– Господа погибли не в поместье, – вздохнула экономка. – Зверь напал в ночь по дороге в столицу. – Калеб похож на отца, – вырвалось у меня. – И он очень порядочный, – в голосе женщины прозвучали горделивые интонации, заставившие меня покоситься на нее с большой иронией. – Это у них семейное… Откуда начнете, госпожа чародейка? – Отсюда, – не стала я откладывать дело в долгий ящик, все равно до вечера предстояло облазать весь особняк, одичалый сад и проверить хозяйственные постройки, чтобы не пропустить ни единого магического символа. При первом же взгляде на печать выяснилось, что темная чародейка, как это ни абсурдно звучало, защитила защитные чары! Похоже, она рассчитала, что когда-нибудь в доме появятся дети, войдут в особый для чародеев возраст, когда колдовать еще толком не выходит, но сунуть два пальца в чужое темное заклятие – это не просто любопытство, а дело чести. – Тетушка, вы пьете сердечные капли? – не сводя глаз со знака, спросила я. – Никогда на сердце не жаловалась, – отозвалась она. – А что? – На вашем месте я держала бы флакон под рукой. – Зачем? – За этим… – Кончиком пальца я прикоснулась к печати, даже магию не успела использовать, а стена выплюнула облако черного липкого дыма, мгновенно залепившего глаза, залезшего в нос и заполнившего легкие едким смрадом. – Матерь божья! – охнула экономка, закашлявшись. – Да нет, это ваша потрясающая женщина, державшая в страхе всю семью, – пытаясь развеять ладонью дым перед лицом, просипела я. Следующая печать находилась в столовой с длинным обеденным столом и многочисленными стульями, накрытыми огромным полотнищем. Некоторое время мы с экономкой разглядывали подмигивающий побледневший глаз в треугольнике. – Давай, госпожа чародейка, сначала помолимся? – Предлагаете попросить помощи у идейных врагов? – пошутила я, а когда экономка обиженно пождала губы, то предложила: – Не бойтесь, тетушка, бабуля Грэм просто поставила заглушки от детей, чтобы не лезли к темной магии. Она же не собиралась укокошить собственных внуков. – О, милая, ты просто не знала эту старую ведьму! – запальчиво произнесла экономка, забыв, что еще час назад бабка Грэм была «потрясающей женщиной». – Она открыто говорила, что выживать должны сильнейшие, а любопытство – страшный грех. – Уверяю, все будет хорошо, – вздохнула я и очень осторожно протянула руку, чтобы снять с заклятия защиту. Как ни странно, знак не куснул кончики пальцев, так что я без промедления в него ткнула магией. Неожиданно из символа полилась темнота. Длинными щупальцами чернота, похожая на густую смолу, потянулась по стене, мигом скрыла все окна, запечатала дверь, и мы остались в кромешном мраке, словно безлунной ночью в три часа ночи, традиционные для пробуждения умертвий. Портрет какого-то из предков Истванов вдруг вспыхнул красными всполохами. Экономка испуганно ойкнула и начала молиться. – Святые демоны, это так прекрасно, что я готова расплакаться! – восхищенно выдохнула я, изумляясь бабкиной выдумке, и с помощью нехитрого заклятия вернула свет в столовую. На тетушку было страшно смотреть. Пришлось отправить ее на кухню пить валерьяновые капли и продолжить восстановление контура самостоятельно. Не то чтобы мне прежде очень остро требовалась компания. Третья печать нашлась в библиотеке, не такой шикарной, как в Истване, но парочкой неплохих фолиантов тоже способной похвастаться. Я с любопытством обошла шкафы, чтобы присмотреть какое-нибудь чтение на ночь, и только потом приблизилась к печати, находящейся на торце книжного стеллажа. – Ну… с демонической помощью! – решительно кивнула я самой себе и, встав на цыпочки, потянулась к поблекшему символу. – Бабка была большой фантазеркой, когда дело касалось защитных чар, – прозвучал голос Калеба за моей спиной. – Совсем как ты с проклятиями. На талию мне легла горячая ладонь, вторая нахально скользнула по обнаженной руке. Мужские пальцы окольцевали тонкое запястье, а к лопаткам прислонилась