Как я уже сказала, штормы все равно будут приходить. Чтобы противостоять им, мы должны знать, как они называются. И мы способны помочь людям погоды, чтобы они не изматывали себя. Так говорит Мамма после ухода Лиллит. Люди погоды предупреждают нас. А потом мы все вместе сражаемся с атмосферой. – Штормы стали намного умнее нас, – шепчет Вэрил в ту ночь, когда мы не можем уснуть, переживая из-за ухода ее сестры-близнеца, – после того, как мы испортили погоду. Ветер и дождь привыкли к победам. Им это нравится. Погода, словно хищник, которому не было равных, разрывала нас на части после того, как небо стало серым, а море вздыбилось. Некоторые утонули, других унес ветер. Кто-то убежал, чтобы найти безопасное укрытие. Место вроде нашего города. Высокие скалы окружают нас со всех сторон, образуя длинный коридор, сквозь который мы можем заранее увидеть наступление океана. Когда-то на месте нашего города был курорт, но затем погода стала поглощать людей. А все из-за того, что небо и сам воздух испортились. Так это объясняла Вэрил. Вскоре мы перестали терять наши сокровища, отдавая их ветру. Все началось с большого: дома оставались невредимыми. Часовая стрелка на башне никуда не исчезла. Затем наступило время и для малого: вроде листков бумаги или лепестков цветов. Я была удивлена тому, как много цветков сохранялось на деревьях нетронутыми. Ветер не ожидал, что его жертвы смогут освоиться и дать отпор. Когда погода наконец поняла, что ее перехитрили, присвоив имена всем ее явлениям, тогда ветер стал охотиться за людьми погоды. Потому что хищник всегда должен нападать. А что же люди погоды? Когда они становились достаточно легкими, то поднимались в облака и оттуда, сверху, отталкивали погоду. – Через отверстие, которое остается после них, – шепчет Вэрил, и я в полудреме едва слышу ее слова, – можно увидеть небо, оно такое же голубое, каким было когда-то наше старое джинсовое платье. Клиффуотч теперь разрушен, вместо крыши – зияющая дыра, будто серое небо может лучше справиться с ролью крова. Мы, как крысы, взбираемся по стенам здания, ищем сокровища. Хотим отыскать частичку Лиллит. Мы смотрим на океан сквозь дыры, на месте которых когда-то были стены. Мы крадемся по дому, с того момента, когда мы приходили сюда в последний раз, он еще сильнее наклонился к воде и все настойчивее упрашивает ветер предать его опустевший остов морю. Вэрил стоит и наблюдает за всем в одиночестве. Она молчит. Она больше всех скучает по Лиллит. Мы с Маммой собираем в корзины петли и ручки от дверей, щеколды и замки. Люди коллекционируют их как память. На некоторых написаны названия разных штормов: "Кучевой" – из-за которого в ушах начинает звенеть, а затем барабанные перепонки взрываются; "Горечь" – во время этого шторма ветер дует, не переставая, пока не сметет всех, кто станет у него на пути. – Она изучала их ради нас, Мамма, – шепчу я, держа в руке украшенную вышивкой занавеску. Мои пальцы скользят вдоль нитей, превращая стежки в перечень всего того, что мне особенно не достает без Лиллит: ее смеха, ее упрямой манеры замирать на месте, ее почерка. Того, как она каждое утро причесывала мне волосы и никогда не дергала их, в отличие от Вэрил, которая расчесывает меня теперь. Мамма больше не шикает на меня. В ее глазах все время стоят слезы. – Сайла, я помню, что до появления штормов иногда по полдня светило солнце, а небо было голубым. – Она кашляет и кладет серую ленту мне в корзину. – По крайней мере я помню, как люди рассказывали о голубом небе. На мне платье, которое когда-то носила Вэрил; оно из джинсы и тоже когда-то было голубым: светло-голубым, когда принадлежало моей сестре; темно-синим, когда оно еще служило длинным плащом Мамме. Теперь на его сером корсаже вышиты ветра, но не штормы. Вэрил накладывала стежки. Белыми закрученными нитками там вышито: фелраг, мистраль, лиллит, фён. Корзина, что у меня в руках, сплетена из серых и белых веточек, обычно я ношу в ней белье, которое нужно постирать. Но сегодня в эту корзину я складываю сокровища. Мы собираем все, что оставила нам погода. Мамма вскрикивает, когда, приподняв половицу, обнаруживает перечень штормов, выгравированный на медных дверных петлях. Мы уже находили списки прежде: они бывали наколоты булавками на краешках книжных страниц или вышиты крошечными стежками по краям занавесок, но нам еще ни разу не попадались такие подробные. Они отлично продаются на рынке, ведь люди считают такую покупку большой удачей. А были времена, когда, успев произнести название шторма (если ты мог назвать имя шторма), тебе удавалось ненадолго приручить его. Победить. Если только он не настигал тебя прежде. Поэтому чем больше названий в таком списке, тем более везучими ощущают себя люди. Мы никогда не продадим первый перечень Лиллит. Он – наш. После того как Лиллит уходит, я тоже пытаюсь давать штормам имена. Слишкоммноговопросов: этот шторм по большей части для младших сестер. С ним невозможно совладать. Слишкоммногослишкомбыстро: этот шторм иногда