Возвращаться в холод я не планировала и, искренне не понимая, чем умудрилась допечь тетку, будучи далеко от замка, спросила: – А мне стоит плакать? Неожиданно она размахнулась и попыталась влепить мне пощечину. Инстинктивно я приготовилась ответить, пальцы задымились от парализующего заклятия, не сильного, способного разве что остудить пыл, а не привести к остановке сердца. Однако Калеб ловко перехватил теткину занесенную руку и тихим голосом произнес: – Не смейте, госпожа Истван, к ней прикасаться. – Ты защищаешь это темное отродье? – скривила она губы. – Тем более оскорблять! – Думала, в тебе побольше благодарности к семье, которая тебя приютила. – С вашей семьей, госпожа Истван, меня точно ничего не связывает, но я благодарен пресветлому Парнасу, – в голосе Калеба появилась плохо скрытая враждебность. – Чем я провинилась перед тобой, светлая чародейка Мириам? – процедила я с ледяной интонацией, перейдя на «ты» и тем самым дав понять, что больше не считаю ее родственницей, а значит, оставляю за собой право ударить темной магией. – Ты прислала моей дочери маску! – Тебе не понравилось, что Люсиль прихорашивается для мужчины, которого ты не одобрила? – вкрадчиво спросила я, не сводя глаз с багровеющего от ярости лица тетки. – Чародейка не может влюбиться в отставного военного? Мэр Хардинг – неплохой человек, а Люси очень плохая чародейка. Из них выйдет прекрасная пара. – Ты права, она плохая чародейка и не способна бороться с проклятиями, – прошипела Мириам. – Поэтому ты ее испортила? – Испортила? Зачем мне ей вредить? Обидеть Люси – все равно что обидеть ребенка. – И зачем в таком случае ты изуродовала моей дочери лицо? – Кто? Я?! – неподдельно удивилась, услышав абсурдное обвинение. В гостиной с голубыми стенами, куда в детстве я попадала исключительно по случаю большого разноса за какую-нибудь провинность, собралась куча народа. Обстановка царила, как на поминках: все что-то тихо говорили, вполголоса обсуждали, но уже давно не главного виновника печального торжества. Люсиль сгорбилась на диване и мяла в руках вышитый платочек, Летисия с жалостливым выражением поглаживала ее худенькую спину. Парнас сидел в любимом кресле Мириам, хмурился и нервно постукивал пальцами по подлокотнику. При нашем появлении в этой обители печали наступила дивная тишина: рыдания кузины резко стихли, разговоры смолкли, и абсолютно все уставились на мой алый наряд, вернее, на голое плечо, хотя вырез у платья тоже был весьма неоднозначным. – Вернулась? – мрачно вопросил дед, обдав меня тяжелым взглядом. – И что не так с подарком? – сухо спросила я у Люсиль. – Ты еще спрашиваешь?! – вскрикнула она и подняла голову. – Я надела маску, и посмотри, что со мной сделалось! Лицом она превратилась в глубокую старуху. Тонкая, как пергаментная кожа туго обтягивала заострившиеся скулы, но на щеках была покрыта сеткой старческих морщин, а на лбу темнели крупные пергаментные пятна. Похоже, родовая защита сработала и остановила старение, но молодость к Люсиль будет возвращаться пару месяцев. Мгновенно вспомнилось, как мы с Холтом хохмили в косметической мастерской темного чародея и восхищались коварством ревнивой девицы, придумавшей испортить внешность соперницы проклятием старости. – За что ты так со мной? – выкрикнула она. – Что я тебе сделала плохого? В гробовой тишине мы скрестились взглядами, и Люси поспешно отвела глаза. Видимо, она внезапно вспомнила, что мне было за что ее ненавидеть. Правда, я давно не испытывала к Люси никаких чувств, кроме жалости. Она меня даже не раздражала. Неловкость, возникшая в комнате, ощущалась буквально на физическом уровне. Те, кто жил в замке девять лет назад, помнили ясный день, когда я разнесла учебную башню. – Я