Мы называли это Великим возвращением. Каждый, кто мог доказать свою принадлежность к народу игбо, сразу же получал гражданство. Тем, кто обладал особенно престижными профессиями: генетики, инженеры и биологи, – предоставили жилье, гранты на открытие собственного дела и даже высокие посты в правительстве. Поколение моих бабушек и дедушек привело в порядок заброшенные города и их окрестности и освободило эти территории для лесов, которые занимали теперь 80 процентов нашей страны. Они заново посадили эти леса и вдохнули в них жизнь, используя растения и животных, созданных с помощью биоинженерии. Им удалось построить обширную монорельсовую сеть, которая соединила все наши города и позволила добираться до них, минуя леса внизу. Но они не учли одного: занимаясь возрождением нашей страны, они не удосужились одновременно с этой важной работой создавать большие семьи, которые поддерживали бы эту страну и способствовали ее процветанию. Когда они состарились и ослабли, забота о них и необходимость поддержания того мира, который они создали, легла на наши плечи. Мои сверстники, с которыми я продолжала общаться после переезда, говорили, что мне очень повезло, ведь я успела вырваться оттуда. Когда я уехала из Новой Биафры, мне было всего двадцать лет, и я была еще слишком юной, чтобы испытать на себе гнет социальных обязательств. Они жаловались, что им приходилось работать по много часов, чтобы поддерживать на плаву семейный бизнес, полученный ими от состарившихся родителей, а также бабушек и дедушек. Они с завистью рассказывали о больших выплатах, которые получали от правительства семьи, сумевшие родить трех и более детей, но мало кто из них мог выделить время на то, чтобы обзавестись такими большими семьями. И хотя моя жизнь – просторная квартира в Хайленд-Кресент и работа консультантом в области искусства, которая доставляла мне большое удовольствие и совсем не утомляла – сильно отличалась от того, как жили они, я не была уверена, что мой поступок можно было назвать побегом. Даже уехав в далекие земли, все равно невозможно было порвать невидимые нити дочернего долга. Отец, разумеется, исполнил свой долг перед родителями. Он стал лесником, защищал полученных биотехническим методом животных, которых его родители выпустили в специально подготовленные для этого леса. Я, его единственный ребенок, должна была последовать его примеру. Мне всегда нравилась работа на земле, поэтому все думали, что я займусь агробиологией, буду выращивать еду, которая накормит наш народ. Но после того случая с моим дядей… Я покачала головой, гоня прочь воспоминания. Когда автобус остановился перед семейным домом, располагавшимся по адресу Старая Госпитальная дорога, 142, я отвлеклась от своих размышлений и заметила, что дождь прекратился. Дом был таким же, каким я видела его несколько десятилетий назад. Черт возьми, возможно, он не изменился за две сотни лет с тех самых пор, как был построен в 1920-е годы! Это было строение U-образной формы с центральным бунгало, по обе стороны от которого находились двухэтажные апартаменты. Перед домом – открытый внутренний двор, устланный ковром изо мха, с фруктовыми деревьями и полевыми цветами. Бабушка и дедушка укрепили стены дома пермабетоном и переделали интерьер в соответствии со стандартами XXII века, но на этом все улучшения закончились. После их смерти дом отошел к отцу, который никогда не питал особого интереса к технологиям. За те двадцать лет, что ему довелось здесь прожить, он разве что заряжал батарейки и заменял вышедшие из строя фотоэлектрические панели. По традиции, самые старшие члены семейства занимали бунгало, в то время как их дети и другие домочадцы ютились в двух похожих на лабиринты квартирах. Если бы моя семья, следуя примеру некоторых местных жителей, позволяла проживать в этих квартирах