Анджела смотрит на нее, но не с таким хмурым видом, как на мужчину-проводника. – Разумеется, – соглашается она. – Они меняют правила игры. Мы пока не знаем почему, однако это важно. – Но, – говорит Девин, – вы же задержали их. Я понимаю, им удалось взломать вашу компьютерную систему. Но что мы сейчас должны искать? В ту же секунду перед моим мысленным взором возникают образцы запахов: домовые крысы, кремниевые филаменты и что-то еще, только я не могу понять, что именно. Но что-то знакомое, заставляющее меня думать о работе, о цели. – Примерно час назад один из шести реакторов в установке был отключен от Интернета. Произошло аварийное отключение, которое невозможно было остановить из-за… повреждений в системе электрооборудования. Перед этим мы заметили ряд мелких нарушений во внутренней системе безопасности. Мы считаем, что эти трое задержанных успели запустить что-то в станцию. – Дрон, – говорит Кэрол. – Вот же дерьмо! Это не просто дрон. Кэрол говорит тихо, но Анджела все равно ее слышит. Теперь Анджела смотрит на Кэрол. – Да, – говорит она. – Скорее всего речь идет о биологическом дроне. Крысе. – Боже, – шепчет Кэрол. – Хм, – говорит проводник, который уже брал слово прежде. – А зачем этим "Голосам в защиту безмолвных" понадобились дроны-крысы? – "Сильным голосам", – поправляет его Анджела, а затем продолжает: – Дрон вывел из строя реактор B. Мы подозреваем, что теперь он находится около реактора С, так как реактор А тщательно охраняется. Команды с обычными собаками обеспечат поддержку группам, которые охраняют реактор А. Мы должны сыграть на опережение и нейтрализовать дрон, прежде чем он вызовет новые сбои в работе станции. Вот здесь нам и понадобится помощь собаки с УИ. – Анджела смотрит на Кэрол. – Реактор D сейчас отключен на техобслуживание. Добавьте сюда реактор В, и получается, что в данный момент станция работает только на 66 процентов. Если уровень упадет ниже 50 процентов, это будет означать серьезные неполадки на станции. Ниже 33 процентов – это уже катастрофа. Она глубоко вздыхает и обводит взглядом всех, кто находится в комнате, однако старается не смотреть в глаза болтливому мужчине-проводнику. – Итак, – говорит она. – Приступим. Мы спускаемся по лестнице, здесь пахнет цементными блоками и мочой – на лестницах в подвал так часто пахнет – затем мы с Кэрол оказываемся в ярко освещенном коридоре. Тут вообще ничего нет, кроме торчащих с обеих сторон дверных ручек. Мы одни. Прежде чем мы вышли из переговорной комнаты, Андерс остановил Девина. – Дев, ты останешься наверху со мной. Кэрол сможет обойтись и без провожатых, – сказал он. Вероятно, они стараются не обсуждать в открытую, насколько ограничен их доступ на станцию и к реакторам. Я даже сомневаюсь, что Андерс располагает такими же полными сведениями, как и я. Я снова возвращаюсь к своей вероломной мысли, которая посетила меня во время инструктажа. Но не вижу особого смысла делиться всеми этими секретными сведениями, которые я получила, в большинстве своем это разные схемы, списки оборудования, всякие мелкие детали о работе станции. Безусловно, это важная информация, но вряд ли Кэрол найдет ее интересной или полезной. Можно было бы что-нибудь выдумать, но я даже не знаю что. Это может привести к обратному эффекту. Я не готова рисковать, пока не буду уверена, что оно того стоит. Я могла бы притвориться, что волнуюсь перед предстоящими поисками. Захват объекта – это совершенно новая для меня задача. Можно было бы обдумать эту мысль, но она мне не кажется особенно блестящей. Когда я в последний раз продумывала сложный секретный план, то сразу почувствовала, насколько это блестящая идея, едва она посетила меня. Так что лучше подождать, когда у меня снова возникнет подобное ощущение. Пол в коридоре выложен белой гладкой плиткой, на ощупь и, судя по его температуре, синтетической, а не керамической. Стены и потолок также белые. Везде чистота и порядок, а тщательно закрытые двери придают этому коридору сходство с заброшенным больничным отделением, где моя команда устраивала учения в прошлом году. Но запахи здесь совсем другие. В заброшенной больнице пахло болезнью и лекарствами, а здесь пахнет пылью и земными недрами, а еще тут почти нет посторонних шумов. Мы спустились на семь этажей вниз, поэтому сюда не доносится никаких звуков сверху, только глухой вибрирующий гул. Я ощутила этот гул моими костями и глазными яблоками, когда Девин только свернул с шоссе, а теперь он достиг такой высоты и силы, что у меня начинают зудеть десна. Но есть и другие звуки, просто они тише: жужжание, щелканье и шорохи небольших механизмов, которые продолжают работать. Станция укомплектована целой армией дронов-рабочих – "Сильные голоса" взяли их под контроль и могут использовать в своих целях. В моем досье указано, что они находятся под наблюдением и занимаются своими привычными делами, однако проявляют странную склонность сбиваться в группы. Я отдергиваю лапу, когда вижу маленького дрона-ремонтника, который быстро бежит у стены и тащит на своей плоской, как у жука, спине вентилятор для охлаждения процессора. За ним следует другой дрон, еще меньшего размера. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься на это, похожее на мышь, существо и не проглотить его, в груди у меня начинает клокотать рычание. Это мельтешение нервирует меня. Мой взгляд следует за ними, все равно как когти на задней лапе вытягиваются вдоль того места, которое особенно сильно чешется. Ну да, еще одно "Все равно как". Я бы вообще предпочла не испытывать подобных чувств. Но что поделаешь, таковы издержки собачьей жизни. Я тихо скулю. Гудение станции почти полностью заглушает этот звук. – Сера? – говорит Кэрол. Она не задает вопрос, поэтому я ей не отвечаю. Мы идем до конца коридора, а потом снова начинаем спускаться по лестнице. Здесь есть лифты, но мы должны избегать их, поскольку система была взломана. Мы спускаемся еще на одиннадцать лестничных пролетов. Согласно СОД, мы сейчас находимся на глубине шестидесяти двух метров под земной поверхностью. Уши закладывает от давления. Кэрол тяжело дышит, хотя для своего возраста она в отличной физической форме. Гул реактора здесь становится еще сильнее. Кэрол открывает дверь пожарного выхода, и звук снова усиливается. Рядом с дверью – стойка с маленькими наушниками, вероятно, чтобы заглушить шум. Кэрол останавливается, берет наушники и подключает их к своей СОД. Я несколько раз встряхиваю головой, чтобы избавиться от заложенности в ушах, а также надеюсь, что шум станет чуть тише. Ничего подобного не происходит; просто я начинаю привыкать к нему. – Сера, – говорит Кэрол. Вероятно, ей удается перекричать гул в подземелье. – С тобой все хорошо? "Этот шум, – отвечаю я. – Сбивает с толку". – Ты сможешь работать? "Я смогу работать", – я отвечаю на автомате, но решаю приложить все усилия, чтобы у меня получилось. Во время поиска я полагаюсь на свой слух. И хотя от этого шума у меня мурашки по коже, я могу сосредоточиться настолько, чтобы расслышать любой, малейший звук, доносящийся сквозь этот гул. У меня феноменально острый слух. И, несмотря на все затруднения, я не утратила его. Согласно полученному плану, нужный нам канал доступа к коридорам и туннелям для обслуживания внутреннего контура реактора находится на этом этаже. Кэрол стучит пальцем по экрану своей рации и возмущенно качает головой. – Сигнал не проходит, – говорит она. Я знала, что связи здесь не будет. Думаю, и она об этом знает, но все равно нужно было проверить. Похоже, люди намного больше боятся потерять доступ в Интернет, чем я – к "Моданету". Вероятно, это связано с тем, что возможности "Моданета" весьма ограничены, в то время как Интернет представляет безграничные возможности для связи, социального общения, а также поиска информации; он дает людям ощущение, что они смогут решить любую проблему, если только получат дополнительную информацию и смогут привлечь к решению как можно больше других людей. Однако я знаю, что мне нужно полагаться только на себя. Я никогда не видела Интернет, разве что мельком на устройствах людей, и не переживаю из-за того, что не могу прибегнуть к его помощи. Когда я проходила обучение, Дейси говорила мне, что я не должна смотреть на мониторы, вот я этого и не делаю. В ЦНИИ, если ты посмотришь один раз на монитор, получишь вербальное предупреждение. Если посмотришь еще раз – получишь предупреждение, и тебя на время отстраняют от работы. А также лишишься разных привилегий вроде возможности поплавать в свободное время. Если ты – молодая, полная сил собака, то это ужасно неприятно, когда тебе не позволяют поплавать в свое удовольствие. В конце светлого коридора из открытой двери вылетает дрон размером с воробья. Он летит вдоль стыка стены и потолка, ныряет в следующую дверь и скрывается из виду. При этом он издает ужасные звуки, похожие на жужжание осы. Все мое тело напряжено. Здесь слишком много всяких раздражителей. – Эй, – говорит Кэрол. – Все хорошо. – Она пристально смотрит на меня, и мне кажется, что она пытается не только успокоить, но и предупредить о чем-то. Я пытаюсь немного расслабиться, чтобы она не замечала моего напряжения. Мы идем дальше. Я стараюсь не отставать и следовать за ней, но с каждым шагом чувствую себя так, словно бреду по грудь в воде. Я вхожу за Кэрол в комнату, где мы маневрируем между лабораторными столами, пока не оказываемся в просторном складском помещении. На двери – кодовый замок, но есть и обычный замок с дверной ручкой. На кодовом замке мигает оранжевая лампочка, однако Кэрол не обращает на нее внимания и достает ключ. Она