Горе: тихонько подкрадывается к матерям и застает их врасплох. Прячет знакомые вещи, которые принадлежали любимым людям, чтобы они никого уже не могли потревожить. Этот шторм длится долго. И я говорила тебе не делать этого, Сайла: этот сердитый шторм налетает, когда кое-кто находит твои списки. Такое происходит, когда твой список сжигают, чтобы никто больше не узнал, какая ты непутевая. Самый сильный шторм начинается, когда мы почти останавливаемся. Мы у самой вершины холма, и тут… бах! Кристальность обрушивает вниз поток сверкающего дождя, из-за которого уши закладывают и начинают болеть. Легкие обжигает при каждом вздохе, и мы не знаем: от бега это или из-за грозы. А затем шторм начинает визжать, пытается схватить нас за волосы и сбросить с утеса. Мы стараемся укрыться в Клиффуотче. Ветер воет вокруг нас, от мороза синеют щеки. У Вэрил начинают стучать зубы, а потом прекращают, и я кричу, чтобы нас впустили. Не будь такой упрямой! Вэрил колотит в дверь. Но на этот раз дверь Вэрил никто не открывает. И Мамме тоже, как бы сильно она ни колотила в дверь. Лишь когда я пробираюсь по обледенелому краю обрыва и кричу, кто-то будто поворачивается в мою сторону и порыв ветра распахивает ставни. Я впускаю в дом мою семью, даже Мамму, которая пытается остаться на ветру, чтобы он забрал и ее тоже. Мы заходим в Клиффуотч, стряхиваем с себя дождевые капли. – Кристальность притащила за собой Бледный пепел, – говорю я, потому что уверена в этом. – А за ними придет Яркость. Столько штормов одновременно, и я знаю их имена. Они объединились против нас. Я хочу сражаться. Вэрил глядит на меня, зовет Мамму, но Мамма рыщет по комнатам в поисках Лиллит. – Мы не может оставаться здесь, иначе потеряем Сайлу, – говорит Вэрил. Она поворачивается ко мне. – Ты ведь не хочешь этого. Но я, кажется, хочу. Я хочу сражаться с погодой, пока она не заберет и меня. И возможно, что Мамма тоже этого хочет. Вэрил хватает меня и Мамму за руки, и в ту же секунду непогода перестает завывать. Вэрил тащит нас обратно в наш дом через замерзший лес, через площадь с обледенелым фонтаном. Льдинки хрустят под нашими ногами, превращаясь в лепестки, устилающие наш путь. Вэрил кричит на Мамму. Она трясет ее за руку, которая вибрирует под ее рубашкой, мускулы стали дряблыми, но плечо Маммы остается неподвижным. Потому что она видела то же, что и я, она видела, как Лиллит начала завывать, как ее волосы растрепались, заструились в воздухе, а вместе с ними и пальцы, и вся она целиком устремилась навстречу большому шторму, состоявшему из Бледного пепла, Яркости, Слепящей ярости и Кристальности. Тогда мы в последний раз видели лицо Лиллит в одном из окон. Мамма продолжала оставлять ленточки, но их уносило ветром. Теперь она иногда разбрасывает лепестки, чтобы Лиллит могла поиграть с ними. Позже мы взбираемся к развалинам Клиффуотча и находим в углу маленькие штормы – несколько темных облаков. Теперь их можно положить в банки, отнести домой и наблюдать, пока молнии не погаснут. Иногда они не гаснут, эти осколки непогоды. Замерзшая вода не оттаивает. Крошечные ветра щекочут тебе плечи, пока ты не начинаешь смеяться. Они все еще здесь, просто стали меньше, потому что и сама непогода стала маленькой. В тот день все штормы разом обрушились на бухту: огонь из-под земли, молнии, зеленые облака и серые. В тот день люди погоды вышли навстречу ветру и кричали, пока их голоса не стали хриплыми, а мы спрятались, и штормы выли в ответ – один большой шторм, который состоял из нескольких, меньших по размеру – и они устремились к городу, к Клиффуотчу и нескольким кораблям, что стояли в порту. А люди погоды выглядывали из своего дома на утесе, и некоторых из них подхватил