крепкая грудь. Несильно, но ощутимо. Или, может, у меня неожиданно обострились все чувства. – Когда-нибудь пробовала слияние магии, темная Истван? – пробормотал он мне на ухо. – Нет, – отозвалась я, уже понимая, что мне не нравится эта идея. – Зря, – прошептал он и действительно позволил своим пальцам замерцать светлой силой. – Волшебно расслабляет. Все случилось мгновенно: бабкин знак с хлопком перегорел и выпустил зеленоватый дымок, платье снова превратилось в короткий балахон с неуместным вырезом, а моя коса сама собой расплелась, и длинные волосы, завившись мелкими кудряшками, разметались по спине… Калеб мгновенно потушил магию и замер. В напряженной тишине с тихим шелестом от стены оторвался пласт стенной ткани, обнаружив под собой еще один слой, но другого цвета. Первый был красивее, в нем преобладал темный тон. – Если ты скажешь, что хотел как лучше, я тебя чем-нибудь огрею, – пообещала я. – И это будет не проклятие. – Хочешь, я найду табурет, чтобы было проще дотягиваться до печати? – услужливо предложил он. – Это явно спасет тебя от кучи проблем, господин светлый чародей. Пока он искал в библиотеке табурет, ругаясь сквозь зубы, я избавилась от ведьмовских кудрей и сузила платье. Длину и глубину выреза изменить второй раз не удалось. Вместо библиотечного устойчивого табурета Калеб принес пуф на изогнутых ножках с такой помпезной расцветкой, что вставать на него казалось неудобным, вроде как топчешь королевскую мебель. Когда я поднялась, опершись на предложенную руку, то те самые изогнутые ножки предательски закачались, словно намекая, что если подставка когда-то стояла во дворце, то ее не стащили, а списали по выслуге лет. Хотелось верить, что она подо мной не развалится. – Господи, откуда у тебя это отвратительное платье? – не выдержал Калеб. – Твоя экономка дала. – Она, должно быть, смерти моей хочет, – пробормотал он. – Ты его можешь удлинить? – Нет, предлагаю просто не таращиться на голые ноги. – Если бы я мог… – Я знаю дивные чары косоглазия. Когда смотришь прямо, а видишь то, что справа… или слева… что-то вспомнить не выходит. – Я говорила, а сама аккуратно проверяла перегоревшую печать, но магии в ней не осталось ни капельки. – Хочешь? Будет не больно и пройдет через пару часов. – Нет. Я сам способен посмотреть направо и налево без твоих заковыристых проклятий, – уверил он. – Как скажешь, но обращайся, если что. Обещаю быть ласковой… Поддержи меня, а то табурет шатается. На талию вновь легли горячие ладони. Их тепло просочилось через ткань, прямо током через позвоночник протекло в голову, и в воображении появились такие картины, что колдовать стало решительно невозможно. – Лучше подержи табуретку, – попросила я. – Лучше тебя, – нахально отказался он. В общем, я решила, что пусть будет вызовом моему умению сосредотачиваться, перевела дыхание и кончиком указательного пальца, исходящего темным дымком, осторожно начала водить по линиям. Печать начала напитываться свежей магией. Где-то на заднем плане с шелестом вернулось на прежнее место отодравшееся полотнище стенной ткани. – Прекрасно! – удовлетворенно отряхнула я руки от остатков магии. – Готово! – Господи, Энни, – неожиданно Калеб уперся лбом мне в лопатки, заставив остолбенеть, – о каком ты проклятии говорила? – Косоглазия. – Знаешь, почему-то эта идея мне больше не кажется плохой. Осторожно я повернулась вполоборота, вынуждая его поднять голову. Помпезный табурет сравнял наш рост, глаза оказались на одном уровне, а между губами был совсем узкий зазор. Пауза показалась бесконечной, тягучей и гипнотической. Достаточно слегка податься вперед, чтобы проверить, хорошо ли Калеб целовался или умелым его делало любовное зелье. Я честно попыталась задушить острое желание срочно внести ясность в этот жизненно важный вопрос и даже перестала дышать. – К демонам печати, – пробормотал он, сильнее сжимая мою талию. – Давай на сегодня закончим и отправимся на природу. Умеют же