думала, что мы подружились, – всхлипнула кузина, кажется, тоже припомнив, сколько у меня имелось причин для ненависти, и вытерла нос платочком. – Зачем ты испортила Люсиль лицо? – спокойно, даже мягко проговорила Летисия. – Она хотела отомстить! – фыркнула одна из замковых тетушек, работающих в личном услужении Мириам. – За что? – Я одарила ее тяжелым взглядом. Признать, что родную внучку пресветлого травили в «самом добром» замке королевства, было бы огромным скандалом. Девять лет назад абсолютно все делали вид, что не происходило ничего особенного. – За что мне мстить? – повторила я. Тетушка отвела взгляд и обратилась к зрительному залу, ища поддержки: – Все ведь знают, какие темные злопамятные. Чуть что не по вам, сразу проклятиями направо и налево сыплете… – Я никогда не записывалась в хорошие люди, но давно повзрослела и вредить ради любви к искусству перестала. В комнате поднялось страшное кудахтанье. Видимо, мысль, что темная чародейка могла кого-то зачаровывать просто из дурного настроения, вызывала страшное возмущение. – Благодаря тебе по замку ходит целый выводок чародеек с розовыми волосами. Как мне смотреть в глаза их родителям? – вдруг мрачно заговорил дед, заставляя абсолютно всех заткнуться. Кроме Люси, естественно. Она заплакала сильнее. – Действительно? Как смотреть в глаза родителям канареек, изрезавших мне одежду? Может, предложить их забрать и получше воспитать? – зло усмехнулась я. Ведь это плохо – проклинать собственного деда, тем более пресветлого, самого известного на семь королевств чародея, оплатившего мне учебу в академии Деймран? Неожиданно на плечи легли тяжелые ладони Калеба. Выказывал ли он поддержку или намекал, что нападать на Парнаса все-таки не следует хотя бы из уважения к сединам, – признаться, мне было не до расшифровки языка тела. Я жаждала с огоньком поругаться с родственниками. Хотелось бы сказать, что с бывшими, но бывшей родни не бывает. – Эннари, все видели, как ты сильно ревновала кузин к жениху, – спокойно проговорила Летисия, крутя в руках флакончик с нюхательной солью. – Люди не слепые. – Неужели? – насмешливо хмыкнула я. – В детстве я сильно в этом сомневалась. – Мы знаем, что ты приворожила Люсиль к новому мэру, – напрочь проигнорировав намек, продолжила тетка. – Если бы я знала, как сильно ошиблась, когда решила, что ты изготовила приворот для жениха, то трагедии не случилось бы. – Трагедия – это когда в замке живут слепцы, а с Люси не произошло ничего ужасного. – Ничего ужасного? Я думала, что он нравится мне по-настоящему! – плаксиво выкрикнула Люси. – Представляешь, какой был бы ужас, стань я госпожой Хардинг, женой какого-то там мэра. – Ты не пила зелье и влюблена в него по-настоящему, – спокойно подтвердила я. Люси по привычке наивно раскрыла глаза и захлопала ресницами. Жеманство на лице старушки выглядело странно. – Да простит меня пресветлый, но в замке Истван любят бездоказательно обвинять и вести бессмысленные споры! – неожиданно с заметным раздражением высказался Калеб. – Любовное зелье было сварено для меня. Такие вещи принято обсуждать только между близкими, но вы вынуждаете выносить личное на люди… На меня не подействовало. У темной Истван впервые не удалось любовное зелье, она была в гневе и чуть меня не прокляла, но мы быстро разобрались с этим недоразумением. И, к слову, маску сегодняшним днем мы заказали вместе. Чистейшая темная магия, никаких проклятий. Вряд ли ее испортили по дороге. Я замерла, вдруг осознав, что Калеб доверяет мне по-настоящему. Ему не пришло в голову, что мы могли договориться с оскандалившимся магом и действительно подпортить кузине лицо. Раньше я не догадывалась, как приятно, когда в тебя безусловно верят. – Хочешь сказать, что маску