ветер. Одни – превратились в дождь. Кто-то – в молнию. А потом они дали отпор все вместе. Все те, кто уже смог подняться высоко в облака. Мы хотели им помочь, я чувствовала, как облака вытягивали из меня дыхание, но ветра хлестали нас по щекам, а капли дождя били в лицо, отталкивая назад. И ужасные штормы не смогли настигнуть и похитить нас. Потом мы пошли домой. На небе вдруг возник и также внезапно исчез клочок синевы. Прохладный ветер коснулся моего лица, и я ощутила в нем пальцы Лиллит. Героиня – это больше, чем сестра. И меньше. Молоко продолжали приносить, а рыбу – нет. Люди погоды теперь в облаках. Вэрил сказала, что они сохраняли небо голубым, море – зеленым, а воздух – прозрачным, как лед. Мы иногда поднимаемся к Клиффуотчу, находим заметки и рисунки на дверных петлях и ручках, а также на бумаге. Мы крепко прижимаем их к себе, словно пытаемся прикоснуться к тем, кого уже нет. Мы называем их имена. Мы говорим: "Они сделали это ради нас. Они хотели уйти". Я думаю, что тоже могла бы улететь, если бы сильно захотела, ведь ветер струится по моей коже и звенит в ушах. Мамма говорит, что люди погоды уже не так сильно нужны нам. Иногда маленькие кусочки неба сами по себе становятся голубыми. И все же мы держим их перечни штормов подле себя: на ткани и металле, в ветре и дожде. Мы стараемся не забывать их лиц. На закате Мамма отправляется к обрушившейся стене, откуда открывается вид на океан. – Тебе не нужно тут оставаться, – говорит она, и в ее голосе слышится упрямство, возможно, даже эгоизм. Но она здесь, и я остаюсь рядом с ней, а скоро к нам присоединится и Вэрил. Закат раскрашивает наши лица ярким светом. А затем на мгновение прямо перед нами над морем появляется она, наша Лиллит, и нежно касается наших щек. Мы протягиваем руки, чтобы обнять ее, и она легким бризом струится между… Анил Менон[23] Последний роман Анила Менона Half of What I Say ("Половина из того, что я сказал") в 2016 году попал в шорт-лист "Премии индийской литературы". Вместе с Ванданой Сингх он был редактором международной антологии Breaking the Bow ("Ломая лук"), в которую вошли фантастические произведения, вдохновленные древнеиндийским эпосом "Рамаяна". Его дебютный роман The Beast With Nine Billion Feet ("Зверь с девятью миллионами лап") в 2010 году был включен в шорт-листы премии "Vodafone Crossword Book Award" в номинации "Литература для детей" и премии "Общества Карла Бакстера". Его рассказы публиковались в различных международных изданиях, в том числе "Albedo One", "Interzone", "Interfictions", "Jaggery Lit", "Lady Churchill’s Rosebud Wristlet" и "Strange Horizons". Рассказы Анила Менона переводились на десятки иностранных языков, в том числе, на иврит, игбо и румынский. В 2016 году он помогал организовать серию ежегодных семинаров для писателей "Дум пухт", которые проводятся в центре "Адишакти" в Пондичерри. Анил Менон живет как в Индии, так и в США. Роботы Эдема Когда Амма вручила мне полный сборник рассказов Соллоццо, как всегда отмеченных печатью его гениальности, я с чувством глубочайшего почтения перелистал этот пятисотстраничный том, с удовольствием размышляя о том, что Турок стал мне почти что братом. Разумеется, мы все теперь живем в Эпоху Учтивости, однако мы с Соллоццо сдружились намного крепче, чем того требовали социальные нормы, и невзирая на то, что мы оба были влюблены в одну и ту же женщину. Шестнадцать месяцев назад, когда Амма сообщила, что моя жена и дочь вернулись из Бостона, все обстояло иначе. Эта новость подсластила мой день с изысканностью кусочка сахара, растворяющегося в чашке чая. Падма и Бутту снова дома! Затем мать между делом упомянула, что "Турецкий приятель Падмы" тоже в городе. На