отпирает замок почти бесшумно. Дверь открывается, и мы оказываемся в коридоре с решетчатым полом и бетонными стенами. Он очень узкий и тускло освещен. Три дрона размером с собачьи лапы бросаются врассыпную от открытой двери. Другие – размером с голубей – с писком летят под потолком. Один из них вдруг пикирует вниз и прямо у меня на глазах из него появляются колесики, а летательный аппарат втягивает корпус, после чего он, ни на секунду не останавливаясь, продолжает движение по полу. – Блин, – говорит Кэрол. Она тоже наблюдала за дроном. – Думаю, они пытаются отвлечь наше внимание от передвижения их дрона. Черт, Сера, ты точно справишься? "Я смогу работать", – снова повторяю я, и ответ приходит быстрее, чем я успеваю его обдумать. Но, даже обдумав, я не меняю его. Я делаю шаг вперед и замираю. Я чувствую, как мой голос рвется из груди, пытаюсь помешать этому, но не могу. После появления всех этих дронов он словно начинает жить своей жизнью, так что у меня щиплет в глазах, а во всех суставах ощущается зуд. Я заставляю себя снова двигаться вперед навстречу всему этому мельтешению в коридоре. У меня получается, я могу идти, но мой голос все же вырывается наружу тихим, похожим на стон, рычанием. Мимо нас следует дрон-уборщик, он огибает меня и с чавканьем проходится своей щеткой-валиком по решетке перед собой. Я открываю пасть и тяжело дышу. Чувствую запах тревоги в своем дыхании. По крайней мере я не могу скулить, пока у меня так широко раскрыта пасть. Жужжание и скрежет, издаваемые дронами, наполняют узкий коридор, эти пронзительные звуки слышны даже через глухой бесконечный стон станции. Я вздрагиваю, когда что-то теплое касается моей спины – Кэрол кладет руку мне на холку. Я поднимаю морду. – Соберись, девочка, – говорит она. Хоть я и не люблю, когда ко мне прикасаются, но этот ее жест мне нравится. Меня он успокаивает. Обычно Кэрол даже не пыталась приласкать меня. Ласки всегда доставались Мэку. Я начинаю понимать, почему он так раболепно обожал ее. Часто бывает, что внешние раздражители перестают отвлекать меня после того, как я к ним привыкаю. В данном случае это громкое гудение моторов термоядерной станции. Со временем мои органы чувств привыкают к этому новому состоянию, и я снова могу задействовать в работе свой слух. Однако в отношении сильных зрительных раздражителей в виде дронов ситуация складывается иначе. Они по-прежнему все время попадаются на пути. Теперь их стало меньше, но все равно они следуют мимо не реже, чем раз в десять секунд. Идти по этим кишащим дронами туннелям подземных коммуникаций и при этом пытаться разглядеть среди них мою мишень – это все равно что стоять на сильном ветру с широко раскрытыми глазами, которые при этом ничем не защищены. Я чувствую себя разбитой. Неплохое "Все равно что", но я слишком подавлена, чтобы заносить его в свой список. Я должна отвлечься от всего этого. Мне нужно работать. Туннель соединяет реакторы D и С. Реактор В был отключен примерно два часа назад. Моя цель, вероятно, находится где-то около реактора С, хотя охрана станции и обычные собаки с проводниками не смогли ее обнаружить. Они очистили помещение, чтобы ничто не мешало нашей с Кэрол работе. Но туннель в несколько километров длиной и огибает паровую трубу реактора С. Кэрол снова кладет руку мне на загривок. Ее прикосновение лишь чуть-чуть успокаивает меня. – Проверь здесь, – говорит она, указывая на щель под стыком двух несущих балок. Я так рассеянна, что прошла мимо. Ужасно стыдно, когда ты что-то пропускаешь, но я благодарна Кэрол за ее внимательность. Главное для меня – хорошо выполнить свою работу. Я проверяю место, на которое указывает Кэрол, и сосредотачиваюсь, чтобы ничего больше не пропустить. Я узнаю стиль работы Кэрол. Теперь она проводит поиск вместе со мной точно так же, как она работала когда-то с Мэком. Кэрол нравится такой неэффективный грубый труд, с моим появлением в команде она утратила возможность работать подобным образом. Эта мысль заставляет меня ненадолго остановиться. Кэрол тоже замирает и внимательно смотрит на меня. Она пытается распознать какие-нибудь сигналы, потому что этот поиск не похож на работу с собакой, обладающей УИ. Это благодаря таким поисковым работам она и любит работу в ПС-службе. Я снова иду вперед, стараясь не подавать никаких ложных сигналов о том, что якобы напала на след. Вместо этого я следую за идеей. Возможно, сейчас не время становиться такой, как прежде. Возможно, мне и дальше следует прибегать к помощи Кэрол. Она уже начала иначе вести себя со мной. Возможно, она почувствовала взаимосвязь, которой ей так недоставало. Может быть, она думает, что мы с ней и дальше сможем работать в команде Андерса, пока мое тело не подведет меня, и я не уйду на пенсию по состоянию здоровья, как и обычная ПС-собака.