становится настоящим бедствием для матерей. Приносит тортики, чтобы утешить, и помогает наводить и поддерживать порядок. Уход: этот шторм налетает, принося с собой облако пыли и смятение, а после него все обесцвечивается, становится безликим. Приготовьтесь запереть двери на засовы, и тогда вы не потеряете то, что хочет быть потерянным. Когда я тихонько пробираюсь в Клиффуотч, чтобы увидеть сестру, у нее вместо волос дождь, а вместо глаз – ветер, но она все равно обнимает меня, смеется над моим списком и говорит, чтобы я не оставляла своих попыток. Мамма даже не знает, как часто я навещаю Лиллит. – Ужасные штормы многие годы, – это рассказывает Вэрил, – похищали людей прямо из их домов. Оставляли на стульях песчаные холмы, швыряли водоросли на постели. Но потом мы дали погоде отпор. Я знаю эту историю. И эта битва была долгой. Еще до того, как на свет появились мы с Лиллит и Вэрил, сын мэра кричал дождю, чтобы он прекратился, потому что мэр должна была произнести свою речь. И дождь прекратился. Тетя Маммы однажды своими криками остановила молнию на окраине города. Погода нанесла ответный удар: целая семья превратилась в густой серый туман, который наполнил дом, где они жили, и долго не рассеивался. Затем тетя Маммы и сын мэра стали выкрикивать имена погодных явлений, когда приближались штормы. Сначала их поведение вызывало страх, и люди старались держаться подальше от них. Но потом мэр поняла, какая от этого польза и как им повезло. Она отправила их в Клиффуотч, там они были в безопасности. Затем появилась новая крикунья. Однажды она вышла из дома и увидела у себя на руках снег – одну-единственную идеальной формы снежинку. День был темным, небо чистым, на деревьях распускались цветы, и земля готовилась дать жизнь новым деревьям. Она поднесла снежинку к губам, и та улетела, кружась в воздухе. В городе не знали, что думать. Мы наблюдали за погодой, которая стала умнее нас. Но возможно, погода просто стала слишком сильно проникать в нашу жизнь. Тетя Маммы превратилась в молнию и пронзила облака. Она разбросала их. Вскоре после этого океан обрушился на берег и утащил его на дно. А Клифуотч накренился и завис прямо над океаном, но люди, которые стали частью погоды, не хотели уходить. Началась битва – она велась и прежде, но теперь мы знали, что это действительно настоящее сражение. Люди погоды кричали, чтобы предупредить нас, пока штормы не забрали их. Родители кричали своим детям держаться подальше от дождя. Подальше от Клиффуотча. Но я уже все решила. Я пойду, когда придет мой черед. Потому что принимать решение о том, что тебе только предстоит сделать, намного лучше, нежели в какой-то момент осознать, что ты уже натворила. Тетя Маммы вся начинала искриться, когда сердилась; сын мэра чередовал засушливые дни с дождливыми, пока однажды утром не превратился в шквалистый ветер и не улетел прочь. Штормы становились все сильнее. Самые мощные продолжались неделями. Самые тихие могли длиться годами. На рынке мы слышали, как люди шептались: некоторые жители города переживали, что штормы пожирали исчерпавших себя людей погоды. Мамма терпеть не могла такие разговоры. После них всегда приходило обжигающее облако. Иногда штормы объединялись, чтобы стать сильнее: Бледный пепел налетал вместе с Яркостью и Слепящей яростью. Я лгала, когда говорила, что Мамма ни разу не оглянулась. Я видела, как она это делала. Я не должна была это видеть, но мэр пошла прочь, а Мамма обернулась, и я увидела, что она смотрела на Лиллит с такой тоской, что я не удержалась и выбежала за ворота. Но самым ужасным было то, что она не просто оглядывалась, она еще и возвращалась в Клиффуотч. Только никому не говорите, но она делала это втайне ото всех. Постоянно. Она не навещала их. А просто стояла у ворот в темноте, когда не могла заснуть, окутанная покровом теней, где никто не мог ее увидеть, кроме, может быть, Лиллит. Я потихоньку следовала за ней, ступала по ее следам, чтобы не выдать себя случайным шорохом. Я видела, как она время от времени пыталась увидеть Лиллит в окне Клиффуотча. Я видела, как Лиллит поднимает руку и сгибает ее. Видела, как Мамма повторяет ее жест, а затем Лиллит убегает от окна. Мамма повторяла попытки выманить Лиллит. Она оставляла печенья на краю утеса. Ленточки для волос: "На случай, если ветер заберет у нее Лиллит". Она дважды забывала постирать одежду для соседей, и они обращались к кому-нибудь еще. Какое-то время мы голодали, но потом Вэрил взяла стирку на себя. На старой башне, у которой шторм забрал секундную и минутную стрелки, но оставил часовую, человек погоды начинает кричать о приближении шторма под названием Кристальность. Мамма бросается к скалам, но не для того, чтобы укрыться там. Мы с Вэрил с криками устремляемся за ней в едином порыве навстречу непогоде, обратно к Клиффуотчу. Секретный перечень штормов Утрата, в которой, возможно, повинна ты: очень тихий шторм. И коварный. Он становится все тише и хитрее, пока ему не удается прорваться тебе прямо в душу.