящему. — Привет! Как интернатура? — спросила она, набрав номер Инны. — Нормально. Меня распределили в четверку. — Хочу пригласить тебя на день рождения, как ты знаешь 22 сентября в «Четыре сезона» к шести. Кстати, познакомлю тебя с прекрасным блондином. Думаю, что он тебе понравится. Девчонки поговорили еще минут пять о своих сокурсниках и распрощались. Марина долго смотрела на телефон, не решаясь набрать номер Андрея. Она не общалась с ним уже больше месяца. Видимо, лимит терпения был исчерпан. Телефон сказал, что абонент недоступен. Оставалось только одно — поехать домой. Она долго искала предлог, но не находила. Потом села в свою машину и поехала просто так, без предлога. Дверь открыла Вероника Ивановна. — Здравствуйте, — сказала Марина, — а Андрей Иванович дома? — Здравствуй, Мариночка! Ты разве не знаешь, он уехал в Африку неделю назад. Его пригласили поработать там. Какая-то организация «Врачи мира», кажется. Сказал, что зарплата хорошая. Слава Богу, Боря не пьет после той поездки в монастырь, работать стал. За продуктами ходит. Вот Андрюша и уехал. — Надолго? — Сказал, на полгода. А Боря, говорит, больше. Проходи, чай попьем. — Простите, я сейчас не могу, в следующий раз обязательно. А телефон он вам не оставил новый? — Да нет, у него тот же номер. Вчера звонил. Сказал, что все хорошо. Только жарко. — А страна какая? — Ливия, кажется. Так, что ему передать? — Ничего. Я сама ему позвоню. До свидания. Марина спустилась на этаж. В висках стучало. Он сбежал. От нее. От ее отца. Рыжая кошка потерлась о ее ногу и подошла к какой-то двери. Потом помяукала и посмотрела на дверь, словно просила: «Позвони!». Марина нажала звонок. Послышались шаги. Открыла женщина: — А, Басенька, нагулялась? Спасибо, что позвонили. — До свидания, — сказала Марина и стала спускаться вниз. В машине она набрала номер Андрея еще раз. Что-то защелкало в трубке. — Да, слушаю. Привет. — Привет. Ты сбежал? — Практически. У меня всего два глаза и один нос. — Знаю. Анатомию изучала. — Как ты там?