только кровным родственникам, дом стоял бы полупустым. В наше время родство определялось уже не тем, кто с кем спал, а скорее общностью интересов и черт характера. Я вспомнила шумные парочки, состоявшие в браке или просто жившие вместе, которые населяли этот дом, когда я была совсем юной: бесчисленные мои кузены, дяди и тети, хотя наше кровное родство было весьма отдаленным. В доме было шумно и людно. Кто-то установил навес в углу лужайки, где мы, будучи детьми, занимались разными виртуальными видами спорта. С заднего двора доносился приятный запах вареного риса и тушеного козленка, и мой рот наполнился слюной. Жившие в доме семьи не поскупились на организацию мероприятия. Я хотела незаметно проскользнуть мимо, но меня тут же заметили. – Азука? Это ты? – послышался голос откуда-то из толпы. Это была тетя Чио – близкая подруга моей бабушки. Сколько я себя помнила, она всегда жила здесь. Обе ее внучки были моими лучшими подругами, и теперь они жили в мегаполисе Эко-Атлантик. Чио – одна из немногих среди моих взрослых родственников, кто продолжал поддерживать со мной контакт после того, как мы с матерью переехали на Остров Черепахи. Я заметила ее гибкую фигуру, облаченную в разноцветные ткани с африканскими узорами, когда она выскользнула из дверей центрального бунгало. Ее гладкое, лишенное морщин лицо не выдавало возраста, а ведь ей уже было под девяносто! И не успела я опомниться, как тетя заключила меня в крепкие объятия. Я слабо улыбнулась. – Добрый вечер, тетушка. – Ах-ах, когда же ты приехала? – Она отстранилась от меня на расстояние вытянутой руки и окинула взглядом с ног до головы. От ее проницательного взора ничто не могло ускользнуть. – Да вот только что. Нужно было закончить кое-какую работу… Она кивнула и посмотрела на меня скептически и вместе с тем сочувственно. Тетя открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, однако ее возглас привлек внимание остальных, и вскоре меня окружила толпа. – Добро пожаловать, матушка-Азу! Какая ты выросла! Высооокая! – Ты ведь не помнишь меня? Ты была такой маленькой, когда мы в последний раз виделись. – Мои соболезнования, дорогуша. Надеюсь, ты справишься. Я пыталась отвечать на каждую реплику и вопрос улыбками, а не словами, и в скором времени меня взяли под руки и повели в основную часть дома. Лишь в этот момент я поняла: кое-что здесь все же изменилось. Маленькая будка для охраны, которая находилась около главных ворот, исчезла. Тем вечером во время поминального обряда мы с тетушкой Чио сидели в гостиной около биоурны, в которой находилось тело моего отца, помещенное ногами в сторону дверей. Прежде тетушка, в соответствии с традициями, поздравила всех находившихся в доме родственников, а также преподнесла богам дома подношения в виде орехов колы и пальмового вина. Другие мои пожилые тетки – я уже забыла, в какой степени родства мы находились – начали читать молитвы, выливая вино, чтобы призвать в наш дом духов предков, которые должны были сопроводить душу моего отца на землю мертвых. Это была ночь скорби, и в тот момент мне больше всего хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Но как единственный биологический ребенок своего отца я должна была оставаться рядом с его телом и до рассвета принимать соболезнования. Затем утром приедет государственный представитель, чтобы зазвонить в колокол огене и объявить всем соседям о смерти отца. Биоурну вместе с саженцем дерева следовало предать земле на лужайке перед домом. Дедушка рассказывал мне, что когда он еще в детстве посещал Оничу, там о смерти оповещали выстрелом из ружья. После того как в Новой Биафре запретили огнестрельное оружие в начале 2104-х годов, мы стали использовать гонги – и ему это нравилось намного больше. Это была одна из тех многочисленных историй, которые рассказывали мне