испортили в замке? – с брезгливой гримасой бросила тетка Мириам. – Не знаю, – нахально протянул Калеб. – Если подумать, единственная, кто в этой комнате не приветствовал союз Люсиль и нового мэра, была именно ты, Мириам. Какое восхитительное предположение! Правда, понравилось оно только мне. Остальные разразились недовольным карканьем, как стая ворон. У самой тетки, судя по прижатой к груди руке, началось сердцебиение, и только Парнас в синем кресле изображал неподвижный памятник самому себе, словно бесился от каждой минуты, проведенной на этом стихийном судилище. – Да как ты смеешь?! – наконец нашла в себе силы и воздух прошипеть обвиненная тетка. – Мама даже не знала, что мне прислали маску из косметической мастерской! – выкрикнула старушка Люси звонким девичьим голосом. – Эбигейл пришлось соврать, что маска для нее! – Эбигейл? – распевно повторила я, догадываясь, каким образом очень дорогая маска по дороге от мастерской к лицу Люси обросла заклятием старости. – Кажется, нам ее здесь очень не хватает… – Не смей уходить, мы еще не закончили! – наконец отмер дед, когда я мягко освободилась от рук Калеба и развернулась к выходу. – Ты ведешь себя недостойно великой светлой фамилии Истван… – Дедушка, неловко перебивать в том месте, где ты хочешь выставить меня из замка, – без всякого смущения перебила я, – но сейчас приведу госпожу директрису и продолжим, просто запомни, где прервался. От изумления он открыл рот. – Уверена, она захочет послушать, как ты меня выгоняешь из дома и отказываешь в родовом знаке, – договорила я. – Не будем лишать человека удовольствия. – Эннари! – рявкнул он в спину, но я уже твердым шагом пересекала коридор, направляясь в покои главного кошмара моего детства. Комната оказалась заперта, что совершенно меня не смутило. Заклятие, наложенное на замок, впрочем, тоже. Я спокойно вошла, остановилась в центре изящно обставленной гостиной и, подняв голову к потолку, что, конечно, было совершенно нелепо, громко позвала: – Эбигейл! Вообще, использовать «небесный глас» для вызова главной ведьмы светлого замка было неправильно, следовало кинуть мертвенный зов, подзывающий зомби, но «глас» громче. – Я стою посреди твоих покоев. Подумываю сорвать безвкусные занавески, а потом отправиться в гардеробную и порезать платья. Поторопись, госпожа директриса, если хочешь успеть на вечеринку. Я уселась на диван, сложила ногу на ногу и принялась ждать, буравя злым взглядом настольные часы. За десять минут можно было добраться в хозяйское крыло практически из любой гостиной замка, но Эбби что-то не торопилась спасать свои наряды. В голове мелькнула мысль, что из принципа действительно стоило располосовать часть платьев на узкие полоски. Идея практически оформилась, когда дверь резко отворилась, с грохотом ударившись в стену бронзовой ручкой и как-то жалобно скрипнув старым косяком. На пороге вместо взбешенной кузины появился взбешенный кузен, и в руках он держал садовые ножницы. – На ловца и зверь бежит, – изрек Вайрон с кривой улыбкой и совершенно безумными глазами. Я хотела уточнить, не считает ли он ловцом себя, но спросила: – Мне интересно, если ты дойдешь до дивана, что будешь делать с ножницами? – Если? Когда! – уточнил он и, охотно отвлекаясь на угрозы, не заметил, как под его ногами легла дорожка заклятия. – Знаешь, Энни, как в старые времена помечали блудниц и черных ведьм? Им срезали волосы. Помнится, я так и не смог тебя подстричь девять лет назад… Он бросился в мою сторону. Первый шаг погрузил в паркет, как в размокшую глину, только подошвы сапог. На втором – Вайрон провалился по щиколотку. По инерции переставив ноги, он ушел в пол по колено, а потом ухнул вниз до бедер. За три шага нападение закончилось.