самом деле они все вместе вернулись из Бостона, и поскольку влюбленные голубки собирались свить свое совместное гнездышко, пришло время сообщить обо всем семилетней Бутту. Падма хотела, чтобы мы все встретились во время ланча. Амма сообщила эту новость бесстрастным, как у синоптика тоном, но меня невозможно было обмануть; моей матери не терпелось лично познакомиться с Турком. У меня не было настроения идти на ланч, и я сказал об этом матери. И на то имелись причины. Я был ужасно занят. Лучше бы они приехали в мой офис, и мне не пришлось бы везти Амму в Бандру, где они обосновались. К тому же это им нужно было получить что-то от меня, а не мне от них. Некоторые люди никак не хотят принимать во внимание чувства других… Разумеется, я потом успокоился. Мама тоже внесла свою лепту. Она вела себя так, словно я все еще маленький мальчик, напомнила мне, что дурное настроение – не самое лучшее оправдание. Да, если бы я настоял, они приехали бы ко мне в офис, но в таком случае я использовал бы в своих интересах затруднительное положение других людей, не говоря уж о том, что Турок теперь был членом семьи, поэтому капелька гостеприимства стала не таким уж и большим одолжением с моей стороны, и так далее и тому подобное. В отличие от своего тезки из "Крестного отца", Соллоццо был писателем, а не наркоторговцем (хотя мне кажется, что писатели тоже предлагают нам галлюциногены – в своем роде). Я не читал его романов и не слышал о нем прежде, однако он оказался довольно известным автором. Иначе его не стали бы переводить на тамильский язык. – Я ничего в этом не понимаю, – с восторгом сказала Амма. – В первой главе одно предложение растянулось на восемь страниц! А какой у него словарный запас! Книга уже стала бестселлером в Тамилнаде. И в этом во многом заслуга Падмы. Разумеется. Ведь именно Падма переводила книгу Соллоццо на тамильский, заморачиваясь со всеми этими турецкими изысками. – Если тебе нравится Памук, он тебе тоже понравится, – сказала Амма. – Тебе ведь он нравится? Мне действительно нравился Памук. Подростком я прочитал все его книги. Отрицательная сторона таких увлечений заключается в том, что тебе сложно бывает сформировать свое собственное мировоззрение. Тем не менее Памук был неразрывно связан с моей юностью, как и воспоминания об ожидании школьного автобуса, или наша дискуссия в колледже на тему "Кто рациональнее: женщина или мужчина?", или нежная улыбка Падмы, когда она в первый раз обнажила передо мной свою грудь. На самом деле Амме совсем не нужно было выгораживать передо мной этого человека, ведь мой Мозг уже был занят другими мыслями, а от прежнего дискомфорта не осталось и следа. Мне даже интересно было встретиться с Соллоццо. Бандра находилась не так уж и далеко. В Мумбаи все было довольно близко. Мы с Аммой жили в Сахюне, всего в двадцати минутах ходьбы от моей любимой реки Джихран, и, если уж на то пошло, у меня была хорошая жизнь, даже счастливая, однако "хорошая" и "счастливая" не означало, что она была интересной. А с появлением Турка моя жизнь могла бы стать намного интереснее, и такую отличную возможность не стоило упускать. Однако я знал, что Амме будет особенно приятно, если ей придется убеждать меня, поэтому я продолжал возражать, хмурить брови и мысленно улыбаться, когда Амма мужественно разрушала все препоны. Велли – мамина сиделка – тоже присоединилась к игре, и ее милое круглое личико светилось лукавством: – Аммачи, ты же говорила, что у тебя болит спина, – сказала Велли на тамильском. – Ты действительно хочешь отправиться в Бандру только ради ланча? – Ну вот, негодница, теперь еще и ты! – возмутилась Амма. – Иди сюда… да не бойся… подойди, сейчас я докажу тебе, какая я сильная.