дедушка с бабушкой – о том, почему они решили вернуться в Оничу с Острова Черепахи после того, как Старый Нью-Йорк был затоплен в результате Катастрофы. Ребенком я проводила много времени с бабушкой и дедушкой – которых называла "Мамой" и "Папой" – сидела с ними на веранде в сумерках, пока они делились воспоминаниями. Я забиралась к бабушке на колени, прижималась к ее груди и с удовольствием слушала, как вибрировал ее голос, когда она говорила. – Как жаль, что твоей отец так и не увидел внуков, родившихся от тебя. – Голос тетушки Чио отвлек меня от воспоминаний. – Но теперь, когда ты вернулась домой, мы с радостью увидим их вместо него. Я вопросительно посмотрела на нее, но ничего не сказала. Мне не хотелось выслушивать напоминания о том, что я не смогла воспроизвести на свет следующее поколение нашей семьи. Она, вероятно, увидела что-то такое в моем взгляде, поскольку ее голос опустился на тон ниже, и в нем появились нотки утешения: – Тебе необязательно выходить за кого-нибудь замуж. Можно зачать ребенка суррогатным способом, если хочешь. Для этого даже существуют правительственные программы. – Тетушка, неужели сейчас подходящее время для такого разговора? – Разумеется! Конец одной жизни – это начало другой. – Она повернулась ко мне лицом, и я уже не могла избежать ее пристального взгляда. – Дорогая моя, разве ты забыла нашу пословицу: "Иметь ребенка – все равно что владеть сокровищем"? Сегодня это важно как никогда. Посмотри на нашу историю. Если бы не наши дети, как бы мы пережили Гражданскую войну, когда Нигерия хотела, чтобы все мы были уничтожены? А те люди, которые живут на западных землях, как они смеялись над нами, когда после Катастрофы они перестали рожать даже по одному ребенку. И что же с ними теперь? Разве не они пытаются переманить нас к себе, чтобы восстановить их истощенную экономику? Вспомни тех агентов, которые помогли вам с матерью переехать на Запад – что они вам только не предлагали! Им всегда была известна ценность наших тел. Сначала они перевозили нас силой в трюмах кораблей, которые принадлежали работорговцам, а теперь заманивают сладкими песнями об успехе. Азука, ты ведь знаешь, как быстро исчезают народы, которые не ценят собственных детей? Для этого даже не нужны столетия. Твои деды понимали это, поэтому и приехали домой. Мы хотели вернуть процветание этим местам, – местам, которые в нем так нуждались! Ты – часть нашего наследия. Я отвела, наконец, взгляд, волна грусти захлестнула меня. Как я могла объяснить ей, что род моего отца вымрет из-за того, что я до сих пор избегала всякого рода сексуальных контактов? Или что мысли о ребенке повергали меня в панику, потому что я была уверена: с ним случится то же самое, что и со мной? Та грусть, что разливалась в моей груди, застыла, превратившись в ярость. Нет. Я больше не была этим наследием. Семья, которая бросила меня в тот момент, когда я особенно в ней нуждалась, не могла решать, как мне распоряжаться своей жизнью. Тетушка Чио протянула руку и, нежно взяв меня за подбородок, подняла мое лицо и заглянула мне в глаза. – Я буду честной с тобой, я никогда не думала, что снова увижу тебя, особенно после того, что случилось. Но я рада, что ты вернулась домой, и я надеюсь, что ради всех нас ты найдешь в себе мужество и останешься. – С этими словами она встала и вышла, оставив меня наедине с моими мыслями. Я вздохнула, гнев исчез так же быстро, как появился. После того как мы переехали, мать постаралась навсегда забыть об Ониче и всей Новой Биафре, и ее решение было непоколебимым. Насколько я знаю, она никогда больше не разговаривала ни с кем из родственников моего отца. Я не смогла поступить так же, хотя у меня было гораздо больше оснований навсегда отряхнуть красный прах этого города с моих ног. Мать нахмурилась, когда я сообщила ей, что собираюсь на похороны. Я никуда не поехала, когда умерли дедушка с бабушкой, почему же эти похороны были так важны для меня? Я не могла этого объяснить. Мне всегда казалось, что я покинула Новую Биафру прежде, чем у меня появились цели в жизни. Что моя жизнь в Ткаронто – лишь тень того, что могло бы быть. Наверное, я вернулась, чтобы похоронить не только прах моего отца. Я подняла голову и увидела двух незнакомых женщин, которые склонились над биоурной, они причитали и повторяли имя мертвеца, риторически вопрошая, на кого он их покинул. Я пыталась понять, сколько во всем этом было театральщины, продиктованной давними культурными традициями, а сколько – искреннего горя. Их завывания становились все громче, и я пожалела о том, что мне не разрешили принести сюда мой искусственный интеллект. Это было бы воспринято как оскорбление покойного, как заглядывание в глаза старейшин. Я уже забыла, что у нашего народа принято обелять покойных, скрывая всю неприглядную правду о них. Мы боимся, что если отзовемся о них дурно, то таким образом пригласим смерть и к себе. Одна из женщин встала напротив меня, всхлипывая в старый тканевый платок. На вид ей было сорок пять лет или около того – моя сверстница. – Ваш отец был хорошим человеком, – сказала она и протянула руки к моим рукам. Я спрятала руки в карманы, чтобы она не смогла дотронуться до них, и тогда она похлопала меня по ноге. – Правда? – Я постаралась, чтобы в моем вопросе прозвучало любопытство, а не цинизм, хотя на самом деле именно это чувство я испытывала. – Я пришла сегодня сюда только ради него. Я кивнула, не зная, что сказать. Отец прямо-таки прославился своей щедростью: у всех, с кем я здесь сегодня встречалась, была заготовлена история о том, как он в нужный момент приходил им на выручку и помогал изменить жизнь. Я даже не знала, как реагировать на все эти истории. Вероятно, давать деньги посторонним людям было гораздо проще, чем делиться своим теплом с самыми близкими. После неловкой паузы женщина продолжила говорить, очень быстро, как будто старалась высказаться, прежде чем мужество покинет ее. – Знаете, после того как десять лет назад меня изнасиловали, никто не хотел мне помогать. – Я напряглась, руки в карманах сжались в кулаки. – Ни моя семья, ни власти, никто. И только ваш отец поддержал меня. Он пригласил меня в этот дом и разрешил жить здесь совершенно бесплатно, пока я не подыщу что-нибудь для себя. Он даже оплатил мне свадьбу и обучение моего сына. Мы с моей женой очень благодарны ему. Она указала на другую женщину, которая остановилась около дверей вместе с мальчиком лет десяти – светло-карие глаза и непослушные кудряшки на голове. На нем была маленькая форма лесника – точно такую же носил мертвец, находившийся теперь в биоурне. Я не сказала ей о том, как отреагировал этот же самый прославленный покойник, когда тридцать три года назад изнасиловали меня – это случилось за двадцать три года до постигшего ее несчастья. Вместо этого я натянуто улыбнулась. – Рада, что у вас все так хорошо сложилось. В этот момент я увидела, как тень покойного материализовалась в углу комнаты. Об этом я ей тоже не сказала. Среди ночи мертвец появился снова. Я только что проснулась. Мне снилось, будто я снова в будке охранника, через маленькие оконца под потолком проникал тусклый серый свет. Затем из-под земли появились сотни рук, отделенных от тел, и стали хватать меня. Руки прижимали меня к земле, их пальцы стискивали мое тело, изучали, ощупывали. Я кусалась, царапалась, молотила руками и ногами, но вместо каждого пальца, который мне удавалось оторвать, вместо каждой ладони, которую я отдирала от себя, нанося им раны, появлялись новые, точно такие же. Это был старый кошмар, он не снился мне уже больше тридцати лет. Когда мы переехали на Остров Черепахи, мать и агент, помогавший нам с переездом, постарались, чтобы я прошла необходимую терапию, которая помогла бы мне справиться с травмой, но теперь, когда я снова оказалась там, где это произошло, кошмар, похоже, вернулся. Я лежала на кушетке в гостиной, обливаясь холодным потом и моргая в полумраке. А потом я увидела, что он сидит на ручке кушетки у меня в ногах. В свете билюминисцентных деревьев, которые росли вдоль улицы, куда выходил задний фасад дома, он казался почти живым. Когда я села и включила свет, он исчез. Я должна была бы испугаться, но ничего подобного не произошло. Я знала, что он еще появится. У нас с ним остались незавершенные дела. Он вернулся на следующее утро, когда я сидела под деревом в саду за домом, пытаясь скрыться от назойливого внимания толпы людей, пришедших проститься с усопшим и находившихся все это время в доме. В скором времени урну с прахом покойного и саженцем дерева должны были предать земле, и вокруг дома собрались желающие проводить его в последний путь. Они заняли всю тропинку, которая находилась позади живой изгороди, и всю дорогу за ней. Я чувствовала сильную тревогу, но вместо того чтобы настроить мой искусственный интеллект на воспроизведение звуков природы, я слушала ткачиков, пронзительно кричавших друг на друга в ветвях у меня над головой. "Никогда не замечал, какими громкими бывают эти птицы". Мертвец поднял голову и посмотрел на тонкие ветви дерева, прогибавшиеся под птичьими гнездами, напоминавшими по форме корзины. На этот раз я решила сразу же ответить ему. – Ты вообще замечал только то, что тебя интересовало. Я ожидала, что он сейчас ответит, постарается больнее задеть мое глубоко запрятанное чувство неуверенности в себе. У него был к этому особый талант, и при жизни он часто использовал его для достижения особого эффекта, но ничего подобного не случилось. Он с грустным видом кивнул и убрал руки в карманы. "Наверное, я это заслужил". Наверное, мне стоило удовлетвориться этими словами. Даже после смерти он не готов был извиниться передо мной. На веранду позади дома вышли трое мужчин, примерно того же возраста, что и отец. Они нервно посмеивались и шутили, а их смех как будто удерживал темное покрывало смерти, не позволяя опуститься на них. Двое из них были одеты в темные туники с высоким воротом, которые носили государственные служащие. Они подробно обсуждали проблему спасения души на языке игбо, но с сильным йорубским акцентом. У меня тоже возникло желание почитать что-нибудь на эту тему. – Почему ты все еще здесь? Он с капризным видом пожал плечами. "Мне просто хотелось увидеть тебя". Я закатила глаза. Отец умер всего несколько дней назад. Он всегда был нетерпеливым, считал, что я должна была работать так же неустанно, как и он, невзирая на то, как я себя чувствую. Теперь же он не мог подождать, пока я соскучусь по нему, и сразу явился предо мной. – Правда? Чтобы сказать мне, какая я эгоистка, потому что не сижу сейчас в доме в самом центре всеобщего горя? Или, может, ты еще хочешь напомнить мне, что я уничтожу наш род, если не заведу ребенка? Я поняла, что сама сейчас рассуждала как ребенок, но ничего не могла поделать. Рядом с ним я чувствовала себя так, словно вернулась в прошлое и снова превратилась в рассерженного подростка. "Нет. – Его голос вызвал какое-то особое чувство тоски – нечто подобное испытываешь, вспоминая об ошибках юности. – Ты никогда не была эгоисткой, и ты знаешь об этом. Эгоистом был я". Я удивленно уставилась на него. Это было так на него не похоже. Он словно прочитал мои мысли и улыбнулся. "Вот так бывает после смерти – она меняет тебя". Он в самом деле выглядел как мертвец. Его кожа посерела и стала похожей на воск, как у манекена. Плечи он держал неестественно прямо, из-за чего форма лесничего идеально сидела по его фигуре, чего никогда не бывало при жизни.