мужчины разрушить волшебство момента, когда хотят! – Хозяйку этого платья ты тоже привозил из города на пикник? – последнее слово почему-то прозвучало распевно, словно мне его было сложно выговаривать. Да кому я вру? Оно действительно вызывало у меня желание сжечь полянку, где это непотребное мероприятие проходило! – Понятия не имею, кому принадлежало это платье. Я решил, что экономка дала одежду своей племянницы. Она приходит помогать, когда сюда приезжают гости. Если ты против пикников, пообедаем в садовой беседке. – Ладно… – процедила я сквозь зубы, даже ощутив внутри разочарование, что не нашлось повода чего-нибудь разрушить. – Выкрутился. Он помог мне спуститься на пол и все-таки не удержался: – Эннари, ты вдруг заревновала или мне показалось? – Не понимаю, о чем ты говоришь, – сухо отозвалась я, направляясь к выходу из библиотеки. – Если у тебя остались дела, то советую ими заняться, я закончу с чарами сама. Увидимся за обедом. И, Калеб… Я обернулась. Оказалось, он следил за мной взглядом из-под полуопущенных ресниц, на губах блуждала странная улыбка. Понятия не имею, откуда в голове появилась дурацкая мысль, что таким он мне нравится особенно сильно. Видимо, из крови выветрился не весь любовный дурман. – Что, Эннари? – Не забудь об оплате, – с королевским достоинством напомнила ему. Последнюю печать я восстановила уже в глубоких сумерках, пряталась она во дворе. Когда солнце ушло за горизонт, на улице резко похолодало, и в легкой одежде стало по-настоящему зябко. Перспектива обедать в беседке уже не казалась привлекательной, но я привела себя в порядок, вернула теплому платью рукава и по тяжелой каменной лестнице, спускавшейся в холл резкими прямоугольными уступами, сошла на первый этаж. Стеклянные двери музыкальной комнаты, ведущие во внутренний двор, были гостеприимно распахнуты. Я вышла в озаренный мерцающими фонарями сад и направилась в беседку, которую приметила еще днем, когда восстанавливала печати. С улицей всегда было проще, тонкие чары не требовались, достаточно поставить парочку знаков в разных частях двора и спать спокойно, зная, что ни один комар не просочится через невидимый контур. Сад, когда-то давно разбитый хозяйкой, выглядел небрежным и странным, словно безымянный садовник ухаживал лишь за некоторыми клочками земли, а остальные отдал на откуп цветочным феям, но они заснули с приходом осени и думать забыли о своих обязанностях. В буйной растительности, покрывающей землю, встречались островки ровной, словно только-только подстриженной травы. Посаженные возле дорожки розовые кусты превратились в непролазные заросли, высовывали колючие ветки-щупальца и пытались ухватить за подол, словно желали остановить нежданную гостью. Каменную круглую беседку тоже увивали розы, но с аккуратными плотными бутонами, даже в вечерней прохладе испускающими густой аромат. Добиться такого эффекта без магии было бы невозможно. Накрытый белой скатертью стол был сервирован на две персоны. В хрустальных бокалах отражался свет фонариков, расставленных на перилах. Привлеченная теплом огня, возле стеклянных колпаков кружилась мошкара. Калеба еще не было, и, недолго размышляя, порывом сквозняка я сдула весь гнус с ламп. Парочка ламп сковырнулась за пределы беседки и неугомонно светилась из зарослей. – Святые демоны! – пробормотала недовольно, подумывая, стоит ли их достать или просто сделать вид, что их туда специально пристроили, так сказать, для антуража. По гравию зашелестели шаги. Из-за одичалых роз появился Калеб, и я немедленно оставила мысль залезть в кусты. Он был одет в свежую рубашку и в руках держал тонкий металлический тубус, в каких обычно хранят под замком особо важные документы. – Ты опоздал, – спокойно заявила я, хотя мы не назначали время. – Не будь мелочной, я пришел позже всего на минуту. Он по-свойски взял меня за локоть, помог подняться в беседку и отодвинул стул, предлагая сесть. Устроившись напротив, он протянул тубус: